Утром я принялась обзванивать знакомых Лены. На свидание в тюрьму пускают не только близких родственников, и мне хотелось найти хоть кого-то, кто пришел бы и поддержал ее. На букве Д я поняла, что предпринимаю зряшные усилия. Реакция у всех была одинаковой. Сначала со мной мило разговаривали, но, лишь речь заходила о Лене и тюрьме, тон собеседников и собеседниц резко менялся. Друзья и подруги невразумительно мямлили о редкой занятости, отсутствии свободного времени. Кое-кто спешно уезжал, кое-кто страшно, просто смертельно болел. Лишь одна дама проявила честность и рявкнула:
– Никогда не звоните в наш дом. Мы с убийцей не хотим иметь никакого дела!
– Почему вы решили, что Лена убийца?
– Вчерашний «Московский комсомолец» читали? Нет? Так поинтересуйтесь! – И она со злостью швырнула трубку.
Я пошла к почтовому ящику, вытащила ворох газет и прочла заметку.
«Сегодня жене известного литератора Кондрата Разумова Елене предъявлено обвинение в убийстве мужа.
– Конечно, она отрицает свою вину, – сообщил нашему корреспонденту следователь Митрофанов, – но думаю, что под тяжестью улик ей придется сознаться. Вина Разумовой будет доказана полностью.
– Значит, вы считаете, что в этом громком преступлении виновата супруга?
– Без сомнений. Она единственная подозреваемая, и более того, у нас полно свидетелей».
Я отложила газету. Странное интервью. Насколько я знаю, никто не может быть объявлен виноватым, кроме как по приговору суда. До приговора любой обвиняемый считается невиновным. Крайне непрофессионально со стороны следователя делать подобные заявления. Но свою роль заметка сыграла. Похоже, что почти все знакомые отвернулись от Лены.
Я упорно продолжала набирать все новые и новые номера и через час знала: нет, не почти все отвернулись от Лены, а просто все, поголовно. Никто не хотел иметь дело с убийцей.
Разговор с матерью Лизы я оставила напоследок. Трубку подняли на пятнадцатый гудок, и хрипловатый голос сонно пробормотал:
– Алло.
– Позовите Сафонову Людмилу Николаевну.
– Я слушаю, – откровенно зевнула собеседница.
Но дрема моментально слетела с нее, как только она услышала про новости.
– Душенька, – запела она, – но я совершенно не могу взять Лизу!
– Почему?
– Во-первых, завтра в час дня я выхожу замуж и улетаю с мужем в свадебное путешествие. Как вы себе представляете медовый месяц вместе с ребенком-подростком?
Я молчала.
– И потом, – продолжала капризно Людмила, – я больше не являюсь матерью Лизы.
– Как это?
– Очень просто. При разводе девочка осталась с отцом. Ей был тогда год. Кондрат не давал мне отступного, пока я не согласилась на отказ от материнских прав.
– Отступного? – не поняла я.
– Дорогуша, – процедила Сафонова, – Кондрат был жуткий бабник, ловелас, любитель юбок. Будучи в браке со мной, он решил жениться на этой мелкой сучке Катьке Вавиловой, вот и предложил мне собирать чемодан. Но я не дура и потребовала отступного и ежемесячные алименты. Кондрат уже тогда печатался и в средствах не был стеснен. А он, в свою очередь, выдвинул условие – дочь остается с ним, причем я отказываюсь от нее официально, иначе денег не даст ни копейки. И что мне оставалось делать? Девочке лучше было у отца, он мог обеспечить ей нужный уровень жизни, а я нищая… Понятно?
Более чем, продала дочь и рада. Шмякнув трубкой о рычаг, я призадумалась: что теперь делать?
Поколебавшись минут пять, я позвонила следователю Митрофанову и нагло заявила:
– Надо поговорить.
– Вы кто? – изумился мужик.
– Близкая приятельница Славы Самоненко, Романова.
– И зачем я вам понадобился?
– Слава в больнице, с аппендицитом.
– Знаю.
– Когда примете меня?
– Да зачем?
– По телефону нельзя, – загадочно сообщила я.
– Приезжайте сейчас, – коротко бросил мужик.
Митрофанов оказался полноватым коротконогим парнем с нездорово отечным лицом. Либо пьет втихую, либо мучается почками. Маленькие глазки терялись под пышными, сросшимися на переносице бровями. Зато на голове волос было мало, и следователь старательно маскировал плешь, зачесывая волосы сбоку. Рот у него был презрительно сжат и напоминал куриную гузку. Словом, Митрофанов мне решительно не понравился. Как и я ему, потому что мужик окинул меня оценивающим взглядом и холодно поинтересовался:
– Чему обязан?
– Разрешите мне свидание с Разумовой.
– Это еще зачем?
Минут десять я уговаривала мужика, приводя те или иные аргументы, но сломался он только тогда, когда дверь в кабинет распахнулась и вошел Леня Меньшов. Я не приятельствую с ним, как со Славой и Володей, но все же знакома.
– Лампа? – удивился Меньшов. – Славка-то в Боткинской, слыхала?
Я кивнула.
– Ты ее знаешь? – поинтересовался Митрофанов.
– Конечно, – засмеялся Ленька. – Это мать Славкиного сыночка.
Митрофанов чуть не упал со стула.
– Мать сына?!
– Да я шучу, – объяснил Леня. – У Лампы дома живут два мопса, вот она Славкиной жене и подарила щенка, Вальтера. А Самоненко совсем с ума съехал, всем рассказывает про «сыночка», фотографии под нос сует. Неужели тебе альбомчик не показывал: Вальтер на диване, Вальтер с мячом, Вальтер спит…
– Показывал, – буркнул Митрофанов.
Короче, через час привели Лену. Следователь демонстративно взял в руки газету, но страницами не шуршал, скорее всего слушал.
Лена выглядела подавленной. Бледность лица перешла в желтизну, и пахло от нее чем-то затхлым, но лицо было аккуратно подкрашено, волосы причесаны. Выслушав про мои разговоры с ее знакомыми и про беседу с Лизиной матерью, она протянула:
– Ну а ты тоже думаешь, что видишь перед собой убийцу?
Я постаралась ответить поделикатней:
– У меня не слишком много информации по данному вопросу.
Внезапно ее глаза наполнились слезами.
– Лампа, клянусь здоровьем, я не убивала Кондрата. Честное слово.
Ее лицо уверенной в себе женщины вмиг превратилось в мордочку несчастного ребенка, потерявшегося в шумной толпе.
– Кто-то подставляет меня, специально оговаривает. Не просила я Антона никого убивать. Мне бы в голову не пришло обратиться к этому слизню.
– Но он говорит…
– Значит, ему заплатили, – уверенно сказала Лена. – Сходи к нему, Коломенский проезд, 18, и потряси за бока.
– Свидание закончено, – быстро подал голос Митрофанов, складывая газету.
Лена схватила меня за руку и быстро-быстро зашептала:
– Слышь, Лампа, все друзья бросили, родственников нет, адвокат балбес, лапки сложил, помоги, съезди к Антону, предложи ему денег.
В комнату вошел конвой.
– Разумова, пошли.
Но Лена не собиралась вставать.
– Все равно освобожусь, тебе заплачу, возьми все деньги в сейфе, только помоги.
– Разумова, двигай, – велел милиционер.
Она встала, дошла до двери, потом обернулась и тихим голосом сказала:
– Если ты бросишь, мне точно каюк. Видишь, как все складывается.
– Вы уверены, что она убийца? – спросила я у Митрофанова.
– Абсолютно, – ответил тот.
– Но…
– Никаких «но».
– Она отрицает!
– Все отрицают…
– Однако…
– Есть еще ко мне вопросы? – рассердился следователь. – У меня дел полно!
Я глянула в его одутловатое, злое лицо. Вопросов нет, господин Митрофанов уже все решил, и сдвинуть с занимаемой позиции его может только нечто экстраординарное, например, признание истинного убийцы. Потому что я верю Лене без всяких оснований, просто так, верю, и все, хотя это, конечно, может показаться странным.
В небольшом магазинчике, купив стаканчик отвратительного кофе и замечательно вкусную булочку с маком, я приняла окончательное решение. Итак, Лиза остается со мной. Девочке просто некуда деться. Я же потрачу все силы, чтобы найти истинного убийцу Кондрата. Ну не верю я в то, что мать хладнокровно дала ребенку боевое оружие. Даже если она ненавидела мужа и имела легион любовников. Ни одна мать не пойдет на такое, побоится, что малыш нанесет вред себе. А Лена искренне любит Ванечку. Да, она замечательная лентяйка, предпочитающая жить в свое удовольствие – спать до полудня, гулять до полуночи. Да, она наняла няню и не занимается мальчиком сама, но сына любит. Я видела, как она обнимает и целует его… И потом, ну зачем ей убивать Кондрата? Я жила в доме и наблюдала ситуацию изнутри. Похоже, что литератор не слишком много времени проводил с женой. Уж не знаю, какие отношения связывали их раньше, но сейчас они были ровные, спокойные, без страсти. Спали супруги в разных комнатах. Ежедневные гости не слишком способствовали романтическим отношениям, но, похоже, обе стороны подобное положение вещей устраивало полностью. Кроме того, скажите, ну кто убивает курицу, несущую золотые яйца? А Кондрат был для Лены именно такой несушкой. Конечно, она говорила про новые романы, спрятанные деньги, огромную квартиру, но…
Но Лена неглупа и отлично знает, что в нашем обществе выгодней быть женой писателя, чем его вдовой. Потому что поклявшиеся в вечной дружбе за поминальном столом люди наутро моментально забудут не только обещания, но и телефон, адрес, да и имя-отчество вдовы. Так, на всякий случай, вдруг и впрямь о чем-нибудь попросит. А уж арест действует как лакмусовая бумага.
У Лены осталась только я. Она наняла меня на работу, заплатила за месяц вперед, и, по-хорошему, я до сих пор являлась ее экономкой. И если хозяйка просит съездить к Семенову, то я просто обязана выполнить приказ.
Уговаривая себя, я дошла до метро и, засовывая в телефон-автомат карточку, наконец призналась самой себе. Да Лена мне просто нравится, и потом, не привыкла я бросать человека в беде, к тому я же обожаю детективы…
– Да, – сказала Лиза.
– Ты не волнуйся, часа через два я приеду.
– Хорошо, – прошелестела девочка.
– Возьми в холодильнике еду.
– Ладно.
Нет, определенно, нужно что-то придумать, Лизавета явно боится оставаться одна.
Дом 18 по Коломенскому проезду давно не ремонтировался. Дверь в подъезд угрожающе раскачивалась на одной петле. Наверное, городские власти не хотят тратить зря средства – пятиэтажка явно предназначена к сносу.
У Семенова в квартире никто не отзывался. Я присела на подоконник и закурила. Тут же распахнулась дверь соседней квартиры, и высунулся парень:
– Чего сидишь?
Я решила не обращать внимания на хамство и вежливо ответила:
– Жду Антона. Не знаете, где он?
Парень вылез на лестницу, почесался и сообщил:
– В табачный ларек двинул, обещался и мне сигарет принесть. Закурить не дашь?
– У меня ментоловый «Вог».
– Отрава, – резюмировал сосед. – Давай, других-то нет!
Он закурил и через секунду загасил сигарету.
– Не понравилась? – ехидно спросила я.
– Жуть, – хмыкнул юноша и ткнул пальцем в окно. – Вон Антошка идет. Надеюсь, купил «Мальборо».
Я проследила за его рукой и увидела высокого, стройного парня в черной куртке, не спеша пересекавшего пустой проспект.
– Ползет, кавалер, – хмыкнул сосед.
– Почему кавалер? – вяло поинтересовалась я, но ответа не услышала.
Откуда-то сбоку, из переулка, выскочила темная машина с квадратным задом и понеслась в сторону Семенова. Не ожидавший ничего дурного, Антон замер как раз посередине дороги. Автомобиль летел прямо на него. Парень рванул к тротуару, но шофер оказался проворней. Раздался глухой стук. Мы смотрели в окно, разинув рты. Взвизгнув на повороте, машина-убийца умчалась на шоссе, возле автобусной остановки осталось лежать тело.
Перепрыгивая через две ступеньки, я вынеслась на улицу и чуть не заорала от ужаса. У Антона просто не было головы. Череп раскололся почти пополам, внутри виднелось что-то тошнотворно-желтоватое, и вокруг медленно-медленно разливалась темно-бордовая, почти черная лужа. В правой руке трупа был блок сигарет. Отметив, что он купил-таки «Мальборо», я завизжала:
– Кто-нибудь, помогите!
Улица начала медленно наполняться народом. Потом приехала милиция. Хмурая женщина лет сорока стала меня допрашивать:
– Номер машины?
– Не разглядела.
– Цвет?
– Вроде черный.
– Марка?
– Не знаю, зад квадратный.
Дама вздохнула и, записав мои паспортные данные, сообщила:
– Вы свободны.
На плохо слушающихся ногах я добралась до метро и, забившись в самый укромный угол, закрыла глаза. Моментально возникла картина: мечущийся по шоссе парень и неумолимо давящая его железка. Я вздрогнула. Это был не случайный наезд, а хладнокровное убийство. На пустой дороге у водителя было полно места для маневра. Может, отказало рулевое управление или тормоза? Но, судя по тому, с какой скоростью шофер покинул место происшествия, подобное маловероятно.
Плохо соображая, я вошла в квартиру и крикнула:
– Лизавета, ты, наверное, есть хочешь?
Девочка вынырнула из кухни и гордо заявила:
– Нет. Я сварила суп.
– Что?!
– Суп, – повторила Лиза, сияя. – Попробуй, я сделала две порции.
Тут только мой нос уловил запах какой-то пищи. На кухне девочка гордо сняла крышку с кастрюльки и сообщила:
– Вот, по-моему, отлично вышло.
Перед моими глазами предстало нечто серо-желто-оранжевое с подозрительно розовыми кусочками.
– Надо добавить сметану, – вздохнула Лиза. – Только ее у нас нет. Ты не знаешь, где покупают сметану?
– В магазине, у метро, – машинально ответила я и, осторожно зачерпнув мешанину ложкой, поинтересовалась: – Из чего супчик?
– Из сосисок, – охотно поделилась секретом Лиза.
– Каких?
– Ну тех, что в холодильнике лежали, – затарахтела девочка и принялась рассказывать.
Собираясь сделать суп, она не знала, с чего начать, и отыскала поваренную книгу. Уяснив, что самое вкусное первое получается из мяса, девчонка кинулась к холодильнику и обнаружила, что говядины нет, только в углу морозильника сиротливо лежала кучка намертво смерзшихся сосисок. В связи со всеми происшедшими событиями я несколько дней не заглядывала в магазины, и наши припасы растаяли.
Решив, что сосиски тоже мясо, Лизок мелко искрошила их и поставила варить, потом положила в кастрюльку картошку, морковку, лук, немного вермишели, гречневой крупы и добавила для пущего вкуса томат-пасту. Первое получилось отменное, жаль, сметанки не хватает, потому что все рецепты заканчиваются одинаково: «Положите в тарелку сметану и подавайте к столу».
Глядя на ее абсолютно счастливое лицо, я смело налила суп в тарелку и стала есть варево, приговаривая:
– М-м, как вкусно. Лизок, у тебя явный талант.
Она скромно потупила глаза и попросила:
– Научи меня заваривать чай, не из пакетика, а настоящий.
– Без проблем, – ответила я и потянулась к жестяной коробке, где хранилась заварка.
В ту же секунду меня осенило, и я удивилась.
– Лизок, а как ты зажгла плиту?
Она вздохнула.
– Ужасно трудно. Крутила, крутила ручки, и ничего. Потом взяла в кабинете зажигалку, подпалила газету и поднесла к горелке. А как ее надо включать?
– Просто, – ответила я. – Поворачиваешь ручку и нажимаешь на эту кнопку. Смотри, раз!
Вмонтированная внутри плиты зажигалка сухо щелкнула, вмиг загорелось веселое сине-оранжевое пламя.
– Ну и дура же я! – искренне воскликнула Лиза. – Второй такой на свете нет!
Я молча наливала воду в чайник, потом все же призналась:
– Знаешь, Лизок, вторая такая дура есть – это я.
– Ты? – изумилась она.
– Еще не так давно я не умела ничего делать, – вздохнула я. – И первый раз разжигала плиту точно таким же «газетным» способом.
О проекте
О подписке