Пирог вправду походил на произведение искусства. Казалось, что его снес гигантский страус. Белый, очевидно, покрытый сахарной глазурью, он был украшен всевозможными розочками, цветочками и фигурками из шоколада.

– Вот это да, – восхищенно протянула Наталья, – ничего подобного не встречала.

Я тоже не могла оторвать глаз от снимка. Но причиной тому было не «Яйцо». Прямо за пирогом, улыбаясь и держа в правой руке нож, стояла молоденькая и прехорошенькая Нелли. Волосы ее, белокурые и кудрявые, перехватывала розовая лента. Розовое же платье обнажало красивые полные плечи. На шее девушки красовался кулон с большим камнем, оправленным в форме мухи. Левая рука опиралась на стол, безымянный палец украшало кольцо-паук. Огромный красный камень – тело, оправа – лапки.

– Оригинальное украшение, – сказала я, показывая на кольцо.

– Ах, это, – засмеялся Владимир, – жуткий монстр.

– Можно подумать, – обиделась жена, – что у твоей матери все украшения исключительно работы Фаберже. Кольцо, кстати, безумно дорогое, вот если бы не мелкий дефект… Все хочу починить, да руки не доходят.

– Могу посоветовать хорошего ювелира, – не удержалась я. – А что за дефект?

– Вова, – попросила жена, – сходи, принеси кольцо и кулон.

Стоматолог беспрекословно повиновался. Пока он доставал драгоценности, Нелли рассказала историю пары.

Кулон и кольцо прадедушка подарил прабабушке на золотую свадьбу. Со вкусом у него было плохо, зато хорошо с деньгами. Поэтому два чудесных, глубокой окраски рубина превратились в чудовищный китч. Прадедушке показалась оригинальной идея выполнить кулон в виде мухи, а кольцо в виде паука.

Прабабушка пришла в восторг и не снимала безобразную пару практически никогда. Она завещала после смерти любимую драгоценность правнучке.

– Бабуля говорила, – предалась воспоминаниям Нелли, – что камни приносят счастье, и велела надевать их как талисман. И вот странность – стоило мне надеть гарнитур, и все мои желания действительно сбывались. Я пользуюсь им порой как волшебной палочкой.

Владимир принес бархатную коробочку. На черном ложе поблескивали удивительные камни, превращенные рукой ювелира в отвратительных насекомых. У мухи два золотых крылышка, маленькая головка. У паука – восемь лапок, две из них сломаны.

– Лапки сломались давно, – пояснила хозяйка, – надо сделать новые, но три ювелира уже отказались ремонтировать кольцо. Побоялись испортить камень. Так и ношу с дефектом.

Она надела драгоценность на руку. Я смотрела на членистоногое со все возрастающим любопытством. Именно такое кольцо покойная Кристина показывала в больнице Никите. Юноша подробно описал мне драгоценность: большое красное тело, две лапки сломаны.

Каким образом фамильная реликвия оказалась в руках погибшей девочки?

Домработница внесла кофе, я продолжала машинально перелистывать альбом, разглядывая чужие лица. Потом замелькали семейные фото Резниченко.

Сначала свадебные. Молодые, радостные лица. Стройный Владимир в двубортном черном костюме, прелестная Нелли. Белое платье, на шее – кулон «муха», на пальце руки, сжимающей букет, «паук».

Потом пошли снимки вечеринок, пикников, праздников. И почти на всех женщина представала с рубиновым гарнитуром.

А вот совсем интересное фото, сделанное, очевидно, в родильном доме. Нелли стоит у кровати с выпирающим из-под тонкого халата животом. На шее и на пальце все та же ужасная парочка. Находящийся рядом снимок запечатлел счастливых родственников и родителей с новорожденной дочерью. Незнакомые мне мужчины и женщины радостно улыбались в объектив. На физиономии Владимира почти неприкрытое торжество. Нелли же с насупленным лицом. Поверх кружевной блузки – кулон. На руках, сжимающих маленький белый сверток, никаких украшений, кроме золотого ободка на безымянном пальце.

Я принялась лихорадочно листать толстые страницы. Фото мелькали потоком, но нигде, ни на одном снимке, не было видно госпожи Резниченко в гарнитуре. После рождения Евы она перестала носить рубины.

– Вы любительница семейных фото? – спросил подошедший Владимир.

– Интересно разглядывать картинки прошлого. Иная одежда, иное выражение лиц. Даже не верится, что всех этих людей волновали те же страсти, что и нас: любовь, ревность, деньги. И притом на снимках можно увидеть много любопытного, можно даже раскрыть чужие тайны.

Владимир засмеялся:

– Человеческие страсти вечны. От Еврипида и Шекспира до Толстого и Брехта. Уж вы-то как преподаватель должны знать. А какую нашу тайну раскрыли, глядя на снимки?

– Очень мелкую. Нелли разлюбила гарнитур из рубинов после рождения Евы и перестала носить камни.

– Ба, да вы настоящий детектив, – восхитился стоматолог, – и правда перестала. Виной тому одна почти трагическая история, превращенная в фарс.

И он, посмеиваясь, рассказал чудную байку. Его родная тетка, восьмидесятилетняя дама, обожала брильянты. Дядька имел возможность потакать капризам жены, и та разгуливала, увешанная каменьями.

– Выглядела тетушка ужасно, – смеялся Владимир, – на каждом пальце по кольцу, на запястьях штук по пять браслетов. На груди клацали подвески. А по праздникам еще надевалась и диадема. Никакие рассуждения о хорошем вкусе и намеки на плебейскую любовь к алмазам не действовали на даму.

– Если не стану носить, никто не узнает, что у меня есть, – приговаривала старушка, украшаясь.

Сын, муж, невестка уговаривали даму не таскать на себе такое количество дорогостоящих побрякушек, направляясь в магазин или на прогулку, чтобы не провоцировать бандитов. Но на тетку не действовали никакие доводы.

В один день произошло то, чего боялись родственники. Пожилую даму, маленькую, хрупкую, похожую на одуванчик, скрутил обезьяноподобного вида грабитель.

– Давай, бабуля, скидывай брюлики, – велел он.

Но в груди старушки билось храброе сердце, а за свои обожаемые камушки она решила биться как лев. Однако, трезво оценив свои физические возможности, престарелая тетка сказала:

– Сейчас, дружочек.

И стала стягивать с подагрических пальцев украшения. К счастью, в тот день на ней красовался, так сказать, малый джентльменский набор: три солитера и серьги.

Положив богатство на сухонькую ладошку, старушка приветливо проговорила:

– Видишь колечки?

Удивленный дружелюбием жертвы, грабитель невольно вступил в диалог:

– Вижу.

– Ну так больше не увидишь, – мило проворковала дама и… проглотила всю кучу разом.

Оторопевший бандит лишился возможности двигаться.

– Я просто преспокойненько ушла. Потом приняла слабительное, и вот они, мои любимые, – рассказывала тетка, вытягивая маленькую руку, похожую на лапку обезьяны.

– Хорошо, что диадему не надела, – только и смог сказать сын.

История произвела исключительное действие на Нелли, и женщина перестала надевать рубины, боясь за их сохранность.

Из глубин квартиры послышался слабый детский плач.

– Юра проснулся, – встрепенулась Ева, – надо пойти поглядеть.

И она вышла из комнаты. Нелли, оживленно обсуждавшая с Наташкой и Зайкой состав карамельного крема, даже не пошевелилась.

Через несколько минут Ева вернулась в столовую, неся на руках очаровательного толстощекого карапуза, сонно таращившего круглые глазки.

Владимир нежно взял мальчика и засюсюкал, легонько подбрасывая малыша:

– Ах, ты-ты, ах, ты-ты, до чего же мы толсты, до чего румяны!

Наташка, Зайка, Кеша и Маня принялись умиляться вместе с отцом. Нелли налила себе чашку кофе и недовольно проговорила:

– Дорогой, если его растрясти, Юра не уснет до утра.

– Уснет, уснет, – успокоил ее муж и нежно прижался щекой к щечке ребенка.

«Кажется, он на самом деле любит его», – подумала я.

Домой мы уехали поздно с переполненными желудками и осоловевшими глазами.

На следующий день, когда Левка спустился к завтраку, наше семейство разом замолчало. Арцеулов принялся намазывать масло на тост, потом поглядел на Кешку и грозно поинтересовался:

– Чего уставился, у меня на лбу рога?

Не выдержавшая Маня фыркнула, подавилась соком и, кашляя, выскочила из столовой.

– В чем дело? – начал закипать Левка.

– Левушка, – сладким голосом завела Наташка, – скажи, ты любишь Соньку?

– После двадцати лет брака? – взъярился Левка. – Да я бы и искать шалаву не стал, но что сказать Марте Игоревне? Куда подевалась ее драгоценная дочка? Убьет ведь.

Единственным человеком на свете, которого Левка уважал и даже побаивался, была теща. Наташка прокашлялась и обрушила на голову Арцеулова информацию:

– Мы видели Соню.

– Кажется, она вполне здорова и счастлива, – добавила Зайка, – чудесно выглядит, в новой шубе, вроде из белой норки.

– С молодым мужиком под руку, – не выдержал Кеша, – с таким кадром, просто Ален Делон, и машина у него шикарная. Выскочили из ресторана, уселись в тачку и отвалили.

Левка выронил бутерброд изо рта и замер, как истукан острова Пасхи.

– Вы с ней разговаривали?

– Не смогли, – сказала я, – Сонька слишком уж быстро уехала.

– Номер машины записали?

Мы закивали головами.

– Звоните своему полковнику, пусть установит владельца, – проговорил абсолютно спокойным голосом рогоносец, но его налившийся кровью затылок свидетельствовал о том, что Левчик пытается скрыть волнение.

– Не расстраивайся, погуляет и вернется, – попыталась утешить его Наташка.

– Да плевать я хотел на дуру, – завопил обманутый муж, выдав такое крещендо, что лежавший под столом Банди принялся лаять. – Нужна мне идиотка, другую найду, молодую и здоровую. Знаешь, сколько аспиранток в кровать напрашиваются? Только свистни, толпами прибегут и спасибо скажут.

И Левка, посерев, принялся хватать воздух ртом, как выброшенная на берег рыба.

Зайка кинулась за нитроглицерином, Наташка стала обмахивать бедолагу салфеткой, а я пошла к телефону.

Александра Михайловича не оказалось на месте, но его приветливая секретарша пообещала связаться с коллегами из ГАИ.