Он добежал до десятого этажа, снял замок с двери на чердак, что висел для виду, и, ещё раз вытерев слёзы (я плачу, я плачу, Господи, я плачу), пошёл на крышу. Следовало покончить со всем этим как можно скорее.

***

Лицо встретил прохладный ветерок.

Андрей глубоко вдохнул свежий воздух подступающей ночи, закрыв полные слёз глаза. Вдохнул так, как не вдыхал никогда, потому что знал – следующим вечером он уже не сможет насладиться.

Давай, amigo, сделай это, здесь ничего сложного. Один шаг вперёд, дальше работа за гравитацией, просто подожди пару секунд – и всё закончится. Больше никаких криков, никакой ругани, никаких синяков, никакой агрессии, никакой крови, никаких эмоций, только пустота, – и больше ничего. Для тебя всё закончится. А если самоубийцы попадают в ад? Вряд ли он хуже нашей маленькой квартиры, считай, я уже побывал в аду, так что мне положен рай. Давай, сделай это. Насладись красотой Петербурга и сделай это. Тебе ещё повезло, что ты мог выбрать способ, как уйти отсюда. И ты выбрал уйти после созидания. Созидания прекрасного.

Андрей открыл глаза и медленно зашагал к краю крыши, пока не поднимая головы, – он хотел поднять её тогда, когда ступни встанут у края и всего полметра будет отделять его от мира без боли, страданий и отцов-тиранов, которым «признаёшься» в любви из-за страха получить ещё пару ударов, пусть даже слабеньких. Андрей медленно вышагивал по крыше жилого дома, полный внутренней пустоты и решимости одновременно, не позволял сомнениям лезть в голову – они лишь помешают закончить начатое. Все его желания сводились к двум вещам: какое-то время полюбоваться городом, небо над которым укрывала нежная ночь, а после этого спрыгнуть в объятия этого города – лучше головой вниз, чтоб наверняка.

Андрей услышал странный звук.

Он остановился, поднял голову и замер от удивления.

На краю крыши он увидел силуэт девушки, очерченный городскими огнями, такой чёткий, будто его написал художник. Девушка была обращена к Андрею спиной, сама она смотрела на город (на его кожу, состоящую из неровной поверхности крыш жилых домов), холодный ветер кружил вокруг неё, закрадывался под одежду, словно хотел подтолкнуть к краю. Она стояла на половине своих кед, даже стоя сзади Андрей увидел носки, нависшие над городом. Сияние проступающей в небе луны сливалось со светом города и ложилось на девушку, но всё равно она оставалась в полутьме – словно мир не хотел видеть её. Андрей смотрел, как колыхались на ветру светлые волосы, слегка не доходившие девушке до плеч. Даже здесь, в полутьме, он понял, что она – блондинка. Блондинка с шикарными волосами, развевающимися на ветру.

Он стоял и смотрел на картину, которая отложится в его памяти до конца жизни: силуэт девушки на фоне жёлто-оранжевых огней города и бесконечных, тянущихся вдаль крыш. На девушке были простые заношенные джинсы – не обтягивающие, но и не скрывающие стройность ног. А сверху была надета толстовка с капюшоном, слишком великая по размеру, оттого выглядящая забавной на таком хрупком теле. Девушка стояла на краю крыши, вытянув руки в стороны, балансируя на грани жизни и смерти, рукава толстовки свисали с тоненьких ручек. А странный звук, который услышал Андрей, был всхлипом.

Она хотела покончить с собой.

Андрей мигом забыл про свои переживания. Его захлестнул страх, но страх не за себя, а за эти ноги, что вот-вот сорвутся с крыши. Стараясь не напугать девушку, он произнёс:

– Эй!

Она пошатнулась, и весь мир в этот момент содрогнулся вместе с сердцем Андрея. Но кеды на сорвались вниз, даже чуть отстранились от края, а сама девушка развернулась – медленно, словно боялась увидеть того, кто стоял позади.

Лунный свет упал на её лицо, слившись с полутьмой. Первыми Андрей увидел яркие, очень яркие голубые глаза, что казались почти синими. Их поверхность блестела от слёз, радужки словно были поверхностью океана, переливающегося лучами солнца в ясный, спокойный день. Никогда до этого Андрей не встречал таких глаз: ни у одной девушки, ни у одного мужчины, даже у самых красивых актрис мира не было таких глаз. Что именно он в них увидел, Андрей не смог бы объяснить и при всё желании, но когда его взгляд упал на ярко-голубые, почти синие глаза, все органы будто разом вспыхнули и потухли… но продолжали работать.

Под глазами располагался аккуратненький, ровный носик – по такому явно ни разу не били и такой явно ни разу не ломали. Под ним – в меру пухленькие губы, символизирующие юность и красоту. Даже здесь, в переплетении лунного сияния и света городских огней, Андрей заметил, что губы у девушки тоже яркие, пропитаны розовым. И нет, то была точно не помада, сам природный цвет губ был ярко-розовым. И почему-то при взгляде на них – на линии губ, словно сотканные умелым художником – органы вновь вспыхнули и вновь потухли.

Девушка испуганно смотрела на Андрея и даже сделала маленький шаг назад. Увидев это, он поднял руки, показав ей ладони, и тихо-тихо сказал:

– Меня не надо бояться. – Ветер подхватил светлые волосы девушки, секунды поласкал их и полетел дальше. – Я тебе не сделаю ничего плохого.

Он кинул взгляд на её кеды и увидел, что пятки от края отделяет расстояние меньше пятидесяти сантиметров. Стоит ветру сильно подуть, да даже если девушка просто завалится назад, считай, что погибла. Подумав об этом, Андрей сделал маленький шаг вперёд – совсем незаметно, потому что не хотел спугнуть эти глаза.

А они блестели. Блестели в окружении длинных ресниц, над трясущимися губами. Казалось, никогда до этого Андрей не чувствовал мир так сильно, улавливал каждую деталь, каждую маленькую деталь. Весь его разум очистился от прочих мыслей, его заполнили лишь находящиеся у края кеды и лицо девушки.

Лицо девушки…

– Ты кто? – Её голос подрагивал. Грудь часто поднималась от судорожных вдохов, плечи слегка тряслись.

– Я… – Какое-то время Андрей просто смотрел на неё, пока меж ними – меж двух силуэтов, стоящих друг напротив друга – гулял ветер. Наконец он собрался с мыслями и сказал: – Меня зовут Андрей. Я пришёл… ну, ты меня не знаешь… я пришёл погулять по крыше, увидел тебя и…

Он замолчал, когда услышал резко раздавшийся всхлип. Девушка – даже не девушка, а маленькая хрупкая девочка, одетая в великоватую ей толстовку – втянула в себя воздух, поджала губы, и почему-то при виде этого Андрею самому захотелось плакать. Слёзы, что мучили его в подъезде, уже прошли, но тут начали подступать новые – лицо девушки исказилось в подавляемом всхлипе.

– Ты чего? – спросил он. – Что с тобой?

– Что со мной? – Боже… она говорила так, словно терпела непереносимую боль. – Что со мной? – Глаза заблестели ещё больше. – Тебе действительно интересно, что со мной?

– Да, – Андрей увидел возникшую под глазами улыбку, и на какой-то миг (на какой-то краткий миг) ему показалось, что красивее улыбки он не видел, хоть эта и была фальшивой, не доверяющей. – Как тебя зовут?

Карие глаза ни на секунду не отпускали ярко-голубые. На крыше одного из жилых домов Петербурга встретились две совершенно разных души.

– Лиза, – тихонько проговорила она. – Меня зовут Лиза, а тебя – Андрей.

– Да, верно, – он стал чуточку к ней ближе. Меж ними оставалось около трёх метров, расстояние это казалось чудовищно огромным в сравнении с тем, что было между пропастью и кедами. – Лиза, давай ты подойдёшь ко мне и мы оба…

– Нет! – Она отскочила назад и чуть не упала, чудом удержавшись на крыше. Сердце Андрея пропустило удар, сам он чуть не ринулся вперёд, но остановился, когда увидел, что Лиза цела. – Не надо пытаться спасти меня! Я уже всё решила!

Она уже не просто плакала, а рыдала.

Всхлип.

Тяжёлый выдох.

Всхлип.

Тяжёлый выдох.

Сильный порыв ветра мог лишить её жизни, стоит ему врезаться в неё, тело тут же наклонится, и всё – прибавление в список самоубийств среди подростков, если не спишут на несчастный случай. От каждого вдоха Лизы Андрею становилось не по себе, сейчас он был готов многим пожертвовать, лишь бы она дышала нормально, а не вот так, будто брошенный в угол маленький ребёнок.

Воздух разрезал автомобильный гудок. Снизу, на дороге, один водитель признался другому в том, что совершил ошибку, отшпёхав его маму и сотворив такое чудо. Но Андрей всего этого не слышал, он был сосредоточен на Лизе и следил за каждым её движением.

– Позволь мне тебе кое-что сказать. Только, пожалуйста, дай мне это сделать перед тем, как ты прыгнешь. Хорошо?

Она кивнула, он продолжил:

– Я тебе наврал, когда сказал, что пришёл сюда погулять по крышам. Я… я хочу сделать то же, что и ты.

Молчание. Долгое молчание. За свои семнадцать лет Андрей никому так долго не смотрел в глаза. Да, сейчас он видел и огни города, и очертания крыш, и темноту неба, и белые точки на нём, именуемые звёздами, но весь мир стремился к этим двум блестящим глазам и этим двум глубоким безднам, очерченным яркими обручами. Больше минуты Лиза смотрела на него, то поджимая, то разжимая губы, больше минуты он пробыл в ожидании и только потом услышал:

– Почему ты выбрал крышу?

– Ну… – На миг Андрей увёл глаза. – Я решил напоследок посмотреть на Питер, полюбоваться им, насладиться его красотой. Если уж заканчивать жизнь, последние минуты надо сделать приятными. Мне вообще нравится гулять по крышам. Я часто здесь бываю.

– Я тоже, – совсем лёгкая улыбка. При её виде что-то тронуло сердце. – Я тоже часто здесь бываю.

– Мы раньше не встречались.

– Ну, вот и встретились, – улыбка чуть шире. Что-то сильнее тронуло сердце.

Рядом с самым центром города, под петербургским небом, прославившимся своими низкими облаками, во власти прохладного ночного ветра находились парень и девушка, незнакомые друг с другом, но стремящиеся к одной цели. Прямо под ними свою жизнь сейчас жили десятки, сотни людей: кто-то смеялся, смотря по телевизору любимое шоу; кто-то готовился к экзаменам; кто-то поздравлял детей с днём рождения после тяжёлого рабочего дня; кто-то принимал горячую ванну и перечитывал любимую книгу; кто-то писал свою книгу; кто-то занимался любовью и предавался нежности, позабыв обо всё на свете. И над каждым из этих людей стояли друг напротив друга парень и девушка – оба с заплаканными глазами, оба потерянные, каждый из них смотрел на другого и не видел ничего, кроме чужих глаз.

Наконец Лиза сказала:

– Ладно, давай сделаем это вместе.

Андрей начал подходить к краю крыши, чуть ускорив шаг – он теперь не медлил, потому что в этом не было необходимости. Сейчас они полетят вниз, навстречу смерти, и последним, что они увидят, окажется асфальт. Эти две с половиной секунды станут последними в их жизни, станут квинтэссенцией всех их достижений, неудач, всех побед и поражений, в этих двух с половиной секундах промелькнёт всё, что видели глаза, что слышали уши, что ощущала кожа, что говорили губы, что чувствовало сердце, что хранил в себе разум. Вот он – конец. И просто прекрасно, что его можно встретить не одному.

Андрей протянул руку, и когда Лиза взяла её, он резко дёрнул её на себя. Хрупкое тело влетело в него. Он мигом обнял его, заключил в объятия, больше напоминающие тиски, и отошёл от края крыши на несколько шагов, потом ещё на несколько, потом ещё на несколько.

Лиза очнулась только тогда, когда упёрлась лицом в чужую грудь. Мышцы её тела разом напряглись, а сама она попыталась вырваться, но её словно обвили цепи.

– Отпусти меня! Отпусти!

– Нет.

– Отпусти! Ты обманул меня! Ты не собирался прыгать!

– Собирался. И я бы прыгнул, будь я один.

– Отпусти меня! Ты не имеешь права меня так держать! Отпусти!

Она забилась в его объятиях и несколько раз ударила кулаком по груди, но так и не смогла выбраться. Андрей чувствовал движения мышц, чувствовал, что в его руках пылает жизнь, чужая жизнь, горячая жизнь, и отчего-то сердце его в этот момент занялось пожаром. Кожу пронизывал холодный ветер, но кровь продолжала вскипать, пока рядом Лиза кричала:

– Отпусти меня! Ты! Ты! Дай мне сделать это! КАКОГО ХРЕНА ТЫ ВООБЩЕ МЕНЯ ВЗЯЛ?!

– Потому что так правильно.

Услышав его слова, она подняла голову, и перед Андреем предстала та картина, которая не покинет его голову в любых ситуациях, будет храниться в сознании до конца жизни, напоминая ему ночь, когда он был в шаге от смерти. Свет огней Петербурга, перемешанный с сиянием луны, лёг на лицо Лизы, подчеркнув её глаза. Её ярко-голубые глаза, каких не могло быть в реальной жизни, потому что никто не обладал НАСТОЛЬКО красивыми глазами. Казалось, в них теплится вся жизнь, вся пустота и полнота мира сконцентрировались в глазах плачущей девочки, что собиралась покончить с собой. Она ведь даже не знала, что её глаза так красивы, никто ей не сказал об этом, она бы просто спрыгнула с крыши и лишила мир такой красоты.

Порой люди не замечают в себе столько прекрасного…

Они стояли и смотрели друг на друга: он – склонив голову, она – подняв голову. Несколько секунд они стояли в молчании, пока глаза каждого блестели. После недолгой тишины Лиза спросила:

– Почему ты решил, что так правильно? Ты не вправе выбирать мою судьбу.

Андрей лишь сильнее сжал в её объятиях.

– У тебя очень красивые глаза. Человек с такими глазами должен жить, ему нельзя умирать.

– Почему?

Воздух гулял меж дрожащих розовых губ. Андрей чувствовал биение чужого сердца, чувствовал, как быстро оно стучит – совсем как у испуганного зайчонка, не способного убежать от злого волка. До ушей доносился шум города: автомобильные гудки, рёв двигателей, звон колокольчиков, открывающиеся двери, закрывающиеся окна, смех детей, общий гомон людей, куда-то спешащих и что-то обсуждающих. Андрей всё это слышал, но не слушал – его мир уместился в двух голубых обручах, блестящих под сиянием луны. А в голове эхом отзывался вопрос: «Почему?»

– Потому что… – Он пытался договорить, но слова застревали в горле. Мысли путались друг в друге, Андрей мог лишь смотреть в голубые глаза Лизы и молчать, не в силах что-либо сказать.

От каждого моего слова зависит её жизнь. И от молчания тоже. Давай, amigo, думай, что сказать.

– Потому что ты даже не знаешь, какая в тебе скрыта красота.

Лиза втянула в себя воздух, сдержала всхлип и… выдохнула смешок. Лицо Андрея обдало теплом, и розовые губы расплылись в печально-грустной улыбке. Лиза ему не верила.

– Не надо мне врать. Ты совсем меня не знаешь, чтобы так говорить. Ты просто хочешь, чтобы я поверила в эту чушь. Так же?

Ещё никогда Андрей не чувствовал себя таким живым, таким чувствительным ко всему вокруг. Он ощущал мир каждой клеточкой тела, ощущал ЛИЗУ каждой клеточкой тела, ощущал внутри неё жизнь, уже не веря тому, что сам хотел попрощаться со своей ещё десять минут назад. Он забыл о Коле, о матери, об отце, о грязной скатерти на кухонном столе, о шоколаде на чужом подносе, об отпечатке женской ладони на запотевающем зеркале – он забыл обо всё, потому что сейчас единственно важным ему было сохранить жизнь, что билась в этой плачущей девочке.

В девочке, не верящей в свою красоту.

– Отпусти меня, – проговорила она более спокойно. – Не делай мне больно, пожалуйста.

– Если я отпущу тебя, ты прыгнешь.

– Миру от этого станет только лучше.

– Нет, – он смотрел на неё, пытаясь сдержать слёзы – так же, как делал это последние шесть лет, – но те предательски скатились по щекам. – От того, что ты себя убьёшь, никому лучше не станет. Это так не работает. Некоторые люди будут плакать, некоторые – просто молча вспоминать тебя…

– … но есть те, кто будет радоваться.

– И ты хочешь дать им повод для радости?

Их лица находились очень близко друг к другу, их разделял лишь ветер подступающей ночи, приносящий с собой украденный из кафешек аромат кофе. Но его перекрывало дыхание Лизы, казалось, с ней дышит Вселенная. Андрей ощущал каждый её выдох на своём лице, ласковый поцелуй тепла, что нежно дотрагивался до кожи, и все его желания сводились к тому, чтобы это дыхание продолжалось. Он впервые увидел жизнь такой, какой она предстаёт в женском обличии – красивой, притягательной, с чарующими голубыми глазами.

– Мне уже всё равно, дам я кому-то повод для радости или нет. Я просто хочу всё закончить. Я какая-то… неправильная.

Неправильная. Колодец, образованный лестницой в подъезде… Шёпот, исходящий из стен… Скользящие под рукой перила… Неправильная, неправильный, эгоист, эгоистка, замок на двери, граффити на стенах, недокуренная сигарета, неправильный, всё выше и выше, ближе к крыше, встал у края – с края вышел.

– Ты не неправильная. Я… я не знаю тебя, но мне кажется, что в тебе гораздо больше, чем ты видишь.

– Это не так.

– Это так, – он продолжал обнимать Лизу, готовый в любой момент сделать объятия жёстче, если из них попытаются вырваться. – В тебе же, наверное, есть что-то хорошее, должно быть что-то такое. Если ты сейчас умрёшь, то мир лишится ещё одного хорошего человека. В нём и так всё плохо, хорошие люди становятся плохими, злыми, жестокими… – На мгновение он замолчал. – Хорошим просто не остаётся места. А слишком хорошие, которые не могут справиться с жестокостью мира, убивают себя. Выживают только плохие. Мир становится плохим. Но представь, каким бы он был, если б все люди, покончившие с собой, нашли в себе силы идти дальше! Как много хороших людей бы сохранилось! И как много нового они бы принесли…

После его слов наступило молчание. Андрей уже забыл, что он стоит на крыше, что его тело обдувает холодный ветер, что совсем недавно в его голове роились те же самые мысли, что сгрызали эту девочку изнутри – голубоглазую Лизу. На протяжении нескольких минут – а казалось, вечность – он не отводил взгляд от её глаз и когда что-либо ей говорил, то был уверен, что обращается прямо к её душе, прячущейся там, в глубине, во мгле чёрных зрачков.

– Ты не хочешь убить себя, ты хочешь убить что-то внутри себя. Ты хочешь перестать страдать. – Ветер поцеловал лица обоих. – Но ведь самоубийство – не единственный выход. Точнее, вообще не выход. Мы можем как-то бороться, как-то победить это.

– А если я не хочу? Если я не хочу бороться? Если я не хочу ничего побеждать?