Цитаты из книги «Месть Аники дес Аблес»

Хочешь меня убить? – почти весело спрашивает он, и я, чувствуя себя самой тупой и бездарной убийцей на свете, но откуда-то зная, что лгать нельзя, признаюсь: – Иногда я думаю об этом, мой Господин.

Сложно, очень сложно выкинуть из головы, что твоё признание осталось без ответа. Труднее разве что только принять, что молчание – вполне красноречивый ответ на самом-то деле, просто не тот, который хотелось бы.

Это целое искусство говорить с такой интонацией, чтобы твой собеседник чувствовал себя ничтожеством, но понять не мог почему

ибо сдохнуть и жизни толком не узнав, и месть не осуществив – провал провалов.

. Чем дольше я нахожусь рядом с ним, тем больше убеждаюсь – он ничего не делает, не подумав. Вообще ничего. Он, наверное, даже и моргает с умыслом.

лое искусство говорить с такой интонацией, чтобы твой собеседник чувствовал себя ничтожеством, но понять не мог почему,

После этого Император больше меня не зовёт. То ли балы закончились, что вряд ли, то ли интерес всё-таки угас.

зик, где и погиб около двадцати минут назад. Дождь закончится через пару часов, так что до вечера успеем и туда. Я молчу, чувствуя необычную пустоту внутри. В своей картине мира и вообще в самом своём существовании, в самоидентификации, человеку надо на что-то опираться. Для меня это всегда была честь рода Аблес, потом ещё и ненависть к Ашш-Ольгару, но с ненавистью теперь как-то странно и непонятно, она кажется какой-то не то чтобы чужой, но старой, потрескавшейся и отслоившейся. Она словно бы живёт отдельно, и её сложно становится примерить к живому Императору, слишком много вопросов рождается и расцветает. И вот Он собрался отобрать у меня и честь рода, вроде бы и ненавязчиво, но упорно демонстрируя не очень-то достойные лики моих родственников. – Вы можете определить, когда последний раз использовалась та комната? – почему-то шёпотом спрашиваю я. Ашш кивает, и в серебряных глазах нет ни грамма сочувствия. – Пять лет назад. А первый – около десяти-двенадцати. – И… что там делали? – задаю глупый вопрос. – Зачем?! Император пожимает плечами, явно не собираясь отвечать. То ли потому что я, потеряв всякий стыд и чувство реальности, спрашиваю что-то лишнее, то ли форма ему не нравится – не хватает «мой Господин», зато маячит истерика. Я сижу в кресле у камина, кем-то и когда-то немного отодвинутом – неужели Ашш снизошёл? – и чувствую холод, несмотря на пляшущий рядом огонь. А Он присаживается на подлокотник моего кресла, внимательно изучает голые ноги, выглядывающие из-под распахнувшегося плаща, и вдруг протягивает мне флягу. – Выпей, Ика. Это приказ. Я делаю большой глоток, наивно полагая почему-то, что там вино, и моё горло охватывает огнём, а затем, попав в давно голодный желудок, куда более крепкий, чем вино, алкоголь мгновенно ударяет в голову и ноги. И только поэтому я спрашиваю. – А Вы не можете управлять погодой? Совсем? Император молчит некоторые время, насмешливо глядя сверху вниз – мне приходится задирать голову, ведь не смотреть я почему-то не могу. – Ика, – говорит он, наконец, – открою тебе главный секрет моей долгой жизни. Действительно долгой для человека, которого ненавидят очень многие. Если хочешь оставаться в живых, о тебе должны знать как можно меньше. И, желательно, недооценивать на два-три порядка. Один – это минимум. Тебя должны недооценивать, а сама ты должна наоборот – знать как можно больше и оценивать адекватно. Лучше даже польстить своему врагу и переоценить, чем недооценить. – Вы

Два, – сказал он. – Ты хорошо справилась. Можешь задать два. Справилась – это, видимо, молчала. С нужной выразительностью и интенсивностью.

– Ика, – говорит он, наконец, – открою тебе главный секрет моей долгой жизни. Действительно долгой для человека, которого ненавидят очень многие. Если хочешь оставаться в живых, о тебе должны знать как можно меньше. И, желательно, недооценивать на два-три порядка. Один – это минимум. Тебя должны недооценивать, а сама ты должна наоборот – знать как можно больше и оценивать адекватно. Лучше даже польстить своему врагу и переоценить, чем недооценить.