ЗДРАВСТВУЙ, ГАЛЕЧКА! КАК ТВОИ ДЕЛА? У МЕНЯ ВСЕ ОЧЕНЬ ХОРОШО, Я НА МОРЕ! ПОШЛЮ ТЕБЕ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ РИСУНКИ МОЕГО ДРУГА АНДРЮШИ, ЧТОБЫ ТЫ ЗНАЛА, ЧТО ТАКОЕ МОРЕ. ТЫ УЖЕ НАВЕРНОЕ ЧИТАЕШЬ ЛУЧШЕ, ПОТОМУ ЧТО ТЫ СТАНОВИШЬСЯ ЛУЧШЕ С КАЖДЫМ ДНЕМ. Я ПРИВЕЗУ ТЕБЕ МНОГО РАКУШЕК И КРАСИВЫЕ-КРАСИВЫЕ БУСЫ, ТОЛЬКО СКАЖИ, КАКОГО ХОЧЕШЬ ЦВЕТА.
НЕ ГРУСТИ, ЧТО Я С ТОБОЙ СЕЙЧАС НЕ ГУЛЯЮ. КОГДА Я ПРИЕДУ В МОСКВУ, Я БУДУ ГУЛЯТЬ С ТОБОЙ КАЖДЫЙ ДЕНЬ.
(ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ТАКОЕ МОСКВА? МОСКВА – ЭТО СТОЛИЦА НАШЕЙ РОДИНЫ. ТЫ ЖИВЕШЬ В МОСКВЕ!)
ТЫ УЖЕ ЛУЧШЕ ПИШЕШЬ БУКОВКИ, ПРАВДА? ЕСЛИ СМОЖЕШЬ, НАПИШИ МНЕ ПИСЬМЕЦО РАЗНЫМИ ЦВЕТНЫМИ КАРАНДАШАМИ.
Я ИЩУ ДЛЯ ТЕБЯ КУРИНОГО БОГА – ЭТО КАМУШЕК С ДЫРОЧКОЙ, В НЕЕ НАДО ЗАГАДАТЬ ЖЕЛАНИЕ, И ОНО ОБЯЗАТЕЛЬНО СБУДЕТСЯ.
НЕ СКУЧАЙ, СЕСТРЕНКА.
ОБЯЗАТЕЛЬНО ПОПРОБУЙ НАПИСАТЬ МНЕ ОТВЕТ, КАК ВЗРОСЛАЯ.
ТВОЙ БРАТАРЛЕН.
Рассказывать эту историю людям будущего тоже как-то странно, скорее уж ее я адресую будущему себе, чтобы не забыть, не потерять. Много хороших моментов, которые я хочу сохранить, и много странных моментов, которые не хочу забыть, над которыми собираюсь поразмыслить.
На море опять было здорово. Мы с Андрюшей и Валей делали песчаный замок, а Фира носила для него ракушки-окошки. Володя и Боря искали человека, который продавал горячую кукурузу, даже пошли на соседний пляж (и я думаю, Боря там курил).
Максим Сергеевичу снял шлепки и стоял на мокром песке, иногда волна добегала до его ног, и он смешно поджимал пальцы.
– Красиво выходит? – спросил Фира. – А, Максим Сергеевич?
– Ну, не Гауди, конечно, – сказал Максим Сергеевич задумчиво. – Но почему бы нет?
Мы занимались нашим делом сосредоточенно, и вскоре перестали его замечать, а потом он вдруг сказал:
– Эй, орлы, а вы осознаете, что живете в полностью искусственном мире?
– Что вы имеете в виду? – спросил Андрюша.
– В университете я изучал историю заката Земли, двадцатый и двадцать первые века. Специализировался на двадцатом. Очень интересное время. Тревожное. И вот вы живете в ностальгическом спектакле для ученых и любителей. Как в зоосаде. Но ведь это все не ваше, а ваше – что? Где ваши золотые наряды и каннибальские оргии?
– Я рад отсутствию каннибальских оргий, – сказал я.
– Да, Жданов, я рад тому, что ты рад. А твой язык? Такой клишированный, такой книжный, как будто взяли старые газеты и вытряхнули из них лозунги.
– А что вы хотите сказать? – спросила Фира.
– Сам не знаю, – сказал Максим Сергеевич. – Просто когда-то ваши предки строили дворцы из костей, а теперь вы ходите строем и распеваете гимн.
– Так это ведь плохо, – сказал я. – Дворцы из костей.
– Справедливости ради, – сказала Фира, – еще более дальние наши предки тоже ходили строем и распевали гимн.
– Это тоже правда, – сказал Максим Сергеевич. – Но все-таки странно, до чего мы все пластичны. Валя, сбегай принеси мне панамку, а то голову напечет. И сама надень.
Фира вдруг спросила:
– А вам не противно с нами?
– Нет, – сказал Максим Сергеевич. – Хотя дети мне в целом не нравятся.
– Но вы знаете, что я имею в виду.
Максим Сергеевич вздохнул, посмотрел куда-то вдаль, почесал нос. Прибежала Валя с панамкой, и Максим Сергеевич долго вертел ее в руках.
– Да нет, – сказал он. – Не могу такого сказать. Я ожидал худшего, когда сюда летел. Но сначала, сначала такое чувство было. А теперь прошло.
Мы смотрели на него и ждали, что он еще скажет, но Максим Сергеевич почему-то ничего не сказал. Он закрыл ладонью глаза от солнца, и сильная волна укрыла его ноги до щиколоток. Мы смотрели на него, как будто он мог знать какой-то ответ, но он не понимал даже вопроса.
А потом я увидел, что Андрюша разрушил наш замок, который мы строили все вместе. Валя столкнула его в воду, я сказал:
– Нет, подожди, он случайно!
– Он специально так сделал, пока мы не видели, пнул его ногой! – сказала Фира. – Потому что он – урод!
Андрюша сказал:
– Я нечаянно.
Я сказал:
– Он нечаянно.
Максим Сергеевич сказал:
– Только не утопи его, Валя.
Я попытался спасти Андрюшу, но и сам очутился в воде. Вернулись Володя и Боря, они грызли желтые початки, еще два лежали в целлофановом пакете.
– Дамы, – сказал Володя. – Это вам.
А я осознал, что если лежать так спокойно под волной, то, когда она накатывает, вода затекает в нос. Так можно утонуть.
Потом все пошли купаться, а я не пошел, мне надо было собрать ракушки для Галечки.
– Эй, крошка политрук!
– Что тебе нужно?
Боря нагнал меня, хлопнул по плечу, довольно больно.
– По поводу вчерашнего, я имею в виду, когда ты чуть не утоп.
– Что?
Я подумал, он извинится, но Боря сказал только:
– Ни «хуя» себе ты слабак.
– Отстань, я занимаюсь своими делами, – сказал я.
Боря быстро загорел и казался поэтому очень отдохнувшим. Моя мама однажды сказала, что Борина внешность совершенно не соответствует его личности, мол, у него симпатичное личико: распахнутые глаза, смешной вздернутый нос, забавные щечки, и весь он такой миловидный, а как рот откроет – хоть стой, хоть падай. Только брови у него надменные, чуть с изломом.
Мне кажется, это все суеверия – далеко не всегда внешность говорит о человеке достаточно или прямо. Прогрессивный способ мыслить должен быть основан на строгих научных данных, но нет никаких строгих научных данных о том, что мальчики с милыми носами и блестящими глазами не могут быть настоящими чудовищами.
– Видал, как Макся расстроился с этого Эдика?
– Максим Сергеевич, безусловно, ценит профессионализм Эдуарда Андреевича.
– Да не, Максю реально прихватило. Щи сделал кислые. А ты знаешь почему?
– Если я этого не знаю, значит знать мне не положено, – сказал я. – Иди купайся.
– Не пойду, мое дело тебя просветить. Короче, Эдик этот, он все придумал.
– Что придумал?
– Все. Про детей, червей и всякое такое.
Я сказал:
– Знаю. У Эдуарда Андреевича у самого в голове червь. Но он даже не солдат.
– А видишь какой человек-то серьезный. Бывает!
Я молчал, не хотел сказать лишнего.
– А Макся парится, что он не такой серьезный человек. И злится, наверное. Он-то с нами тусит. Ему нас жалко.
– А что нас жалеть? – спросил я.
– Ты реально такой тупой или прикидываешься? Нас и Эдик этот жалеет. Всем, «блядь», вокруг так стыдно. Обалдеть можно.
Я остановился, резко развернулся, так что мы с Борей почти столкнулись лбами.
– Поясни.
– А что тут пояснять? Никому не охота особо мучить детей. Но вроде один предложил, а другой столько лет нас пас. Теперь всем неловко. Напряжение.
Я помолчал, а потом спросил:
– А почему ты это со мной обсуждаешь?
– А потому что ты поехавший, – сказал Боря. – И до тебя точно ничего не дойдет.
– Мне такого знать и не надо. Люди наверху разберутся и без меня.
– «Заебись», такой ты солдат.
Вдруг меня посетило странное чувство: Боря хочет поговорить по-настоящему, его что-то волнует, и только я смогу его понять. Я вспомнил, как он разжал руку, когда висел на парапете вниз головой. Он разжал руку медленно, это не далось ему легко, но все-таки Боря так сделал.
Я невольно посмотрел на свою ладонь. Теперь она пахла только земляничным мылом. Утром я очень долго оттирал от руки металлический запах, может, он мне уже только мерещился.
Боря сказал:
– Макся сопли разводит.
– Не думаю, что сто́ит так говорить.
– А моя мамашка думает только о том, какая она красотка.
Он сказал это как бы между делом. Я молчал. На самом деле Боря сам постоянно крутится перед зеркалом, а еще он залачивает волосы (единственный из всех детей, которых я знаю), да так сильно, что в нашей палате по утрам можно умереть. Даже тогда, после моря, его волосы оставались зачесанными назад и выглядели почти как сухие.
Я знаю их маму. Она красивая-красивая блондинка, с таким же смешным носиком, как у Володи и Бори, с холодными, светлыми глазами и довольно жестким характером. Все на свете, кажется, и вправду ей безразлично, зато она носит с собой карманное зеркальце и смотрится в него, когда ей скучно.
Володя не похож ни на кого из родителей, ни на своего паясничающего отца, ни на холодную, помешанную на себе маму, а Боря – он похож на обоих.
Я сказал:
– Наверное, она вам напишет.
– А твоя мамаша? – сказал Боря. – Ты ж «наебыш», Жданов. Вот она себе всю жизнь и старается доказать, что ты не зря у нее родился и жизнь ей не сломал.
– Зачем ты меня обижаешь? – спросил я. – Что ты хочешь сказать? Что мы с тобой оба умрем? Ты что, боишься?
Я собой не горжусь. Я так сказал из злости, чтобы сделать больно уже ему.
Он ударил меня и разбил мне губу.
Я утер кровь и сказал:
– Я справлюсь, потому что я правда этого хочу. А ты-то хочешь?
Измазанные красным пальцы я помыл в море.
Боря сказал:
– Будь мужиком, Жданов.
Но на самом деле, наверное, ему незачем было говорить это мне.
Не надо думать, что я больше совсем не купался. Я искупался еще раз! От соленой воды разбитая губа болела, но я читал, что море обеззараживает.
Правда, Андрюша потом сказал, что иногда можно так подхватить бактерию, которая разъедает плоть.
Надеюсь, я ее не подхватил!
Потом мы шли с пляжа через лиман. Девочки сказали, что тут лечебная грязь. Они вымазались ею все, и выглядели, как представительницы какого-то дикого племени. Наверное, такими представлял наших предков Максим Сергеевич.
– Парни, вы тоже хотя бы тапки снимите, – сказал Максим Сергеевич. – Вдруг правда лечебная.
Мне такое неприятно, но я обычно выполняю все, что говорят взрослые. Без шлепанцев идти по грязи оказалось странно, она была черная и такая мягкая, легко скользила между пальцев.
Мы прошли по этой грязи вдоль мелкого заливчика, а потом еще долго шли между тихой дорогой и выбеленным солнцем каменным забором, из-за которого выглядывали ветви сливовых и вишневых деревьев.
– Нельзя воровать! – говорил я. – Это же чужие сливы.
Володя сказал:
– То есть как, чужие? То есть собственники скрывают свои сливы от трудового народа?
На это мне нечего было ответить, и я сунул предложенную мне сливу в карман.
– Все равно их требуется сначала помыть. И они еще недозрелые, живот заболит.
Максим Сергеевич всю дорогу выглядел так, словно решает какую-то важную задачу. Потом он сказал:
– И правда, пойдем сегодня вечером на набережную погуляем.
– Классно, – сказал Володя. – А отбой можно попозже?
– Не настолько я жалостливый человек. Отбой по расписанию.
Когда мы дошли до корпуса, девочки тут же побежали смывать с себя засохшую грязь, Максим Сергеевич сказал, что ему надо повидаться с Эдуардом Андреевичем, а мы остались стоять между кипарисами.
Володя сказал:
– Макся лапа сегодня.
– Всем бы такого Максю, – сказал Боря. – Эй, дрочер, что насчет пыточек? Уже предвкушаешь?
О проекте
О подписке