Цитаты из книг автора «Дарья Алавидзе»

На деревянных досках остывает ноздреватый пахучий хлеб. С потолка свисают связки лука, острого перца и чеснока. Я тоскливо вспомнила свою кухню. У меня дома на месте таких колоритных закромов обычно висят полиэтиленовые пакетики, набитые полиэтиленовыми пакетиками

физика, вооружившись изотопами урана, лишь определяет, как мы все можем вдруг умереть, тогда как история иногда меняет то, как мы будем жить. А это все-таки, согласитесь, гораздо актуальнее.

люблю историю. Причем даже не в научном строго-архивном варианте, а в более размытом, поэтичном и философском.

кулинарную школу Мама Агата, которая готовила для

– Я люблю эскалаторы, это апофеоз американской мечты. – Это почему? – Ну как. Ты ничего не делаешь и в то же самое время все равно продвигаешься

В итальянском языке есть слово allegria. Это готовность радоваться жизни, получать удовольствие. Удивительно заразная веселость, от которой теплеет мир. Человек без «аллегрии» – это человек без души, тяжелый человек. Это самое лучшее знание, которое подарили мне соседи в нагрузку к итальянскому языку.

Только дети и сумасшедшие имеют столько настоящей внутренней силы и уверенности в себе. Я посмотрела ей в глаза, прозрачные серые глаза, и мне открылось, что да, она когда-то имела право на эти слова. Археолог, глядя на бледные, едва различимые краски на развалинах в пустыне, видит полный жизни древний город. Так и тут. Остались только глубокие морщины, седые неухоженные патлы, изувеченные болезнью пальцы и желание зацепиться за спасительный ежедневный распорядок («Я прихожу сюда каждый день»), чтобы не утонуть в своем одиночестве. Но ведь они все – свидетели яркой жизни и, возможно, от каких-то больших красивых трагедий.

в студенческой юности я играла в «Что? Где? Когда?», поэтому мой мозг на девяносто процентов забит информацией, которая никогда в жизни мне не пригодится.

Я очень жадный человек, когда вижу вокруг прекрасный мир, я глотаю его огромными ломтями, хочется забрать его себе целиком, впихнуть, втолкать, утрамбовать внутрь все восхитительные виды, всю музыку городских закоулков, запахи кофеен, смех прохожих, трещины на старинных фасадах, утренний перезвон колоколов, послеобеденное томление городских площадей, длинные растянутые тени, солнечные блики на окнах, тепло древних камней, запах мокрой пыли, одиночество бездомных кошек. Все хочется унести с собой, всем захлебываюсь. И вот иногда не умещается. Мир большой, а я маленькая. Поэтому приходится кроме приема внутрь дополнительно прихватывать с собой гвозди, камни, картонки. У меня еще есть какие-то объявления, треснутый указатель, поломанный калейдоскоп, осколок тарелки, подвесной крюк. Много всякого любимого хлама, много. Все мое! При этом в приличные дома меня до сих пор пускают без опасений за серебряные ложечки.

Это, как мне кажется, самые живописные в мире виды (а мне в этом вопросе можно доверять, я – видавшая виды женщина).