Франция между тем вооружала новые войска для поддержания священной войны. Граф Гуг, брат Филиппа I, соединил под своими знаменами пилигримов Вермандуасских. Роберт, по прозванию Курт-Гез, герцог Нормандский, старший сын Вильгельма Завоевателя, был во главе своих вассалов; не имея достаточно средств, чтобы содержать войско, он заложил Нормандию брату своему Вильгельму Рыжему, не очень заботившемуся о делах на Востоке. Другой Роберт, граф Фландийский, сын Роберта, прозванного Фризоном, предводительствовал фризами и фламандцами. Стефан, граф Блуасский и Шартрский, замков у которого было столько же, сколько дней в году, присоединился также к делу крестоносцев. За этими четырьмя вождями последовала толпа рыцарей и вельмож, между которыми история упоминает о Роберте Парижском, Евранде Пюизейском, Ашарде Монмерльском, Изуарде Мюзонском, Стефане, графе Альбмарльском, о Готье Сен-Валерийском, Рожере Берневильском, о двух знаменитых бретонцах Фержане и Конане; о Гюи Трюссельском, Миле Брэйском, Рауле Божансиском, о Ротру, сыне графа Першского; об Одоне, епископе Байесском, дяде герцога Нормандского; о Рауле Гадерском, Иве и Альберике, сыновьях Гуга Гранменильского. Все эти французские отряды перешли через Альпы, с намерением отплыть на судах из одного из итальянских портов. При слухах о проходе французских крестоносцев взволновалась и Италия. Боэмунд, князь Тарентский, сын Роберта Гискара, пожелал также разделить честь и опасности священного предприятия. Это был человек ловкий, храбрый и честолюбивый, полный ненависти к греческим государям, он радовался при мысли, что будет переходить через их империю во главе целой армии. Без сожаления готов он был отдать свое маленькое Тарентское владение за надежду покорить царства на Востоке. Боэмунд был со своим братом и со своим дядей Рожером при осаде Амальфи; он сам выступил проповедником крестового похода, и лагерь осаждающихся огласился вслед за тем криками: «Бог того хочет! Бог того хочет!» И вот войско отходит от стен Амаьфи, и Боэмунд провозглашается предводителем новой армии пилигримов. С десятью тысячами всадников и двадцатью тысячами пехоты он садится на суда и отправляется в Грецию; славнейшие рыцари Апулии, Калабрии и Сицилии последовали за князем Тарентским. Между знатнейшими спутниками сына Роберта Гискара были: Ричард, князь Салернский, и брат его Ранульф, Герман Канийский, Роберт Гозский, Роберт Сурдевальский, Роберт, сын Тристана, Буаль Шартрский, Гумфрид де Монтегю и знаменитейший из всех – Танкред, рыцарский героизм которого воспели поэты и прославили историки. Адемар Монтейский и Раймонд, граф Сен-Жильский и Тулузский, были избраны вождями крестоносцев из южных провинций. Епископ Адемар, первый принявший крест на Клермонтском соборе, получил от папы Урбана II титул апостольского легата, духовного вождя крестового похода. Митра духовного владыки и рыцарский шлем были попеременным его облачением; он был образцом, опорой и утешителем всех ополчившихся в священный поход. Раймонд Сен-Жильский обагрил свой меч кровью мавров в Испании. В нем уже не было первого пыла молодости, но и в преклонных годах он отличался неустрашимостью и непоколебимой твердостью характера. Он простился со своими обширными и многочисленными владениями на берегах Роны и Дордони и отправился на Восток, в сопровождении знатнейших владетелей из Гасконии, Лангедока, Прованса, Лимузина и Оверни.

Карта средневекового Константинополя

Летописцы упоминают между ними: Гераклия, графа де Полиньяка, Вильгельма Сабранского, Елеазара Монтредорского, Петра-Бернарда Монтальякского, Елеазара Кастрийского, Раймонда Лилльского, Петра-Раймонда Готпульского, Гуссье Ластурского, Вильгельма V, владетеля Монпельеского, Рожера, графа Фуасского, Раймонда Пеле, владетеля Алекского, Изарда, графа Дийского, Рембота, графа Оранжского, Вильгельма, графа Форезского, Вильгельма, графа Клермонтского, Жерарда, сына Гильяберта, графа Руссиольонского, Гастона, виконта Беарнского, Вильгельма-Аманжие Альбретского, Раймонда VI, графа Тюренского, Раймонда, виконта Кастильонского, Вильгельма-Дюржеля, графа Форкалькверского. Епископы Аптский, Лодевский, Оранжский, архиепископ Толедский были во главе своих вассалов, как и епископ Адемар. Армия Раймонда Сен-Жильского состояла из ста тысяч крестоносцев; она перешла через Альпы, Ломбардию, Фриуль, Далмацию и вступила в пределы Греческой Империи.

Император Алексей I Комнин

Алексий Комнин искал помощи на Западе в защиту от вторжения мусульман, но по мере того, как князья-крестоносцы подвигались со своими войсками к Константинополю, Алексий начинал опасаться многочисленности своих освободителей. И этому наплыву народов на его владения он противопоставил политику хитрости, коварства и подкупа. Он трепетал на своем ветхом престоле, и в самом деле, если бы не было благочестивого Готтфрида, который не допустил, чтобы нарушена была присяга, принятая перед крестовым походом, то латинские знамена развевались бы уже с тех пор на стенах Византии.

С помощью подарков и низкой угодливости Алексий пользовался-таки временным уважением латинских князей, за исключением Танкреда, пребывавшего нечувствительным к обольщениям императорского двора. Но ради обеспечения мира Алексий не отступил ни перед каким унижением, ни перед каким обещанием. Однако же он успокоился не прежде того, как все эти пришельцы с Запада перешли уже на ту сторону Босфора.

Готфрид Бульонский

Начиналась весна 1097 года, когда воины Креста вступили в Вифинию; на пути их к Никее они увидели замок Ексерогорго, послуживший могилой для предприимчивых спутников Ренальда и полем битвы, на котором непокорный и своевольный отряд Готье был истреблен мусульманским оружием. Четыре тысячи работников, вооруженных лопатами и заступами, были заняты теперь разравниванием дороги; железные или деревянные кресты, расставленные на разных расстояниях, обозначали путь, по которому должно было следовать латинское войско.

При приближении крестоносцев султан Килидж-Арслан (львиная сабля) созвал со всех сторон своих подданных и союзников для защиты исламизма; он постарался образовать из них войско и укрепить г. Никею, на которую должны были обрушиться первые удары христиан. Этот город, столица Вифинии и резиденция Румского султана, был выстроен на берегах озера Асканского, сообщающегося с Мраморным морем: триста семьдесят каменных или кирпичных башен защищали двойную ограду его стен, по которым можно было бы прокатить колесницу. Румский султан со своим стотысячным войском расположился на горах близ Никеи. С ужасом должен был он смотреть оттуда на христианскую армию, распространившуюся по долине; эта армия состояла из более чем ста тысяч конницы и пятисот тысяч человек пехотного войска.

Крестоносцы решились приступить к осаде Никеи; каждому корпусу армии было отведено свое место, каждому народу – свой участок, окруженный стенами и тыном. Первые дни осады прошли в бесплодных попытках. Но вдруг неприятельский авангард, состоящий из десяти тысяч всадников, стремительно спускается в долину; крестоносцы, предупрежденные о нападении, остаются в выжидательном положении под оружием; начинается битва, на помощь к помятому сарацинскому авангарду выступают пятьдесят тысяч всадников под предводительством султана. Почва долины колеблется под натиском двух армий, стрелы сыплются в ряды воинов, воздух оглашается ударами копий и мечей и криками мусульман. Готтфрид, брат его Бальдуин, Роберт Фландрский, Роберт Нормандский, Боэмунд и Танкред бросаются повсюду, где заметна опасность. Битва эта длилась от утра до ночи, победа осталась за христианами, но они потеряли две тысячи своих братий; сарацины же убежали в горы, оставив в долине четыре тысячи убитых.

Освободившись от соседства неприятельского войска, крестоносцы возобновили осаду Никеи. Во время одного из приступов перед христианами является сарацин-гигант, который, стоя на стенах, поражает смертью одного врага за другим, но сам остается невредим от ударов; как бы желая доказать, что он ничего не боится, гигант отбрасывает свой щит, обнажает свою грудь и начинает метать в крестоносцев целыми глыбами камни; крестоносцы валятся в бессилии защитить себя. Наконец выступает Готтфрид, вооруженный самострелом и в сопровождении двух оруженосцев, которые ограждают его своими щитами; мгновенно вылетает стрела, пущенная его могучей рукой, – гигант, пораженный в сердце, падает мертвый на стену, в виду обрадованных крестоносцев и неподвижных от страха осаждаемых.

Семь недель уже длилась осада, и тогда только крестоносцы заметили, что мусульмане пополняли свои потери подкреплениями, прибывающими через озеро Асканское, примыкающее к городу с западной и южной стороны. Тогда они послали за лодками и за судами в одну из гаваней Пропонтиды, называемую Сивито (ныне Гем-лик); эти лодки и барки поставлены были на телеги, запряженные лошадьми, и в одну ночь отправленные на них сильного сложения люди успели подъехать к Никее и пересесть на суда, так что на заре суда с этими неустрашимыми крестоносцами покрывали уже все озеро Асканское. Удивлены и поражены были таким зрелищем защитники Никеи. После нескольких усиленных приступов со стороны крестоносцев они лишились всякой надежды на спасение; Никея должна была или сдаться, или пасть после последнего приступа, но политика Алексия вырвала из рук латинян эту победу. Между войсками крестоносцев было два греческих отряда под начальством двух воевод, которым поручено было хитростью перехватить Никею в пользу императора. Один греческий офицер пробрался в город и предложил мусульманам подчиниться власти императора Константинопольского, объявив им, что в этом – единственное средство для них избежать мщения со стороны крестоносцев; ему поверили, и мусульмане сдались на его предложение – к великому удивлению и негодованию христиан, когда они вслед за тем увидели развевающиеся на башнях знамена Алексия. Впрочем, ропот скоро затих. Алексий остался обладателем Никеи.

Император приобрел Никею, но это не удовлетворило его вполне; ему нужен был Танкред, т. е. ему нужно было, чтобы этот рыцарь дал клятву быть подчиненным и верным ему. Танкред, уступая просьбам Боэмунда и других вождей, обещал быть верным императору, пока сам император пребудет верным делу крестоносцев. В этом согласии была угроза, но Алексий не мог требовать ничего больше. Впрочем, после всего, что произошло в Никее, искренний союз между греками и латинянами сделался более невозможным; взаимное враждебное чувство между греками и крестоносцами доходило до ненависти и составляло между ними как бы непроходимую бездну.