Глава 2

Дхарам проявил себя истинным джентльменом, провожая Бенедетту до ее номера: нес ее складные стулья и стол, пока она катила за собой тележку с остальным добром. Украшения для стола она купила в Италии, а тарелки и серебряные приборы одолжила в отеле. Дхарам предложил ей еще немного выпить внизу в баре, но Бенедетта стремилась как можно скорее оказаться в своей комнате, чтобы дождаться звонка от Грегорио, поскольку столь серьезный разговор не хотелось вести при посторонних.

Бенедетта отказала Дхараму под предлогом того, что устала, и он все прекрасно понял. Сказал, что провел восхитительный вечер и обязательно перешлет ей фотографии и видео, как только получит ее электронный адрес от Жана Филиппа. Дхарам заметил, что сейчас, по окончании этого мероприятия, она очень напряжена и никак не может отвлечься от своих невеселых мыслей. Было вполне понятно, что произошло нечто неприятное между ней и мужем, в результате чего он и позволил себе так внезапно покинуть их. И точно так же было понятно, что женщина расстроена этим. Бенедетта снова поблагодарила его за помощь и любезность в течение Белого ужина и пожелала спокойной ночи.

Едва оказавшись в своем номере, Бенедетта без сил упала на кровать и первым делом проверила мобильный телефон, но там не оказалось ни текстовых, ни голосовых сообщений. Через некоторое время она еще несколько раз проверяла телефон, но так ничего от своего мужа и не дождалась. Сама же она не хотела ему звонить, чтобы не застать Грегорио в какой-нибудь неловкой ситуации, когда он не сможет говорить с ней открыто. И только в три часа ночи она легла спать, так и не получив вестей от мужа.

Грегорио появился в госпитале за несколько минут до десяти часов вечера. К этому времени Аню уже перевели в палату родильного отделения. Когда он стремительно вошел в палату, роженицу осматривали двое докторов. Аня лежала постанывая на кровати и, едва увидев Грегорио, протянула к нему дрожащие руки. Роды, собственно, уже начались, зев матки еще не начал раскрываться, но схватки шли постоянные и сильные, и внутривенное вливание магнезии не могло их остановить.

Доктора считали, что на этой стадии беременности оба плода были еще слишком маленькими и неразвитыми, так что шанс на благополучный исход незначительный. Аня впала в истерику, когда ей сказали об угрозе для жизни близнецов.

– Наши дети могут умереть! – буквально провыла она, когда Грегорио взял ее руки в свои.

Такого развития событий Грегорио не ожидал. Он бы предпочел, чтобы все прошло гладко и в свое время, тогда он мог бы изящно исчезнуть из Аниной жизни, финансово поддерживая ее и близнецов. Он вовсе не хотел, чтобы она рожала двойню, да и вообще беременела. Какая-то случайность, нелепая ирония судьбы привела его к ситуации, в которой он никогда ранее не бывал и не стремился оказаться. А теперь все оборачивалось куда худшим образом.

Акушер не скрывал от них, что дети могут родиться мертвыми или сильно пострадать во время родов, так что Грегорио придется иметь дело с возможной трагедией, а не только с нежелательным рождением. Вдобавок ко всему он еще беспокоился и о своей жене. Грегорио не мог оставить Аню на сколько-нибудь долгое время, чтобы позвонить Бенедетте и успокоить ее, хотя прекрасно представлял себе состояние, в котором пребывала жена. Раньше Бенедетта была снисходительна ко всем его «шалостям», но сейчас все обстояло куда более серьезно. Ни одна его любовница никогда от него не беременела, а теперь он мог стать отцом двоих совершенно нежеланных детей, рожденных девушкой, которую едва знал и которая просила его оставить жену ради нее самой, что было просто невозможно. Грегорио никогда не вводил в заблуждение ни одну из женщин, с которыми заводил романы, и всегда сообщал им, что обожает свою жену. К тому же ни одна из них никогда не просила его развестись и не претендовала на брак с ним. Но как только Аня забеременела, она тут же стала во всем зависеть от него, буквально как ребенок, а у Грегорио просто не хватало духу противостоять ей. Для него это были шесть кошмарных месяцев, будущее виделось весьма туманно, а теперь, когда доктора описали ему все перспективы, и вовсе превращалось в полный ужас.

Грегорио жалел Аню, рыдавшую в его объятиях, но он не любил ее и не испытывал никаких чувств к тем существам, которые должны появиться на свет. Но они находились в ситуации, из которой не было выхода. А выход непременно нужно было найти. В свои двадцать три года Ане одной ни за что не справиться, а ведь она по своему физическому и умственному развитию оставалась шестнадцатилетней. Сейчас девушка прижималась к нему как дитя, и Грегорио, потрясенный до глубины души, не мог оторваться от нее.

Схватки возобновились около полуночи и стали сильнее, а чуть позже зев матки стал раскрываться. Врачи влили Ане внутривенно стероиды, чтобы обеспечить детям дыхание, когда они появятся на свет, но об этом было еще слишком рано говорить, и в четыре часа утра акушеры сообщили родителям, что маловероятно ее разрешение от бремени.

Особая бригада по спасению новорожденных была вызвана для работы с Анной, и пока ее состояние тщательно отслеживалось различными приборами, роды начались всерьез. Однако вместо радости ожидания новой жизни, которая обычно ассоциируется с родами, в палате повисло ощущение тревоги за роженицу и близнецов, если они все-таки выживут. Как бы ни пошло дело, все понимали, что добром оно не кончится.

Аня была насмерть перепугана и вскрикивала от малейшей боли. Доктора не давали ей больше никаких средств, которые снизили бы интенсивность схваток, чтобы не рисковать детьми, но постоянно проводили эпидуральную анестезию^[5]. Для Грегорио все это выглядело жестоко. Из тела Ани во все стороны торчали трубки, мерцали мониторы, вокруг суетилась бригада медиков. Зев матки полностью раскрылся, и врачи сказали, что она может тужиться.

Грегорио был обескуражен видом всего происходящего, но стойко держался рядом с Аней. В конце концов он совершенно забыл про жену, все его мысли были об этой несчастной девушке, припавшей к нему и жалобно стонавшей в перерывах между потугами. В своем состоянии она уже совершенно не напоминала ту супермодель, какой была прежде. Ничего не осталось от той яркой красавицы, с которой он некогда познакомился ради очередной интрижки.

Их сын родился первым, в шесть часов утра. Появившемуся на свет синюшному, хрупкому недоразвитому младенцу пришлось напрячь все силы, чтобы сделать свой первый вдох. Едва только ему перерезали пуповину, два доктора и медсестра переложили его в кювезу для недоношенных детей и откатили к стене. В маске, в которую подавался чистый кислород, малыш начал бороться за свою жизнь. Спустя час после рождения сердце его остановилось, но доктора оживили его, после чего сказали Грегорио, что шансы малыша на выживание невелики.

Когда Грегорио слушал то, что ему говорили, слезы катились по его щекам. Он никак не ожидал, что процесс появления на свет его первенца так потрясет его, вызовет такие душераздирающие эмоции. Ребенок выглядел как существо из другого мира, его широко раскрытые глаза словно молили о помощи. Грегорио не мог прекратить плакать, глядя на него, а Аня тем временем вся сотрясалась от боли.

Крохотная девочка появилась двадцать минут спустя, будучи несколько крупнее брата и с более сильным сердечком. Каждый из близнецов весил менее килограмма. Легкие девочки были в столь же недоразвитом состоянии, как и у брата. Малышке надели на личико кислородную маску, и другая медицинская бригада занялась ее спасением.

После рождения второго близнеца у Ани открылось сильное кровотечение, потребовалось время для его остановки, а затем еще и два переливания крови, а Грегорио оставалось только смотреть, как серело ее лицо. Наконец врачи милосердно дали ей какое-то снотворное, а потом обе бригады неонатологов снова предупредили отца, что дети могут не выжить. Малыши находились в критическом состоянии, и должно пройти немало времени, пока они окажутся в относительной безопасности, если вообще останутся в живых. Следующие несколько дней покажут, можно ли надеяться на лучшее.

Пока доктора объясняли ситуацию Грегорио, Аня погрузилась в глубокий сон. Грегорио подошел посмотреть на новорожденных в кювезах и снова расплакался – так был тронут видом хрупких существ, своих детей. Ночь выдалась тяжелой и для него, а худшее еще предстояло. Грегорио не знал, что теперь ему сказать Бенедетте. Все пережитое по своей интенсивности превосходило то, с чем ему приходилось сталкиваться ранее. Если прежде он считал, что все как-то может уладиться, то теперь стало ясно, что этого не произойдет.

Медсестра сказала Грегорио, что Аня будет спать несколько часов после укола снотворного, и тогда он понял, что у него появилась возможность поехать в отель. Было уже восемь часов утра, а он не звонил Бенедетте всю ночь. Когда Аня проснется, он не сможет отойти от нее. В Европе у нее не было родственников, только где-то в России проживала мать, которую она не видела годами, и ни одного человека, который мог бы помочь ей. Оставался только он, Грегорио. Да еще надо было позаботиться о детях. Он почувствовал, что привязался к ним, и эта мысль поразила его в самое сердце.

Приехав в отель на такси, Грегорио вошел в вестибюль «Георга V», ощущая, будто вернулся домой с другой планеты. Все вокруг выглядело совершенно нормальным, как и тогда, вчерашним вечером, когда они отправлялись на Белый ужин. Казалось странным видеть вокруг себя самую обычную жизнь. Люди спешили на деловые встречи, направлялись на завтрак, пересекали вестибюль, регистрировались у стойки портье. Грегорио прошел в свой номер, где обнаружил Бенедетту за столом, обхватившую голову руками и глядящую на мобильный телефон. Пребывая в отчаянии, она провела без сна почти всю ночь. На Грегорио была все еще та одежда, в которой он ездил на Белый ужин, и он вдруг заметил кровавые пятна на белых туфлях. При воспоминании о том, как появилась эта кровь, у него к горлу подступила тошнота. Когда Аня рожала, там все было в крови.

– Извини, что не мог позвонить тебе ночью, – произнес Грегорио безжизненным голосом, закрыв за собой дверь.

Бенедетта повернула к нему голову, готовая выплеснуть весь гнев, скопившийся за долгие часы, проведенные в неизвестности, но осеклась, увидев выражение его глаз.

– Что случилось? – выдохнула она.

– Два часа назад закончились роды. Они могут не выжить. Это было самое ужасное зрелище, которое мне довелось увидеть в своей жизни. К сожалению, роды начались преждевременно, ей нужно было доходить еще три месяца. Врачи делали все возможное, но они даже не успели провести полное обследование и подготовиться к родам. А каждый из детей весит меньше килограмма.

Грегорио говорил так, словно рожал вместе с Аней, начисто забыв в тот момент о существовании жены.

– Что собираешься делать? – спросила она, прерывисто вздохнув.

Теперь у него появилось двое внебрачных детей, и невозможно было не заметить, что он беспокоится за них. Нет, не такого завершения очередной интрижки ожидала Бенедетта.

– Я должен вернуться. У нее больше никого нет. И я не могу просто уйти от них. Они борются за жизнь и могут умереть в любую минуту. Мне необходимо быть там, рядом с ней и детьми.

Это прозвучало на удивление благородно. Бенедетта молча кивнула, не в силах произнести ни слова. Она чувствовала, что для Грегорио сейчас нет ничего важнее, чем то, что происходило там, в родовой палате. Это был самый тяжелый день в ее жизни.

– Я попозже позвоню тебе и сообщу, как дела, – на ходу бросил ей муж.

Разговаривая, он доставал свою одежду из шкафа и быстро переодевался. У него не было времени принять душ или хотя бы перекусить – не терпелось побыстрее вернуться обратно.

– Я должна ждать здесь? – спросила Бенедетта бесцветным голосом.

– Не знаю. Я позвоню и скажу тебе позже. – Грегорио взглянул на часы: пора ехать в больницу, – переложил бумажник в карман брюк и печально посмотрел на Бенедетту. – Мне очень жаль, что так получилось. Поверь, это в самом деле так. Обещаю, мы выкарабкаемся из этой ситуации. Я что-нибудь обязательно придумаю. Ради тебя.

Бенедетта с трудом сдерживала рыдания, не понимая, что именно он может придумать.