5

Возвращались по дороге, ведущей через чмарёвский лес до Подолья. Не доходя крайних дворов, свернули наискосок вверх по полю к тому месту, где насупившийся березняком холм сжимал кулаки из отходов лесопилки. Шахрай, идущий перед Беляевым, почти не хромал. В его рюкзаке уютно постукивали бутылки с водкой. «Хорошо для опорно-двигательного», – пробормотал под нос Беляев.

Солнце застряло где-то за водонапорной башней и не решалось, то ли закатиться, то ли остаться до утра. Пухов с Леонидом, оторвавшиеся далеко вперёд, вдруг остановились на середине подъёма, там, где дорога делала петлю, и теперь что-то обсуждали, размашисто жестикулируя. Когда Беляев и Валера поровнялись с ними, за огромной, в трёхэтажный дом, горой обрезков увидели давешний чёрный «Шевроле», увязший в грязи по самые оси, в кабине пусто, двери закрыты. Видно было, что водитель долго и тщетно боролся, подкладывал доски, их много валялось вокруг, запачканных и со следами протектора.

– На пилораму, наверное, пошёл, за трактором. – Пухов наклонился и попытался заглянуть под днище. – На брюхе сидит.

– Что его сюда понесло? Дорога непроезжая. – Леонид закурил.

– А ему откуда знать? Вон, этот, – Пухов показал на Шахрая, – как врезал, тот и усигал. Ты ещё палить начал. У человека, может, чуть разрыв сердца не случился.

– Не случился. Я в командировках под пулемётные очереди спал. – Коллектор появился из-за досок, на ходу застёгивая штаны.

Губа его была разбита и сочилась кровью. На лбу расцветала большая неровная гематома.

– Увяз? – Беляев кивнул на машину.

– Сами не видите, Олег Ярославович?

– Вижу.

– Зачем спрашиваете? Ещё хотите побезобразить с друзьями? Теперь мишень лёгкая. Можете стёкла побить или дверь прострелить. Не стесняйтесь, приступайте.

Беляев промолчал. Ему стало стыдно. Их такая неожиданная победа вдруг показалась расправой гопоты над случайным прохожим, когда вчетвером на одного.

– Обиделся, что ли? – Тут Шахрай снял с плеча рюкзак с бутылками и аккуратно поставил рядом с собой на землю. – Это ты зря. Сам виноват. Работа у тебя собачья, вот и отношение как к собаке.

– В ментах не лучше было. И стреляли в меня, и били, и прокуратуру натравливали.

– Где служил, коллега?

– Саратовский СОБР, потом УБНОН после реформы. Уволился капитаном.

– Ав коллекторы тебя что понесло?

– Двое девок маленьких, зарабатывать надо. Садик, школа, музыкалка, кружки, костюмы на праздники. А это деньги. Да и психованные вроде вас редко попадаются. Обычно несчастные, запутавшиеся люди. От хорошей жизни да от жадности в долги не залезают. Ты, что ли, тоже мент?

– Валерий. – Шахрай протянул руку. – Питерский ОМОН. Майор. Извини за это. Давай, вытолкаем тебя.

Но даже впятером, матерясь, поскальзываясь и попеременно меняясь за рулём, сдёрнуть машину не получилось. Сидела она плотно, как приклеенная.

– Тут трактор нужен, – веско сказал Пухов.

– Так иди. – Леонид кивнул головой в сторону видневшихся коровников, за которыми жужжала пилорама. – Там твой брательник.

– Так это поллитра.

– Я заплачу. – Паша-коллектор достал из кошелька триста рублей.

– Жирно ему будет, неча баловать. – Пухов двести рублей сунул в карман, а сотку вернул. – Ну я пошёл.

Пока ждали трактора, Паша-коллектор сидел на корточках и гладил пуховскую собаку. Та завалилась на спину и расставила лапы, подставляя розовое пузо.

– У меня первая должность была милиционер-кинолог. Потом уже СОБР, Кавказ, а потом и в участковые подался. А как пошли очередные реформы, ушёл сам, не дожидаясь, что выпрут. Вначале пытался в охрану устроиться, но в Москве без блата нет шансов. Можно подумать, что вся страна сюда ездит охранять. А если присмотреться, не работа это, да и не деньги. Вот и устроился в агентство. Шесть лет как. Старожил.

– Я уже кандидатом наук был. А когда вся наука закончилась, сразу в ОМОН и устроился. И тоже командировки, реформы, вся эта муть. До майора дослужился, и вовсе невмоготу стало. Но в коллекторы не пошёл, хотя звали. – Шахрай задумчиво потёр подбородок. – Зачем мне это? Человеком нужно оставаться.

– Будто я не хочу человеком, – обиделся Паша-коллектор и посмотрел почему-то на Беляева.

– У тебя, капитан, отговорки да оправдания. – Шахрай сел на доски, снял сапог и вытряхнул из него всякую труху. – Сам в глубине души знаешь, что на зло работаешь, не за справедливость.

– Всё по закону, майор. При чём тут зло?

– При том, что закон, как мне говорил один умный человек, которого я на десять лет закрыл, – это описанное в юридических терминах понятие народа о справедливости. А какая справедливость, если людей до крайности доводят? И кто доводит? Да те, кто, когда остальные голодают, жрут чёрную икру и копчёное вымя сайгака, а деньги отправляют по проводам в свою заграницу.

– Я не голодаю, – вставил слово Беляев, – но деньги не отдам. Потому что журнала у меня больше нет, прогорел. А если отдам, то вынужден буду продать всё, что у меня есть, и пойти побираться. Не отдам, хоть убивайте. Мне всё равно.

– А ему всё равно, что с тобой станет. – Шахрай надел сапоги, встал на ноги и потянулся, разминая спину. – Ему надо на платья дочкам к отчётному концерту в музыкальной школе заработать.

– Ты меня, майор, не стыди! Я сам знаю, что делать.

Беляев посмотрел в сторону, в которую ушёл Пухов. Там, за холмом, послышалась перегазовка мощного тракторного мотора.

– Олег Ярославович, папку с вашим делом положу в середину стопки, где полный тухляк. А в базе электронной укажу, что по адресу этому в деревне Селязино Судогодского района Владимирской губернии проживает полный тёзка клиента. Не заслуживаете вы такого, конечно, но раз мы с вами в одной жиже глиняной толчёмся, грех мне с вас денег требовать.

Рано или поздно всё равно кто-нибудь из новичков эту папку откопает и начнёт заново.

– Может и не откопать?

– Всякое бывает. А вы свечку поставьте. Говорят, помогает.

Трактор зацепил «Шевроле» тросом за фаркоп, рыкнул, выпустив в прозрачный вечерний воздух облако дыма и сажи, и аккуратно попятился на холм. На самом верху у раскидистой старой ветлы трос отцепили, и дальше автомобиль уже своим ходом вскарабкался на лужайку перед домом Беляева.

– Ну вы как? Посидите с нами? – Беляев подошёл к машине с водительской стороны. Он чувствовал себя виноватым.

Паша-коллектор вылез из кабины, стукнул Беляева кулаком в плечо.

– Веди. Кстати, я вас вспомнил, – он обратился к Шахраю. – Вы на Юго-Западе живёте. Я выпасал, когда со своим мопсом на прогулку уйдёте, чтобы пеной дверь заблокировать.

– Да ладно! – присвистнул Пухов. – Взаправду пеной? Ну и дела!

– Ко мне же сын сегодня должен был приехать! – вспомнил вдруг Беляев через пару часов сидения за столом и захлопал руками по карманам в поисках телефона.

– Олег Ярославович, вы прямо как дитё малое, даже неловко за вас. – Коллектор поставил на стол рюмку, макнул в неё уголок платка и приложил к разбитой губе. – Ну какой сын? Это я вам письма писал. А фотографию в социальной сети взял у вашей однокурсницы. Нельзя быть таким легковерным.

– Вот же сука ты, Паша-коллектор, мало я тебе врезал. – Шахрай показал коллектору кулак. – Человек понадеялся, что не одинок, а ты… Ничего святого.

– Работа такая. Как рыбак. Насадил червяка, закинул в сеть. Вот я дал объявление, дескать, такой-то и такой-то, ищу своего отца, который покинул нас с матерью девятнадцать лет назад. Мать больна, почти при смерти, а сам вот-вот останусь совсем один. Помогите найти Беляева Олега Ярославовича, тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения. Месяц только повисело, а мне уже адрес и номер телефона Олега Ярославовича прислали сердобольные его товарищи.

Беляев растерянно посмотрел на Шахрая, но тот недоумённо развёл руками.

– Вот ведь, – крякнул Пухов, – выходит, я виноват. Прости, сосед. Сам же говорил, что жалеешь, что детей вовремя не родил, но думаешь, авось есть где-то у тебя ребёнок, только сам просто не знаешь. Говорил же?

Беляев кивнул. Ему стало зябко на душе.

– Ну вот. Весной ещё было. Катька моя, дочка, в интернете увидела фотокарточку эту, – он кивнул на стоящую на столике у зеркала фотографию Беляева с ребёнком. – И там ещё имя-отчество-фамилия. Думаю, растёт где-то сынок без отца, тоскует. Ну я в тот же день у тебя отчество спросил и написал в интернет. Здравствуйте, мол, живёт тут такой. Вот, мол, телефон и адрес. Кто же знал, что этот проходимец заявится?

Всё, что Беляев себе то ли от простоты душевной, то ли от душевной усталости нафантазировал, всё оказалось ерундой. Глупой ерундой по случайному совпадению или по воле зелёной склизкой рыбы. И было это одновременно обидно, смешно, горько, стыдно и почему-то приносило облегчение. Беляев потянулся к столу, разлил всем по стопке.

– Я перед тем, как ты меня про отчество спросил, в нашем озере ротана поймал, загадал три желания и отпустил. Первое, чтобы вот эти суки из банка отвязались, а второе, чтобы дети у меня появились. Ну, не родились чтобы, а типа нашлись.

Мужики выпили, поморщились и с сочувствием посмотрели на Беляева.

– А сегодня вон он, – Беляев бутербродом указал на Шахрая, – ротана этого опять поймал. А я его опять выпустил.

– Думаешь, тот же? – Шахрай повертел в руках пустую рюмку и посмотрел в окно. Вот же чудик. А третье желание какое?

– Не поверите, – Беляев смутился, – чтобы войны не было.

Все почему-то притихли. Стало слышно, как на том краю деревни кто-то стрижёт электрической косилкой траву.

– Да ну тебя! – махнул рукой Пухов. – Дурак какой-то. С чего ей быть-то, войне? Не, не будет никакой войны.

– Да уж, Олег Ярославович, – коллектор взглянул из-под ладони, которой прижимал ко лбу мокрую тряпку, – святая душа! От таких святых душ одни неприятности. Нет чтоб денег попросить. Ну не появились у тебя деньги, не появятся никогда, да и фиг с ними, и с тобой. А тут нервничать начинаешь. У меня же, в отличие от тебя, дети.

– Не будет войны, – уверенно констатировал Леонид. – Пятый год что в Чмарёве, что в Судогде только девочки родятся. Даже у меня внучка.

– Ав Селязине? – зачем-то спросил Беляев.

– В Селязине одни колдыри да пенсионеры, куда им рожать-то? – ответил за почтальона Пухов. – Только моя Катька в девках. Так ей ещё два класса школы.

– Правильно, – кивнул Леонид. – Ты, Пухов, конечно, не расслабляйся. Видел я твою Катьку на сеносушильне в субботу, после танцев, с одним нашим селязинским орлом. Но если девочка родится, то войны точно не будет.

Все, кроме Пухова, заржали в голос.

– И нормального урожая белых грибов давно нет, – как ни в чём не бывало продолжил Леонид, когда присутствующие отсмеялись. – Лисички до осени собираем. Какая война-то? Ты с кем воевать собрался, Олег?

– Ни с кем. Вот и попросил мир во всём мире. – Беляеву стало совсем неловко.

– Приду домой, всыплю зассыхе. – Пухов хлопнул ладонью о колено.

– Городские люди, а такие дураки. – Леонид сунул руку в сумку и достал очередную бутылку. – Да и мы, Пухов, не лучше. Вы чего, всерьёз решили, что ротан волшебный? Вроде водку пьёте, а не тёти Маши самогон. Да я в том озерце по юности мотоцикл отчимовский утопил. Звездюлей мне отчим тогда волшебных отвесил. До сих пор вспоминаю. Серьезное было волшебство, когда он меня аккурат на Рождество в одних трусах от Подолья до Радостева ремнём гнал и не догнал. Догнал бы, убил к эдакой матери. Мы потом тот мотоцикл всем классом доставали.

Все вдруг загомонили, зазвенели стаканами и рюмками, заскрипели стульями.

Беляев выбрался из-за стола и вышел во двор. Перед домом у единственного столбика, оставшегося от забора, стоял «Шевроле» Паши-коллектора. С разбитыми фарами он был похож на понурую, привязанную лошадь. Уютно гудела пилорама. За Судогдой ухали басы дискотеки на базе отдыха. Под фонарём стукались о пластиковый кожух мотыльки. Из-под листа шифера, накрывающего дровник, виднелся нос пуховской собаки. Войны пока не было.