– Сорок минут, Гавриил, дальше Вы идете отвечать первым! – заявил Трокосто, стоя над моей душой и уже по моим выпученным глазам он все понял, что, судя по всему, сейчас будет весело.

– Удачи! – глумливо шепнул он и пошел к следующему «счастливчику».

Я нервничал, нервничал и нервничал. «Разновидности лжи». Я нервничал. «Определение реальности». Я продолжал нервничать. «Разновидности лжи». «Определение реальности». Я нервничал. Внезапно в моей голове понесли яркие вспышки с воспоминаниями, где Трокосто, как в реальности давал свои лекции. Я нервничал. «…Ложь имеет несколько форм. Мы отходим от научных столетней давности определений и углубляемся в жизнь…». «Определение реальности». Я улыбался и нервничал. Я вспомнил. Я…вспомнил.

– Мистер Прей! – позвал меня Трокосто, продолжая улыбаться, как полный кретин. – Прошу Вас! Надеюсь, Вы готовы!

– Я тоже надеюсь! – ответил я и пошел к его столу с исписанным листком, билетом и зачеткой.

Я не нервничал.

Уже в тот момент я был уверен, что точно наговорю что-нибудь ему на тройку, поэтому совсем расслабился. Пока я шел к нему, мельком посмотрел на Розу: она что-то усердно писала, ни на кого не смотря. Я знал только номер ее билета – семь. Что было в нем – тайна.

– Позвольте? – Трокосто вытянул руку, явно ожидая увидеть содержимое моего билета. Я не заставил его долго ждать и протянул бумажку.

Профессор что-то пометил на своем листке и в тетради, я молча наблюдал. Трокосто писал куриным почерком и периодически издавал звуки, напоминающие коровье мычание.

Я посмотрел на Розу: белоснежный ангел с черной гелиевой ручкой в руках писал стенографическим почерком. У меня защемило в чертовой груди. Я совсем мудак! Мне надо было сдавать экзамен, а я зарывался в любви к этому белоснежному ангелу.

– Я слушаю Вас, мистер Прей! – наконец, Трокосто прекратил записывать свою белиберду.

Я почему-то был уверен, что он рисовал с меня портрет в полной уверенности, что мы с братом попытаемся его обмануть.

– На какой вопрос будет отвечать первым?

– На первый и буду отвечать! – растянулся я в фальшивой улыбке дауна и завертел ручкой в руках.

– Начинайте! – профессор развалился на стуле, словно жирный босс в какой-нибудь богатенькой компании.

– Существует несколько форм лжи. – Начал я, как будто сам был профессором. – Начнем с самой маленькой и безобидной, на мой взгляд – это умолчание.

– Что такое умолчание? – Трокосто вопросительно поднял брови.

– Умолчание – одна из форм лжи, подразумевающая под собой сокрытие правды, то есть человек не говорит то, что является истиной информацией. По мне, так умолчание – самая безобидная форма. Далее я хотел бы назвать так называемую «белую ложь» – умышленное сокрытие и изменение истинной информации, рассказываемой человеку в благих намерениях. Как Вы нам говорили, «белая ложь» – святая ложь, за которую ни ад, ни рай никогда не покарает. Обычно, используя белую ложь, благо принадлежит человеку, говорящему ложь, то есть собеседник по большому счету благо не получает. Цель достаточно проста – красиво соврать, притвориться, что делается это кому-то во благо, при этом неплохо поиметь с этого лично самому, рассказывая о своем героизме друзьям с печальным лицом.

– Хорошо, мистер Прей! – Трокосто улыбнулся и склонил голову. – Продолжайте.

– Существует такой вид лжи, как патологическая. Я считаю, что это люди-наркоманы, которые вместо наркотиков постоянно говорят неправду, при этом они получают несказанное удовольствие, кайфуют одним словом. Если в человеке сочетается белая ложь и патологическая, то можно сказать – это самое идеальное сочетание: и благо всегда под рукой и удовольствие от сказанного, плюс окружающие думают, что ты герой. По моему мнению, самая ужасная ложь – неосознанная, потому что человек врет, грубо говоря, сам того не желая, ввиду каких-либо обстоятельств, то есть не получает ни удовольствия, ни благо, а такое поведение приравнивается к катастрофе и измывательством над собственным организмом. Ибо человек без благо – просто одноклеточная козявка…

– Что Вы можете сказать об осознанной лжи? – профессор хитро прищурил глаза и поджал губы.

Эта сволочь жаждала моего провала, а я не мог доставить ему такого удовольствия.

– А…сэр, я бы сказал, что белая ложь в какой-то степени относится к сознательной лжи, так как сознательная ложь – это умышленное и продуманное извращение реальности, и даже возможно ради собственного блага. Белая ложь является осознанной ложью во спасение, чаще всего в свое собственное спасение под предлогом кого-либо или чего-либо.

– Вы сказали «искажение реальности…», как я вижу в Вашем билете второй вопрос как раз о реальности. Дайте определение этому замечательному слову, как Вы его понимаете, разрешаю своими словами, отходя от определения, которое я давал на лекции.

Я усмехнулся и посмотрел на Розу. Она сидела с ручкой во рту и смотрела на меня восторженными глазами. На свое несчастье я увидел, как ее язычок дотрагивается до колпачка ручки. Твою ж мать, я чуть с ума не сошел, и то, что творилось у меня в штанах, напрочь выбивало меня из колеи.

– Мистер Прей?! – позвал Трокосто. – Я жду.

– Э…Хм…реальность – я молился сам себе, чтобы образ Розы с дрянной ручкой в ее благолепном ротике свалил из моей головы и вернул мне определение реальности.

– Да, реальность! – профессор растянулся в коварной улыбке, думая, что я просто не знаю ответ на этот «мудреный» вопрос, да черта-с-два он угадал! – Мистер Прей, Вы же знаете, что я не могу поставить Вам оценку, даже если у вас засчитан один ответ.

– Реальность – это «сейчас», происходящее в данный момент, то, что нельзя выкинуть или потрогать. Это некое бытие, от которого нельзя избавиться и невозможно присвоить. Реальность – это мы с Вами, деревья, падающий снег за окном и так далее. А искажение реальности будет, если я скажу Вам, что за окном идет дождь, меня зовут Люцифер, а Вы – женщина. Реальность может быть поделена на некие подвиды, такие как – реальность-галлюцинация. У человека под наркотиками, точнее под LSD или псилоцибиновыми грибами, например, реальность искажена, деформированы плоские объекты и так далее. Существует виртуальная реальность, которой все мы должны быть благодарны за то, что именно она делает из нас людей – это компьютерная реальность. Также мы можем смело утверждать, что реальность у каждого своя собственная.

– Что Вы подразумеваете под этим? – Трокосто загадочно улыбнулся.

– Под этим я подразумеваю, что не существует одинаковой реальности для двух людей. Каждый человек воспринимает все по-своему: например цвет Ваших глаз, цвет моих глаз, размер Вашей одежды, размер моей и тому подобное. Все это мы видим по-своему и каждый человек видит нас по-своему… Мы можем рассмотреть реальность, как истину, то, что происходит на самом деле…

Я говорил и говорил, мне казалось, что я говорю бесконечно. Порой Трокосто усмехался, что, скорее всего, означало, что я нес бред. На самом деле, я даже не думал об искренности своих собственный слов. Я не верил самому себе. Какого черта? Как так можно существовать, не веря себе? Нет реальности, нет правды, соответственно нет лжи, это, черт возьми, как бог и сатана – невозможно существование одного без другого, всемирный инь-янь. Но не верить себе – крайняя степень идиотизма, столь успешно распространенного людьми. Какая на хер реальность? Какая к черту ложь? Ничего этого нет, есть только то, во что человек хочет верить. Если ложь – это искажение реальности, а реальность у каждого своя, значит, лжи не существует вовсе! Человек лишь говорит то, что извлекает из своей реальности и мгновенно называется лжецом. Но, черт побери, как показать свою собственную реальность другому человеку? Это же не возможно ни фига! Во-первых, надо заставить другого человека отказаться от своей реальности и показать ему другую. Но вот вопрос: человек может видеть только то, что он видит, чужую реальность ему на хрен не надо видеть. То есть, он не хочет становиться лжецом, будучи являясь им с самого рождения, с самого сраного рождения.

Если же представить, что реальности не существует, то ложь опять-таки не может существовать, потому что в таком сраном случае нечего исказить! Реальность – фрагмент настоящего? Сукин сын, настоящего же тоже не существует: нет той паскудной секунды, что задержалась бы в настоящем, нет той миллисекунды, нет ни атомов, и молекул, ни нейронов, ни протонов существующих в несуществующем настоящем.

Часы – самый, мать его, коварный показатель будущего и прошлого, но даже это мудреное и мерзопакостное устройство, умеющее отсчитывать проклятое время (которого, кстати, всегда мало), не может указать настоящее. На циферблате есть секунда в прошлом и секунда в будущем, но ее никогда не будет в настоящем. Фотографии хранят прошлое так же, как память, хранит планы и вариации мудацкого будущего, но что хранит несуществующее настоящее? Ничто. Никак. Нигде.

Трокосто с чистой совестью поставил мне твердую четверку, испоганил мою девственную зачетку своей мерзкой подписью и отправил за дверь, указательным пальцем подманивая к себе Розу с гондонской улыбкой на лице.

– Позовите Люцифера! – крикнул он мне вслед и уставился на мою белоснежную жемчужину.

– Иди, выродок! – подошел я к брату и шепнул ему на ухо, пока он терся у очередной дамочки.

– Я не хочу сейчас! – отрезал брат и снова прицепился своими цепкими клешнями к девушке.

– Да кто ж тебя спрашивал-то о твоих гнилых желаниях? – усмехнулся я. – Трокосто ждет тебя прямо сейчас!

– Сволочь! – выругался Люц, чмокнул девушку и вошел в кабинет.

«Вот урод!», подумал я, глядя ему вслед. Я нисколько не переживал за брата, ибо эта сволочь могла выкрутиться из любого дерьма. Мне просто хотелось дождаться Розу и пойти куда-нибудь погулять.

– Гавриил? Ну что там? Он зверь? – услышал я за спиной открывающуюся помойку Мелиши.

Что было хуже всего, так это то, что помимо того, что я услышал ее голос, я еще и почувствовал ее руку на спине, как она провела вдоль моего позвоночника и остановилась почти что у задницы. Я четко это прочувствовал, так как был в легкой кофте с длинными рукавами, которая превратилась в шелк (сраная моя реальность) от ее прикосновений.

– Нет, разве что полевая мышь, которая потеряла свою норку в поле и охренительно зла из-за этого! А так больше ничего не было! – сказал я вполоборота, слегка улыбаясь.

Я не видел ее баснословного лица, но ее горячую руку на нижней части моей спины все еще чувствовал. Эта несуществующая для меня девушка видимо не собиралась убирать руку.

– Мне стоит его опасаться? – чертова дрянь занялась флиртом, ведь она даже не догадывалась, что для меня она всего лишь – призрак.

– Тебе стоит выкопать новую норку для рассвирепевшей мышки, иначе ты станешь зерном подсолнуха и тебя проглотят вместе с очистками! – прошептал я ей на ухо, аккуратно убирая ее руку с поясницы.

– Ты мне нравишься, Гавриил! – Мелиша растянулась в белоснежной улыбке.

Шоку моему предела не было! Я нравился Мелише! Что ж за твою мать-то? Не могу сказать, что я обрадовался или расстроился, но то, что я до безумия удивился – это да!

– Э… кажется, снег перестал! – ответил я и тут же мне захотелось двинуть себе по лбу так, чтобы глаза вывалились!

В коридоре не было окон, а я, как всесильный ведьмак рассказывал об изменениях в погоде в ответ на выраженную симпатию! Какое же я золотце, не правда ли? Судя по удивленному лицу Мелиши, она тоже была искренне шокирована моими паранормальными способностями. Почему-то в тот момент мне показалось, что я всю свою сознательную жизнь буду чувствовать себя мудаком из-за того, что из моего рта вылетает потрясающие смысловые предложения на хрен никому не нужные и мне в том числе. А после этих умных слов я чувствовал себя главой притона педерастов!

– Гавриил! – я услышал спасательный возглас, принадлежащий Розе.

Как же, черт возьми, я обрадовался, что мне не придется выдумывать интересную историю о том, как я узнал, что снег прекратился и к чему, вообще, я это сказал и тому подобные вещи.

– Пока! – полебезил я, пропищав тонким голоском прощальное слово и ломанулся к Розе.

      Тут мне словно кол в задницу вогнали: невооруженным глазом было видно, что на лице моей девушки носилась разъяренная ненависть! Как же я обрадовался! Меня ревновали!

– Как сдала? – спросил я и уставился на нее.

Я был похож на бешеного пса с торчащим языком и капающими слюнями. Я был просто в дичайшем восторге из-за увиденной ревности.

– Пять! – ухмыльнувшись, ответила она. – Чего Мелиша хотела от тебя?

– Спросила, как проходит экзамен, пытает ли Трокосто студентов раскаленными щипцами! – быстро ответил я и взял ее за руку.

Ее холодные пальцы казались мне безжизненными в моей ладони. Роза не сжимала мою руку! Вот так мерзопакость-то! Она обиделась!

– В чем дело? – спросил я, упорно делая вид, что все ж нормально и, вообще, я ни черта не понимаю, что происходит.

– Не в чем. Пошли! – сухо ответила она и двинулась вперед.

Я дернул ее за руку и подтащил к себе. Роза подняла глаза, огромные океаны и посмотрела на меня, захлопав ресницами. Господи, я поражался, с какой скоростью менялись эмоции на ее лице: злость, ревность, ненависть, злость, любовь, ненависть… Я крепко держал ее за руку, на всякий случай, вдруг мадам взбредет в голову залепить мне пощечину прямо перед всем университетом.

– В чем дело, Роза? – спросил я еще раз, превосходно скрывая свои эмоции.

Роза хлопала пушистыми ресницами и пыхтела, как паровоз из детской железной дороги. Я был безумно рад, что поймал ее на ревности, мне даже было нестрашно, что, возможно, я буду должен извиниться.

– Мне не нравится, когда Мелиша разговаривает с тобой! – Роза не стала ходить вокруг да около: она точно испытывала приступ ревности.

– Она просто спрашивала…

– Эта тупая девочка положила глаз на твоего брата. Одной совместной ночи ей показалось маловато, она хочет больше. Но так как ей глубоко наплевать кто из вас Люцифер, а кто Гавриил, она может и к тебе домогаться!

Пока я слушал ее, у меня чуть ли судороги не начались оттого, что я слышал, от счастья!

– Роза, ты не можешь обидеться на меня только потому, что Мелиша спросила меня об экзамене!

– А я и не обижаюсь, я просто злюсь! – на меня уставились пылающие огнем глаза.

– Успокойся, ладно? Я только лицом похож с братом, поведение у нас совершенно разное, как ты уже могла в этом убедиться! Я не собираюсь приставать к Мелише – этой девушки для меня не существует… – Ну вот, я уже начал оправдываться в том, чего не делал, чего не было даже в мыслях.

За все время общения с Розой я все больше и больше убеждался, что она манипулирует мной, а я не всегда хотел сопротивляться этим манипуляциям. Девушки все время пытаются заставить мужчин сделать три самых желанных вещи: они хотят услышать слова любви, слова сожаления, неважно кто был виноват на самом деле (типа виноваты всегда двое, но извиняются только ребята) и слова «ты всегда права, дорогая». Да, в тот момент я оправдывался во избежание ссоры. Но я не хотел говорить ни одну из тех фраз, которую Роза явно ожидала услышать.

– Просто пойдем, прогуляемся? – предложил я.

Она смотрела на меня так, словно я предложил ей заняться групповым сексом прилюдно. Я дотронулся до ее лба и погладил милую морщинку, которая придавала ей суровый вид. Я хотел, чтобы эта морщина разгладилась, но вместо этого там появилась еще одна – только удивленная. Какое же я все-таки сентиментальное ничтожество!

– Хорошо. – Процедила Роза сквозь зубы.

Было видно, как все безумные чувства боролись в ней. Своей чудной, белоснежной головкой Роза понимала, что несет херню. Но она уже начала ее нести, а остановиться – это слишком до хрена сил нужно. Роза была слаба, настолько эмоционально слаба, что мне ее просто было жалко. Милая девушка обожала нести собачью чушь, и каждый раз, когда она это понимала, ее лицо менялось. В щенячьих глазах читалось «блин, какая чушь!», но рот продолжал выплевывать незаслуженные проклятия.

– А ты брата не хочешь подождать? – спросила она внезапно.

Вот я снова удивился. Почему ее опять интересует это отродье?

– Нет. Зачем? – сделал я удивленное лицо, вместо разгневанного.

Может, как только Роза оказывалась в затруднительном, неловком положении передо мной, она тут же приплетала Люца, специально, чтобы побесить меня?

– Не знаю…

– Ты с ним хочешь погулять? – я спросил прямо.

– Нет! – с легкой агрессией ответила она и пошла вперед.

Мои предательские глаза поползли по ее круглой попе, а руки вспомнили то чувство, когда они дотрагиваются до ее тела! Я, как озабоченный маньяк, шел сзади нее и пускал слюни. Я хотел схватить ее, затащить за угол и насладиться шипастым цветком.

Мы пошли в парк, умудрились купить пива и сигарет. Хоть и на улице все-таки шел снег, было невообразимо тепло и приятный холодок пощипывал щеки. Мы шли в обнимку и глотали ледяное пиво. Роза уже успокоилась и вроде бы даже забыла о существовании Мелиши и Люцифера.

Пусть я буду выглядеть полной развалюхой, слабаком, но я был счастлив в тот момент. Невозможно описать счастье в такие идиотские минуты. Не существует таких слов, ни матерных, ни высокопарных, никаких, чтобы сказать то, что говорит внутри. Сраное счастье, передача чувств и опыта не поддаются описанию. Поглядеть на это ближе? Что тут счастливого? Зима, таскаешься по улице с пивом, где в бутылке плавает лед, рядом идет девушка с жутко накрашенными бровями, которая полчаса назад пыталась сравнять меня с калом, выудить из меня идиотские слова, которые повторяют в бестолковых сериалах. А в это время, ты идешь и понимаешь, что ты, черт возьми, счастлив, и даже не можешь описать своего грандиозного счастья. Хочется назвать такого человека ремарковским «последним романтиком»? Нет, последней, бессловесной тварью.

Настроение у Розы поднималось, как ртуть в градуснике у лихорадочного больного. Я счастливо и отрешено думал, какого ж хера мне делать дальше? Тринадцатое января, а девятнадцатого – у Розы день рождения, а двадцатого января в расписании экзаменов стоял зловещий предмет Лафортаньяны. Но мне было наплевать на эту психованную истеричку, я переживал, что у меня было всего пять дней, чтобы девятнадцатого января Роза была счастливой. Сраное счастье, которое я должен был ей подарить. Ненавистные люди всю свою жизнь становятся консерваторами, либералистами, идеалистами, херистами, но беда в том, что неважно какую философию человек избирает – счастье он получает не от своих идиотских мыслей или иной херни, а от материализма. Люди мгновенно становятся материалистами, как только речь заходит о счастье, при этом у нас хватает наглости говорит всем подряд, что я – идеалист, я питаюсь никчемной духовной пищей. Ха-ха! Сколько бы мы не сожрали своей духовной пищи, все равно без материальной пищи – сдохнем. А женщина сдохнет без материального подарка. Это же элементарно, стоит просто представить лицо девушки, когда ты даришь ей билет в консерваторию на затраханный до мозга костей концерт Вивальди, который лбом, наверное, пробил уже крышку гроба, от исполнения его произведений нелепыми и бездарными музыкантами. А представить лицо девушки, когда перед ней открывается что-то дорогое, блестящее или конверт, испускающий запах денег и тому подобная херня.