Море очень красивое.
Не знаю, к кому обратиться, а не обращаться ни к кому будто бы странно. Может быть, какие-то части отсюда я использую в новом письме для мамы. Для людей будущего мои рассуждения о море не представляют ценности. Я это понял очень хорошо, когда увидел само море. Я по сравнению с ним такой маленький, совсем крошечный. А оно бесконечное. На самом деле, разумеется, не бесконечное, но кажется именно так, и я себя никак не могу убедить в том, что за горизонтом есть города, и жизнь, и все такое же, как и у нас.
У берега море почти зеленое, а на горизонте его гладь кажется черной.
Вдалеке, как огромные морские чудовища, стоят вышки, они добывают аврорум (примечание для людей будущего: это газ, он очень ценен, есть не только на нашей планете, но у нас был открыт впервые, и его много, такой газ используется в космической промышленности, но как именно, я не знаю).
Издалека вышки выглядят очень странно, они похожи не только на чудовищ, еще – на корабли на ножках. Мне бы хотелось получше их рассмотреть, но это стратегический объект, и мы не поедем туда на экскурсию.
Еще есть корабли, они тоже очень далеко, и они белые. Боря говорит, что в море водится ксенобелуга, она похожа на белугу из книжек, но больше и злее. И что она убивает двести человек в год. Я этому не верю, но Андрюшу, кажется, такая выдумка испугала.
Море – это не пустота. В море есть рыба, и газовые вышки вдали, и красивые корабли, и черная полоса горизонта, такая длинная, что всю ее нельзя увидеть, и красно-белые, похожие на конфеты буйки, и купальщики, которых довольно много, и медузы (не ядовитые).
Для меня море было некоей абстракцией, а теперь оно реально и очень конкретно. Вода – соленая, она холодная и как будто более липкая и плотная, чем обычная, пресная, в реке или озере. Когда высыхаешь на солнце, остается как бы соляная пленочка на коже и кожу стягивает. Это и приятно и неприятно. Бегать по песку я уже приноровился, это весело, хотя меня часто заносит на поворотах. Много ракушек. Кто-то закапывает в песок сигаретные бычки!
Входить в море сначала ужасно холодно, все сводит, вплоть до зубов, здесь секрет в том, чтобы опуститься быстро, и тогда привыкаешь, и кажется уже, что даже тепло. Сверху солнце, оно большое и яркое, может легко напечь голову. Оно похоже на кружок, вырезанный в небе. То есть: небо – синяя бумага, а за ней – свет большой, красивой, мощной лампочки, его и видно через кружок.
Больше всего мне понравилось нырять. Правда, вода мутная от песка и глаза раскрывать больно, но все равно вслепую искать ракушки весело. Ракушки есть разные: и такие, как в книжках, и совсем особые – аврорианские, витые, многоярусные, с несколькими жильцами.
Боря и Володя изобрели игру «в пятку». Довольно травматичная, на мой вкус, игра. Выбираешь противника, и цель в воде достать до его пятки рукой. Цель противника – достать до твоей пятки. Завязывается бой, иногда очень напряженный, с подныриваниями и прочим.
Девочки с нами поиграли. Валя очень много раз побеждала. А Фира, когда вылезла на берег, вдруг расплакалась из-за того, что теперь точно не расчешет свои волосы. Они и правда совсем запутались, ее красивые, густые волосы, а еще они такие черные, что после моря, мне показалось, покрылись белесой соляной пленкой.
Я оказался в пяточной игре неплох, потому что я довольно терпеливый и умею выжидать. Еще я могу надолго задерживать дыхание и оставаться под водой, а также я сильный. Один раз я перевернул под водой Володю.
Максим Сергеевич с нами в море не ходил, он оставался на лежаке и читал книжку, только иногда поглядывал, всё ли в порядке. Я такого не одобряю, ведь всегда (особенно во время игры в пятку) может произойти несчастный случай. С другой стороны, человек должен быть самостоятельным, чтобы соответствовать высоким идеалам, заданным справедливым обществом.
У Максима Сергеевича теперь появился еще красивый серебристый свисток, на солнце он все время блестит, даже ярче, чем Борин пистолет для забоя скота (он его спрятал где-то в номере, я уверен). Максим Сергеевич в этот свисток свистнул, когда нам пришла пора выходить из моря. Я, конечно, сразу вышел и Андрюшу с собой захватил, потому что Андрюша легко простужается. Девочки вышли чуть погодя, а Боря и Володя до сих пор в воде, они играют.
Безответственное поведение.
Максим Сергеевич так и отдыхал на лежаке. Мы с Андрюшей расстелили полотенца рядом с ним.
Я спросил:
– Сходить за ними?
Максим Сергеевич пожал плечами и сказал:
– Человек свободен в главном, даже в условиях тотальной несвободы, он может делать выбор между наказанием и его отсутствием.
Я сказал:
– Хорошо.
Андрюша рисовал на песке. Он очень хорошо рисует, и сейчас у него получались ладные девочки, мальчики и виселицы.
Я сказал:
– Ты хочешь поиграть в казни?
Так мы с ним однажды подружились, я играл в казни, а Андрюша меня спросил, можно ли ему присоединиться. Мы стали уничтожать вредителей.
– Да, – сказал Андрюша. – Хочу.
У Максима Сергеевича в первые же полчаса весь нос обгорел, теперь он отчаянно прикрывал его от солнца. Я вдруг посмотрел на свои руки и понял, что скучаю по этому ощущению: собирать и разбирать оружие.
Максим Сергеевич сказал:
– Жданов, ты же хочешь хорошую характеристику?
– Да, – сказал я. – Я готов трудиться на благо нашей великой Родины, чтобы ее заработать.
– Особо трудиться не надо, – сказал Максим Сергеевич, почесал нос и поморщился. – Послушай, ты ведь ребенок, так?
– Я будущий солдат.
– Но образно-то выражаясь, ты ребенок. Вернее нет, не образно – физиологически ты ребенок.
Андрюша поднял голову, посмотрел на Максима Сергеевича и сказал с неожиданным участием:
– Да, мы дети.
Светило яркое солнце, песок поблескивал.
Максим Сергеевич сказал:
– У меня есть идея книги. Я хотел узнать, понравится ли такое детям. Вот вы – дети. Давайте настройте свои детские умы на понимание моей глубокой мысли.
Максим Сергеевич помолчал, а потом добавил задумчиво:
– А может, никакой глубокой мысли тут нет.
Я не знал что ответить. Андрюша сделал своим девочкам и мальчиками глаза-ракушки. Максим Сергеевич сказал:
– В принципе, искусство, конечно, должно быть самоценным. Но если адресату будет совсем неинтересно, то какая же это книга? Это так, письмецо самому себе.
– Я пишу письма самому себе, – сказал я. (Вот, например, я занимаюсь именно этим через некоторое время после нашего разговора.)
Максим Сергеевич вздохнул:
– Это потому что ты, Жданов, как личность мало кому интересен. Но это пройдет. Вот станешь героем, начнешь жонглировать своими внутренними органами, и все будут тебя страшно бояться.
– Я не хочу, чтобы меня боялись, – сказал я. – Мне хочется помогать людям.
– Ну, в мире не все выходит так, как мы хотим. Я вот хочу быть писателем. Арефьев, ты меня слушаешь?
– Слушаю, Максим Сергеевич, – сказал Андрюша и тоже вздохнул.
– Значит так, – Максим Сергеевич снова свистнул в свисток. Валя и Фира, собиравшие ракушки у кромки воды, оглянулись, а Боря и Володя даже не отреагировали.
– Не дети, – сказал Максим Сергеевич. – Уроды. Так вот, моя книга. Это будут приключения львенка.
– Львенка? – спросил я. – Почему львенка? Я – человек и хотел бы читать про приключения человека.
– Жданов, – сказал Максим Сергеевич. – Ты – не человек. Но очень похож.
Он сказал это вовсе не зло, но, кажется, сам себя немного устыдился.
– Хорошо, – сказал он. – Это будут приключения львенка и червенка.
– Червенка?
– Червя? – спросил Андрюша.
– Не такого, как у тебя в голове, Арефьев. Просто червя. Червенка.
– Но я не понимаю, – сказал я.
– Они дружат, – продолжал Максим Сергеевич, глядя на море. – Львенок и червенок. Дружат, несмотря на то, что они очень разные. Им нелегко друг с другом, и иногда они друг друга не понимают. Например, львенок ходит на четырех ногах, а у червенка вообще нет ног.
С моря подул ветер, соленый, свежий, прохладный. Андрюша чихнул, я сказал:
– Закрывай рот, пожалуйста. И будь здоров.
А Максим Сергеевич продолжал:
– Львенок и червенок жили в маленьком городке, почти в поселке. Там жили и разные другие животные.
– Как такие разные животные могут жить в мире? – спросил я.
– А наступил коммунизм, – сказал Максим Сергеевич. – И лев больше не был врагом агнцу.
Я нахмурился. Я явно чего-то не понимал, но Максим Сергеевич объяснять не хотел.
– Так вот, львенок и червенок стали искать причины всяких вещей. Почему мы чихаем? Откуда берутся наводнения? Куда скрывается солнце, когда мы его не видим?
– Разве в таком развитом мире, – сказал я, – при коммунизме, животные еще не знали этого?
– Нет, Жданов, – сказал Максим Сергеевич. – Они же животные.
– Тогда я совсем ничего не понимаю.
– Слушай дальше. Чтобы узнать причины появления всех вещей, львенок и червенок отправились в путешествие на край света. Туда, где, как говорят, можно было понять все законы мироздания. Там круги были по-настоящему круглыми, а треугольники треугольными. Ночи – темными, но не все, например, белые ночи были светлыми.
– Оттуда брались все вещи? – спросил Андрюша. – Но почему?
– Потому что я так придумал, вот почему, – сказал Максим Сергеевич. Я теперь совсем ничего не понимал.
– Так вот, – продолжал Максим Сергеевич. – Спустя много приключенческих глав, которые обязательно будут написаны, львенок и червенок добираются до горизонта и узнаю́т, что они не могут дружить.
– Почему?
– Ну, знаете, потому что они львенок и червенок.
Андрюша сказал:
– Эта история очень грустная. И бессмысленная.
Я аккуратно ткнул его в бок, покачал головой и осторожно добавил:
– Мне нравятся более логичные истории. И про войну.
– Это очень верно, – сказал Максим Сергеевич. – Более логичные истории. И про войну.
«И» он выделил как-то по-особому.
Я сказал:
– А почему все должно так плохо заканчиваться? Дружба – вечна.
– А вы с Арефьевым всегда будете друзьями?
– Да, – сказал я.
– А если окажется, что ты вырастешь львом, а он – червем? Или наоборот.
– Все равно, – сказал я. – Дружба – это что-то такое большое и серьезное. Нельзя дружить понарошку, понемножку, не насовсем.
– Запишу, – сказал Максим Сергеевич. – Но вы совсем ничего не понимаете в искусстве, глупые дети. Жизнь – это трагедия. Я так вовсе считаю, что лучше никогда не рождаться.
– Это упаднические настроения, – сказал я.
Светило солнце, песок блестел, Андрюша рисовал на нем свои недолговечные рисунки.
– Поди хорошо родиться с червем в голове и умереть молодым. Сколько там у тебя будет времени? Десять лет? Пятнадцать?
Я скажу честно, что не задумался ни на минуту. Я сказал:
– Это не важно. Важно, что есть что-то больше и лучше, чем я. Я за это умру, а значит, я проживу жизнь не просто так. Когда ты отдаешь, ты получаешь всегда намного больше.
Максим Сергеевич почему-то засмеялся и сказал:
– Обманули тебя, Жданов. Вообще-то говоря, в червивые времена ваши предки жили, как муравьи или пчелы. Это, наверное, у тебя оттуда. Идеи об общем благе, самоотречении.
Я сказал:
– Напишу на вас, куда следует.
– А у меня червя в голове нет, пиши куда угодно. Но так-то я, конечно, проверяю тебя. Мало ли ты какой неблагонадежный.
Я тут же подобрался, но не испугался совсем. Я сказал:
– Я очень верный. Я всем сердцем верю.
Максим Сергеевич снова свистнул в свой серебристый свисток. Боря с Володей наконец вышли.
– Вы свисток слышали? – спросил Максим Сергеевич.
– Нет, – сказал Боря. – А вы свистели?
– Надо же, – сказал Максим Сергеевич. – Не волшебный.
У Бори и Володи, у обоих, губы стали совсем синие от холода. А Валя нашла очень красивую ракушку – белую-белую, всю в полосках. Андрюша пообещал просверлить ей дырочку, и это почему-то вызвало неистовый приступ смеха у Володи и Бори.
Я, как ни старался, не смог найти в этом ничего смешного.
А сейчас мы пойдем опять купаться.
О проекте
О подписке