– Ох, Артём! – сказал он мечтательно и пустил дым изо рта. – Готовься, жизнь сейчас у тебя начнётся насыщенная, это я тебе по собственному опыту говорю.

Он крепко затянулся сигаретой и, прищурившись, продолжил:

– Пелёнки, игрушки-хуюшки. Это купи, то купи! Разоришься! Но вот что я тебе скажу, ни одной копейки, что я на свою Маришку потратил, мне никогда не было жалко. Всё-таки дети – это святое.

Я молча с ним согласился.

Я и ранее неоднократно подмечал один занимательный факт, но тут понял окончательно: стоит тебе стать отцом, как тебя автоматически принимают в секретный клуб. В этом клубе тебя все дружески хлопают по плечу, делятся историями про собственных детей и дают советы по воспитанию. Ты вдруг становишься своим в доску. Тебе даже не прочь дать повышение по службе, что, собственно, и произошло со мной ровно через сутки после того, как Лера родила. Теперь я находился в должности старшего лейтенанта. Мог ли я на такое рассчитывать до появления на свет Роди? Заговорил бы со мной майор тогда в курилке, не будь я отцом? Ох, не думаю.

Юбилей майора проходил в ресторане «Синяя ласточка» неподалёку от нашего ОВД. Собралось там человек пятьдесят, в том числе и все из нашего отдела. Многие ребята пришли туда, дабы умаслить майора своим присутствием, впрочем, как и я – не хотелось мне терять едва обретённое особое отношение. Но для себя я зарёкся посидеть часок-другой и сразу поехать к Лере в больницу. Водку и коньяк заменил соком, чтобы не садиться за руль подшофе.

Пьяный майор заметил моё чрезвычайно трезвое состояние, и начались разговоры из разряда: «Ты меня уважаешь?».

– Товарищ майор, мне ещё к жене с сынишкой ехать в больницу…

– Так это, поедешь, Артём! Поедешь! – Изо рта у него пахло спиртным и только что съеденным оливье. Он потянулся за графином с водкой, наполнил рюмку до самых краёв и вручил мне. – Вот что, лейтенант… Стоп… Старший же лейтенант теперь! Бери! Выпьем за тебя и сына твоего – будущего начальника!

– Товарищ майор…

– Без званий! Сегодня я для тебя просто – Григорий Александрович.

– Григорий Александрович, ну как же я пьяный и за руль…

Майор почесал затылок, призадумался, а затем вдруг улыбнулся до ушей, как озарённый.

– А мы тебе такси вызовем! Я вызову лично, за свой счёт. А машину завтра заберёшь, ничего с ней не случится. – Он насильно всучил мне рюмку. – Давай, за Рому…

– Родиона, – поправил я его.

– Да, да! За Родиона! Красивое имя!

Делать было нечего, пришлось пить: сначала одну, потом две, а затем и три. Пил не из уважения к его персоне, а, как и любой человек в моём положении, из самых простых побуждений: а вдруг повысит, или зарплату поднимет, или ещё чего эдакого перепадёт?

Мне с трудом удалось вырваться из лап майора, прыгнуть в такси – вызвал я его за свой счёт – и наконец-то убежать от раздражающей попсы и людского шума. В глазах двоилось и плыло, и я было хотел всё же поехать домой, но жутко скучал по Лерке. Да и выпил я не столько, чтобы глупостей натворить.

В больнице я еле уговорил дежурную санитарку пропустить внутрь, и когда Лера меня увидела пьяного, то не испугалась, не впала в ступор – наоборот, тихонечко рассмеялась. От её смеха мне сразу стало так тепло на душе. Я извинился и поцеловал её в щеку, объяснив причину своего опоздания.

Родя тихо сопел во сне. Я сидел рядом с ним и не мог оторвать глаз от этого прелестного создания. Мой сын… До сих пор голове не укладывалось, что это – мой сын…

– Знаю, об этом пока рано думать… Но, может, через годик-два заведём ещё малыша? Я очень хотела бы девочку. Да и Роде не будет скучно одному.

По спине прошёлся холодок. Я крепко сжал кулак, спрятанный под кроваткой малыша. Разговор о будущем ребёнке и опьянение придали мне храбрости.

Лучше покончить с этим здесь и сейчас.

– Лера… – тихо начал я. – Я должен сказать тебе кое-что… очень важное.

Я сел на край койки, взял её худую ладонь в свои руки и почувствовал прохладное прикосновение обручального кольца.

– Ты здесь так долго в больнице не только из-за кесарева. Есть ещё кое-что…

Я не стал вдаваться в подробности, просто пересказывал слова хирурга. Лицо её по мере моего рассказа становилось всё бледнее, а глаза наполнялись слезами. Всё это казалось ужасным сном, кошмаром, который должен вот-вот закончиться. Но, увы, то было лишь его начало.

Лера продолжала смотреть на меня с надеждой. Сначала она наверняка думала, что не всё так плохо, что могут возникнуть какие-нибудь осложнения в будущих родах или ей придётся ходить по врачам ещё некоторое время… Однако надежда угасла, как только я произнёс:

– Они вырезали у тебя матку.

Её слёзы заставили меня замолчать, да и говорить-то мне больше ничего не следовало, она уже и сама всё поняла.

Лера ударила кулаком по кровати, потом ещё раз и ещё; удары учащались, пока она не впала в истерику. Она завыла и горько заплакала, заставив моё сердце сжаться в крохотный комок. Мне стало так страшно, что я не придумал ничего лучше, чем просто крепко обнять её как можно крепче. Я ощущал её горячие слёзы, падающие на лицо и шею, как содрогалась грудь от тяжёлого дыхания…

В конце концов, плач разбудил Родю. Лера достала его из кроватки и, покачивая, тихо стала напевать колыбельную, пытаясь успокоить не то себя, не то малыша. Мельком я заметил, что она так сильно прижала его к себе, что на костяшках пальцев образовалась белизна. В ту минуту я не придал этому особого значения. Как позже оказалось – зря.

Три дня спустя Леру выписали из больницы, мы вернулись домой. Об операции решили не говорить ни одной живой душе: ни родителям, ни друзьям – вообще никому.

Она никак не могла смириться с поставленным ей диагнозом и большую часть времени проводила одна или с малышом, практически не разговаривая со мной. Я старался не дёргать лишний раз, думая, что подобное поведение – это лишь вопрос времени. Да и побыть одной ей и впрямь не помешает.

Шли дни, а состояние Леры практически не менялось. Каждую свободную минуту она проводила с Родей, а если тот спал, сидела рядом с ним, как сторожевой пес. И хоть меня это стало настораживать, а все мои попытки заговорить с ней ни к чему не приводили, я по-прежнему лелеял наивную надежду на время, которое её излечит.

На работе становилось труднее. Новое звание, больше обязанностей. Да и деньги позарез были нужны то на одно, то на другое. Майор был прав, говоря, что дети – это дорогое удовольствие.

Новый год мы встретили с друзьями и её родителями. Так получилось, что мой папаша каким-то макаром прочухал о рождении внука и, пускай с опозданием, но отправил поздравительную открытку. Её я даже не открывал, сразу бросил в помойное ведро. На этот раз Лера меня не остановила.

За новогодним столом почти все заметили неважное настроение Леры, и каждый присутствующий счёл своей обязанностью приободрить её или же поинтересоваться всё ли в порядке. По её сдержанным, односложным ответам я всё думал, что ещё немного – и она сорвётся, закричит на всех и прогонит к чёрту. Но обошлось.

И вот, за десять минут до боя курантов, Дима, мой сослуживец, типун ему на язык, произнёс тост:

– Дорогие мои Лера и Артём. Вот всё не могу я вами налюбоваться, красавцы. Ей-богу, красавцы! Правильно говорю? – Все согласно загалдели, лишь Лера натянуто улыбнулась уголком рта. – Вот, и все присутствующие со мной согласны. Сразу видно, в кого дитятко такое получилось! Красота – от матери, а ум – от батьки. Так давайте же выпьем за то, чтобы и следующие маленькие Соколовы, которые, я надеюсь, скоро появятся на свет, ничем не уступали нынешнему! Намёк, Тём, ты понял! Работай в полную силу, хе-хе. За ваше здоровье!

Зазвенели бокалы всех присутствующих, за исключением Леры и моего.

– Лерка, чего не чокаешься?! А ну, давай-ка! – настаивал Дима.

Лера подняла бокал с таким усилием, словно это была тяжеленная гиря, и быстро чокнулась. Затем все начали разговаривать, обсуждая службу и всякие мелочи. Лера в это время тихонько поднялась из-за стола.

– Доча, ты куда? – обратилась к ней мать, нежно взяв за руку.

– Пойду Родю проверю.

– Да чего проверять? Спит же он. Посиди ещё, сейчас президент уже выступать будет…

Лера ничего не ответила и, выскользнув из хватки матери, поспешила покинуть гостиную.

Мы с тёщей переглянулись. Она выглядела озадаченной и уже встала, чтобы пойти к дочери, но я вышел вперёд.

– Сидите, я поговорю.

– Артём. – Жестом она попросила меня наклониться и затем прошептала. Среди громкого смеха и разговоров я с трудом расслышал: – С ней всё хорошо, не заболела она?

– Всё в порядке, просто немного устаёт из-за ребёнка, – на ходу придумал я и поспешил покинуть зал.

Дверь в нашу спальню была приоткрыта. Из комнаты просачивался жёлтый свет настольной лампы, под которой Лера всегда читала перед сном. Раньше на её прикроватной тумбочке лежало множество книг, от детективов до мистики. Их она читала вперемешку, по настроению. Теперь на месте книг расположились баночки с успокоительным и таблетки от мигрени. В последнее время она без конца жаловалась на головные боли.

Я прижался к стене и через приоткрытую дверь увидел, как Лера сидит возле кроватки малыша и неотрывно смотрит за тем, как он тихонечко дышит во сне. Рядом с ним лежал плюшевый заяц с красным бантом, одна из первых купленных ему игрушек.

– Лера.

Я вошёл в комнату, но она не обернулась, продолжая наблюдать за Родионом. Я сел возле неё и посмотрел в заплаканные глаза, уставленные в одну точку. От неё пахло духами с ароматом сирени. Этот запах теперь всегда напоминал мне о ней.

– Послушай, – продолжил я, так и не дождавшись реакции, – но они же не знают. Вот и говорят… Не со зла же, в конце концов. Все так говорили бы, ну.

Я всё дожидался, когда она хотя бы повернётся ко мне, хоть словечко скажет.

– Лер, да поговори ты со мной. – Я коснулся её плеча. – Ну, муж я тебе или кто?

– Ты можешь оставить меня?

От её слов у меня побежали мурашки по спине.

– Слушай, – выдавил я из себя с трудом, – нам нужно поговорить. Так дело не пойдёт…

– В другой раз, – отрезала она. – А сейчас я тебя очень прошу – оставь меня.

Я сдался, посидел ещё с минуту в надежде, что всё же она передумает и заговорит со мной, но, так и не дождавшись, тихо пошёл к остальным.

Когда пробили куранты, Лера так и не вышла из комнаты.