Лилит вытащила из пакета бутылку шампанского и снова села за стол.

Пробка вылетела в потолок, отрекошетила в стол, а затем упала на пол. Лилит подняла бокал, чокаясь с пустотой, и произнесла:

– За Прошлое! – она выпила его залпом и тут же налила второй.

– За дуру Лилит, которая не может извиниться, зная, что была не права! – шампанское из второго бокала потекло по её горлу, слегка обжигая его изнутри.

В третьем бокале пузырьки зашипели.

– За единственную и настоящую любовь, которая когда-либо была у меня и за её утрату! Из-за меня утраченную!

Лилит провожала свое прошлое в алкогольное забытье, пока не поняла, что ей срочно надо прилечь. Перебравшись в комнату, девушка грохнулась на кровать, закрыла глаза и тут же провалилась в естественный сон.

Левиафан без проблем проник в квартиру, подошёл к спящей девушке и присел на корточки. Его рука гладила её по лбу. Он тяжело усмехнулся и погладил её по щеке.

– Если ты думаешь, что я приду к тебе и извинюсь, то ты зря тратишь силы на эти мысли! Я не приду, Лилит! Ты меня не увидишь до тех пор, пока сама не захочешь увидеть. А я уверен, что ты захочешь! Но тебе придется для этого прийти первой. Я даже не привезу тебе твои вещи, если они тебе очень понадобятся, тебе придется сломать свою гордость и позвонить, попросить меня об этом.

Он нежно поцеловал ее в щеку, еще раз окинул взглядом спящую и вышел, ни оставив и следа, ни намека на свое мимолетное присутствие.

Спустя неделю, Лилит так же продолжала сидеть на кухне, горевать и тосковать, обвинять себя во всех смертных грехах. Слезы все никак не заканчивались, самопожирание ворвалось в разгар пиршества. Она никому не звонила, не писала. Ей никто не был нужен, кроме одного человека. Но еще, помимо многотонной скорби присутствовала и злость. Лилит злилась на любимого.

Но было и еще кое-что, что заставило ее вспомнить еще об одном человеке – это заканчивающиеся деньги.

Бабушка ей уже в течение месяца ничего не высылала. А у Лилит никого не было кроме нее и Левиафана. Хотя, ей уже казалось, что и его уже больше нет…из-за неё, из-за глупой ошибки.

А он всего лишь пытался её воспитать: игнорированием и безразличием. Он старался показать ей то, что он чувствует, когда его любимая женщина не понимает его, не понимает ответственности за свои поступки и не хочет расплачиваться за них.

Лилит чувствовала несравнимую ни с чем тягу к вампиру, но она сама терзала себе душу. Человеку свойственно любить, но у него, к сожалению, полно ещё других разных эмоций, ощущений, которые мешают любви.

Люди могут не верить в любовь, могут ненавидеть её, потому, что когда-то она сыграла с ними злую шутку. Люди могут презирать любовь, могут убивать её. Люди могут сделать с любовью всё, что угодно. Но единственное, что они не могут с ней сделать, так это любить её саму, потому что это мучительно больно. Только идиоты могут думать, что любовь не причиняет страданий. Любить – это всегда больно, досадно и обидно. Объект, которого любят, всё равно причиняет разочарование, которое потом разрывает сердце,…даже если чувства взаимны.

Для человека невозможно жить чужой жизнью, жизнью любимого человека. Он готов простить, забыть, сделать вид, что ничего не замечает,…но жить чужой жизнью – никогда! Человек, по мимо всех чувств, которые он испытывает к другому, ещё и очень любит себя. Порой, кажется, что истинная любовь, настоящая – это любовь человека к самому себе. Вот так должен любить один другого. Но это тоже самое, что и любить сразу двоих. Такого в природе не бывает. К сожалению, любви хватает только к одному человеку, и так как ему, всё-таки, своя шкура дороже, большая часть любви уходит на себя любимого.

Люди только в песнях, в книгах и в фильмах готовы сердце себе через задний проход достать, даже без анестезии, ради любимого человека. А что в реальности? Таких людей единицы из миллиардов. И эти единицы мрут, как мухи, потому что настолько самоотверженны, что всё-таки достают свои сердца ради человека, преодолевая несколько метров кишечника. Ну и как запланировано в природе, второй человек этого не ценит.

А что потом делать бедолаге с торчащим из попы сердцем? Назад его уже не засунешь, потому что все силы ушли на то, чтобы его вытащить оттуда. А если попросить того, любимого, ради которого это было сделано, то он, скорее всего не захочет пачкать руки в крови. Так и приходится несчастному существовать в таком виде. И это намного больнее, чем был бы там просто геморрой.

А кто его потом полюбит с таким недостатком? Любить человека и все его недостатки – тоже истинная любовь? Ошибка людей в том, что сначала они видят только эталон своих мечтаний, они видят то, что хотят видеть. А потом, внезапно, откуда ни возьмись, появляются всякие так называемые недостатки, сердца, торчащие из ануса, например. Нюанс только в том, что этого никто не хотел видеть с самого начала, а полюбить это потом – великое дело!

Изъяны обычно никто не хочет любить. Зачем их любить, когда в них можно потыкать, лишний раз показать человеку его место в жизни другого. Дефекты приносят разочарования, а это бьет любви по голове. Единственные кто может любить и человека и все его недостатки в придачу, так это только родители, и те не всегда справляются. Остальным же приходится закрывать на это глаза, а не любить, и то, это при том, что если у человека количество хороших качеств превышают количество недостатков.

Лилит видела кучу недостатков в Левиафане, так же как и он в ней. Но разве не это ли их сближает? У них обоих, напрочь отсутствуют хорошие качества, единственное, что у них есть хорошее, так это любовь, и то, Левиафан не считал любовь хорошей штукой. Но эта любовь, она такая слабая, изнеможенная и избитая, потому что одна не верит, а второй боится. И они оба терзают эту, уже и без того истерзанную, любовь. И она взамен дает им то, что они уже имеют.

Отнесись они к ней по-другому, может быть было бы лучше. Но им хочется играть с ней. Игра – это что-то нереальное, искусственное, только вот чувства: злость и обида, гордость и непоколебимость собственного «Я» – очень даже реальны.

Лилит размышляла о своём предательстве: она целовалась и обнималась с другими. Но её мучал вопрос, а было ли это предательством? Предательство – это подрыв самого важного чувства в любых отношения между людьми – доверия. Она не могла понять, точно ли она сломала эту нить веры к себе. Левиафан ведь был в этом клубе, он следил за ней. Для Лилит это значило только одно – доверия не было изначально. По сути, она не могла его предать без доверия. Но факт того, что он услышал её ложь, был упущен из логической цепочки Лилит. Она не знала об этом. Но всё равно, её разум тщательно искал оправдание совершенным поступкам.

Оправдание – жалкая попытка внушить обиженному человеку свою невиновность. Ничтожная уверенность в себе, «это случайно» или что-нибудь в этом духе, – но самосознание так трудно обмануть. Нужно быть первоклассным гипнотизером, чтобы обхитрить самого себя. Лилит не была такой. Каждый раз, как только очередное оправдание её действий появлялось в голове, самосознание тут же разбивало его в дребезги, вместе со всеми фактами. С огромным ужасом, в сердце и голове, она всё больше понимала, что она была не права. Её выходка была совсем уже не шуточной, она действительно была очень серьезной.

Единственный враг, борец, который ну никак не хотел соглашаться с решением позвонить и извиниться – это была гордость. А как бороться со столь сильным соперником? Очень легко сказать «переступи через себя», но сделать это практически невозможно. Гордыня – чувство, не имеющее права на существование в данной ситуации. Но как, как объяснить это самому себе? Как доказать себе, что ты не прав, когда вся сущность трубит обратное? Провести глубокий внутренний диалог с самим собой – бесполезный трюк. Собственное «Я» всё равно переспорит. Непомерная любовь к своим достоинствам, считающая, что они были оскорблены – страшно чувствовать это и понимать. Лилит хотела так понимать и чувствовать, но она знала, что это была очередная самозабвенная ложь.

Внутри её разума разразилась такая война, что Лилит практически не могла терпеть всё это, ведь она знала, почему Левиафан так себя повел. Он должен был заставить её прийти первой. Но не просто прийти, а осознано, поняв всю гадость своих поступков. Этот жутко надоедливый диалог, внутри себя, девушка пыталась глушить.

Левиафан каждую ночь приходил к ней, когда она спала. Он беспокоился, боялся, не доверял и следил. Каждую ночь, его ногти продирали кожу на ладонях, от того, что он видел. С каждой следующей ночью, он всё больше начинал чувствовать вину. Каждую ночь, его рука тянулась к её лицу и останавливалась в полу-сантиметре, и бесчувственно опускалась вниз. Каждую ночь, он хотел обнять её, прижать к себе и сказать: «Милая, давай забудем!» Но нет! Цель оправдывает средства.

Он был твердо намерен не показываться ей до тех пор, пока она сама не придет и не извинится. Окно, оставленное открытым на ночь зимой, говорило ему об обратном. Он ждал её, а Лилит ждала его.

Никто не хотел уступать друг другу.

Мормо Левиафан запомнил как самого близкого и лучшего друга, но его слова он уже не помнил. Может он и хотел их помнить, но не мог, слишком он был зол и обижен на любимую девушку. Они оба погибали друг без друга, медленно и мучительно, но переступить через себя, дано не каждому.

– Алло, бабушка! – позвала Лилит в трубку.

– Здравствуйте! – ответил совершенно незнакомый мужской голос.

– С кем я говорю? – спросила Лилит.

– Сторож, мадемуазель. Я слежу за этой квартирой уже месяц! – ответил голос.

Лилит вздрогнула, на лице изобразилась скорбь.

– Почему… что случилось с хозяйкой квартиры? – тихим голосом спросила Лилит.

– Хозяйка уже как месяц умерла, а я слежу за имуществом до появления наследников, Вас, как я понимаю. Вы…

– Я Вам… потом… перезвоню – Лилит положила трубку и уставилась прямо перед собой.

У неё был шок и она чувствовала себя опустошенной.

– Боже ты мой! Милая моя старушка, я совсем про тебя забыла…как я могла? – слезы брызнули из глаз.

Лилит схватилась за голову и уткнулась в колени. Её рыдания разорвали бы душу любому, кто её услышал. И Левиафан её слышал, и боролся с собой, чтобы не побежать к ней…

– Как же я ненавижу себя! Бабушка, милая моя, любимая бабушка! Я даже не позвонила тебе ни разу за последние два месяца, потому что была слишком занята Левиафаном. Мне нет прощения! Он прав, я настолько бессердечная, что ни разу не позвонила старому человеку, единственному родному и близкому мне, не спросила как её здоровье. Старенькая бабушка, она была совсем одна…что б я сама отправилась к ней за такое отношение! Я потеряла единственную опору! Я так виновата перед тобою, бабушка! Что мне делать теперь, как мне жить дальше? Вы покинули меня, все вы, мама, папа, ты, Жаклин и Левиафан. Вы все мертвы! А я вас так сильно любила! И это так больно, это просто так не пройдет и не забудется, эту боль нельзя перешагнуть или перепрыгнуть и пойти дальше со спокойной душой. Мне придется прочувствовать всё, чтобы появились шансы жить дальше. Бабушка, милая моя, но я не хочу жить дальше, понимая, что тебя больше нет. Это так тяжело даже звучит – жить дальше. Где мне найти эти силы, чтобы существовать, чтобы ты меня простила? Как, как пережить, то, что я так поздно узнала? Меня уже жрет чувство вины, оно просто отрывает от меня части, закидывает в рот и жуёт, так противно и надменно. А я чувствую эти оторванные части, как острые зубы вины режут их и перемалывают, тщательно пережевывая. Это моя вина, моя! Если бы я позвонила, если бы я не забыла о тебе, я успела бы быть рядом с тобой в столь трудный час! То, что я сейчас испытываю, бабушка, это не стыд, это намного хуже, я даже не знаю как это назвать. Бесчестье, позор, срам и безнравственность – всё в одном флаконе и всё это внутри меня. А ведь ты не это пыталась вырастить во мне… я твой позор. Как же мне совестно за то, что я ничего не сделала, только развлекалась. И прощения не могу вымолить, потому что тебя больше нет, разве что у твоей души, но простит ли она меня? Господи, месяц назад…целых тридцать дней я жила и ни о чем не заботилась, а должна была кое о ком позаботиться! «Некому даже стакан воды подать» – прости меня бабушка, что эта поговорка оказалась про тебя, я никогда не думала, что так произойдет…Меня все оставили…я заслужила это! Но бабушка, она точно не заслуживала остаться одной в такой момент. Я виновата в этом! – Лилит рыдала, она захлебывалась слезами.

В тот момент ей так не хватало Левиафана или Жаклин. Но их не было рядом. И она не могла им позвонить. Лилит была уверена, что бывшая подруга просто отвернется от неё, ещё и скажет мало тебе. Левиафан… а что Левиафан? Пока она не извинится, он будет её игнорировать, и Лилит с ужасом понимала это.

«Какая же она странная. Она убила Мормо, собственными руками, и не чувствовала никакой вины. Бабушка, которая умерла сама, от старости, вызывает у неё такое горе…», Левиафан как всегда был рядом, только вот Лилит этого не ощущала.

Она залезла в ванную и закрылась шторкой. Струйки горячей воды были направлены на лицо. Ей хотелось утопиться. Но спасательный вопрос «а что это изменит?» был припасен в подсознание на такие вот случаи.

Лилит продолжала плакать. В её голове постоянно кружились просьбы к Левиафану, чтобы он пришёл. Пусть он ничего не стал бы ей говорить, пусть бы не дотрагивался до неё и не стал бы смотреть в её сторону, но чтобы он хотя бы посидел рядом. Лилит была даже согласна не видеть его, лишь бы только чувствовать, что она не одна. Но произносить эти мысли вслух девушка так и не решалась. Она ударила кулаком по стенке, уткнулась в колени и снова зарыдала.

Левиафан не сумел пока натренировать свою бессердечность и ему тоже было плохо. Он слушал всё это, он чувствовал и понимал, какого ей сейчас. Его сердце сжималось от тоски, а эго кричало: «Нет, нет! Не поступай со мной так! Как ты можешь переступить через меня? Я – это ты! Ты идешь сам себе по голове!» Но Левиафан наступил огромной ногой на эго, с бессильем в глазах, растоптал его.

– Лилит…– прошептал нежный мужской голос за шторкой.

Она вздрогнула и отдернула препятствие, мешающее увидеть ей того, кого она уже неделю хотела увидеть, услышать и почувствовать. Левиафан сидел на полу, опираясь на стенку, его глаза были полны тоски. У него тоже был траур – он убил свое эго, чтобы прийти к возлюбленной.

– Не может быть… – нижняя губа задрожала, она её закусила, и из глаз снова брызнули слезы, – ты пришёл! Ты здесь! Как же мне тебя не хватало!

Лилит кинулась к нему в объятия, крепко прижимая его к себе. На мгновение ей стало так хорошо. Он вяло приобнял её, потом положил ей руку на щеку и посмотрел в её неживые глаза.

– Я не смог, Лилит, не смог бросить тебя одну в таком состоянии. Я не мог больше слушать то, что ты говорила, то, как ты рыдала. В какой-то момент мне показалось, что ты без поддержки погибнешь…

– Кого тут поддерживать? Это всё я! Я должна была позвонить, съездить к ней!

– Лилит, послушай меня. Здесь нет ничьей вины, ни твоей, ни её. Просто пришло время. Твой приезд или звонок, ничего бы не изменил. Она умирала бы у тебя на руках, или ты бы слушала из трубки слабеющий голос, из которого уходит жизнь. Поверь мне, это было бы отнюдь не лучшим вариантом.

– Но она даже сама не позвонила, наверное, потому что была обиженна на меня, или просто уже не могла встать и дойти до телефона. Вдруг это была мучительная, и уж действительно, одинокая смерть! А в этом виновата только я!

– Милая моя, я тебе могу сказать точно, что неважно какая смерть, одинокая или тебя кто-то за руку будет держать в это время, всё равно, умирать страшно и не хочется. А когда умирает старый человек, проживший долгую, насыщенную жизнь, ему может и не надо, чтобы его внуки запоминали картину, художник которой – Смерть. Они хотят, чтобы у детей оставались только светлые образы и воспоминания о них. Поэтому она тебе не позвонила. Умирать, лежа одному в постели, конечно, страшно, но когда ты уже понимаешь, что это всё, конец, какая разница, кто с тобой будет рядом. Я имею в виду, что принимать смерть одному или чтобы тебя кто-то держал за руку в такой момент. Тем более старые люди, они боятся костлявой руки, так же как и все. Но в глубине души, они устают быть больными, старыми и скрюченным. Старость – это всегда болезни, чувство ненужности, тяжесть в жизни, чувство того, что ты отягощаешь своих же детей. А от всего этого есть только одно лекарство – смерть. В глубине души, они ждут тетку с косой, они ждут её не как убийцу, а как спасителя. Лилит, это правда. Очень тяжело прожить столько лет и хотеть жить дальше. Организм стареет, быстро изнашивается, мозги совсем уже не молодые, появляются признаки какого-то безумия, и у каждого оно своё. Я вечно молодой, у меня редко что-то болит, мне ничего не нужно, и то, я устал жить. Не зря я тебе говорил о вечности – это очень страшно. Старики, тело не гнется, внутри всё болит, постоянные головные боли, дряблые мышцы…а они помнят себя молодыми. Им очень тяжело в таком возрасте. Даже если ты придешь к ней, будешь вести всё хозяйство, ей всё равно будет больно внутри. И тайком, улыбаясь детям и внукам, они ждут свой последний час, последний рассвет и последний вздох. Они сами ждут этого, Лилит, ты ничем бы ей не помогла. Я уверен, что она не хотела отрывать тебя от твоей молодости, не хотела просить тебя сидеть и смотреть на то, как она умирает. В противном случае, она бы позвонила… – Левиафан гладил её по голове, прижимая к себе и пытаясь успокоить.

Он прекрасно понимал, что идти ей было больше не к кому, кроме как к нему, потому что он был единственный любимый для неё человек, который остался рядом с ней. И он не мог позволить себе бросить любимую женщину в такой не легкий для неё час. Он действительно её любил…

На следующий день Лилит встала с жуткой головной болью из-за вчерашней истерики. Левиафана в постели не было. В окно светило яркое солнце, оно было почти весенним. Лилит взглянула на календарь – солнечный февральский день.