– Мне кажется, она уже Сорокина переплюнула, – наклонился вперёд Воротов, чтобы тоже увидеть женщину.

– Ты закончил с гитарой, Жень? – переменил тему Егор.

– Да, почти, – цеплял пальцем последнюю струну Василенко. Он прислонился к инструменту, чтобы понять насколько правильный звук.

– Первой поём «Землянку», – неожиданно вмешался в разговор, подошедший Летаев. Он уселся рядом с Евгением. – Ты же не против, Жень?

– Да всё я сыграю, только настроить нужно, – прислушивался к гитаре тот. Он выпрямился и вздохнул. – А настроить не получается. Да что же это такое?

* * *

Катя тем временем замедлила темп и стала плавно перекатываться с пятки на носок. Всех людей на этой планете, в независимости от национальности, объединяет одно – нелюбовь к ожиданию. Кажется, время в эти моменты ещё больше замедляет свой темп. На часы вообще лучше не смотреть. На циферблате секундная стрелка превращается в минутную, минутная в часовую, а часовая… Часовая, походу, стоит на месте. Ждать всегда тяжело, даже взрослому человеку, а тут ребёнок. Но ребёнок терпел, может и не совсем спокойно. Сейчас было самое редкое время – мирное время. Почти каждый день ведутся бои, да и не только в светлое время суток, но и ночью тоже. Вчера Катя вскочила и упала с кровати из-за резкого шума стрельбы и взрыва. Покоя не было от слова «совсем». Девочка очень боялась, что это драгоценное мирное время протечёт сейчас впустую. Но нет, не протечёт. Наконец, показался командир с перекинутой через плечо винтовкой. Катя отдала честь, за несколько секунд до этого думая какой рукой это нужно сделать. Иногда, у неё, почему-то поднималась к виску левая, а не правая рука, как бы странно это ни было. Но нет, на этот раз всё правильно.

– Ты что, меня всё это время здесь ждала? – спросил Александр, когда подошёл к девочке. – Я же сказал, что зайду сам.

– Мне самой так удобно, – пожала плечами та и, сделав паузу, просила. – Товарищ командир, мы же пойдём? Да?

– Винтовку видишь? – указал на оружие Резанцев.

– Вижу, – кивнула та.

– Обещание давал?

– Давали.

– Значит пойдём, – улыбнулся Александр и направился вперёд.

Внутри Кати пробежала приятная дрожь нетерпения и радости. Она поспешила за командиром, стараясь ни на шаг не отставать. Ходить стрелять они начали ещё с декабря. Что было удивительно для девочки, Резанцев сам предложил это занятие. Сначала ей было немного страшновато, но затем она стала втягиваться и, со временем, стрельба стала приносить удовольствие. Наверное, не только она, но и время провождения с Резанцевым. Оказывается, вне лагеря, он может и пошутить, и поговорить о каких-то других вещах, помимо войны. Правда, Катя всё равно продолжала стесняться и отмалчиваться в некоторых моментах. Это было её любимое время, хоть оно появлялось очень редко. Особенно была проблема с самим командиром. Он был вечно чем-то занят. Они вышли за пределы лагеря и отправились к небольшой поляне, на которой обычно останавливались. Катя всё время смотрела себе под ноги. Дорога была нелёгкой, а в некоторых местах её вообще не было. Весь, достаточно короткий путь, прошёл в полной тишине. Вот и показалась та самая полянка. Стреляли по пустым консервным банкам, которых в батальоне было предостаточно. Александр сидел на давно излюбленном пне и контролировал процесс. Девочка долго целилась, но попадала часто. Хотя бывали и промахи. С каждым выстрелом винтовка отдавала назад, заставляя дёргаться и саму Катю. Конечно, она была маленькая и худая для такого оружия. Но это было лучше, гораздо лучше, чем, когда она выстрелила первый раз: оружие сильно ударило по подбородку, а сама девочка упала на снег. Да… Долго потом ещё на лице красовался фиолетовый синяк. Горнеева сказала, что ей вообще повезло остаться с передними зубами. Ударь оружие повыше – и пришлось бы всю оставшуюся жизнь улыбаться с закрытым ртом. Но её это не остановило. Она поняла, как правильно держать винтовку и второй раз получился лучше, правда тоже с падением. Но вернёмся к событиям. Катя второй раз подряд промахнулась. Она перезарядила оружие и снова выстрелила, но опять мимо.

– Возьми нормально, – сказал Александр. – Ты не заметила, как она у тебя в сторону ушла.

Девочка остановилась, и исправившись, продолжила. Пуля попала точно в цель, заставив банку слетать со сломанной ели. «Наконец», – радостно подумала Катя.

– Вот, – указал на консервы Резанцев. – Молодец!

Та слабо улыбнулась, поджав губы. Она повернула голову в его сторону:

– А когда у меня будет собственная винтовка?

– Собственная винтовка? – поднял брови Александр.

– Ну да, я же тоже теперь боец. Разве не так?

– Боец, – обратился к ней мягко тот, – ты сначала стрельбу освой.

– А когда я буду хорошо стрелять, будет?

– Всё будет, – кивнул Резанцев. – Ножик тебе гарантирую точно.

– А он будет хороший?

– Отличный.

По окончании боя с консервными банками, они собрали все потерпевшие поражения цели и отправились назад в лагерь. Для Кати стрельба пролетела незаметно и быстро, она даже не успела полностью ей насладиться. И всё-таки, интересная штука «время». Иногда не двигается вообще и наводит скуку, а иногда, пролетает так незаметно, что не понимаешь было ли оно вообще.

Глава 6

«Традиция фронта»

Сегодня утром Кате выпала настоящая удача. Наконец-то пришла почта! А это событие, как известно, вызывает у бойцов больше радости, чем какой-либо праздник. Командир поручал всегда девочке самое интересное – раздачу заветных треугольных конвертов. Девочке очень нравилось это поручение. Солдат не получал весточку из дома просто так. Письмо нужно было заслужить. А как? Ему нужно было сплясать. Тут было без разницы какой танец – хоть балет кружи. Но поскольку в батальоне все пели народные песни, приходилось скакать. Когда Кате поручили раздачу конвертов первый раз – она очень сильно волновалась. Заставить взрослых людей плясать казалось ей невыполнимым. Но, как говориться, всё невозможное – возможно. Солдаты готовы были хоть на голове стоять, лишь бы получить заветный конверт. Танцевать должны были все. Исключение составлял Резанцев. Он и так был вечно чем-то занят, да и просить сплясать самого командира… Лучше не стоит. Поэтому письма девочка отдавала ему сразу. Другое дело – дядя Ваня. Он сам не отказывался от этого занятия. Любил танцевать. Но стоит признать – двигался под музыку Сорокин хорошо, даже очень. Со временем Кате понравилось раздавать письма. И теперь она ждала почты вместе с остальными, чтобы в батальоне снова наступил праздник. Катя вышла на улицу и огляделась. Всё было как обычно: кто-то читал, кто-то шутил, некоторые вообще брились возле помутневшего зеркала. Девочка, улыбнувшись, прошла немного вперёд и торжественно объявила:

– Бойцы, почта!

Все повседневные дела сразу же отошли на второй, а может даже на третий план. Солдаты подорвались со своих мест и гурьбой бросились к девочке, радостно восклицая:

– Катюха письма принесла!

– Готовьтесь, братцы, сейчас будем плясать!

Солдаты окружили маленького почтальона и нетерпеливо поглядывали на сумку, словно маленькие дети на мешок Деда Мороза на Новый год. Катя не стала их томить и вытащила несколько писем:

– Рубцов, Базаров, Комаров, – перебрала конверты она и спрятала их за спину.

Трое бойцов вышли в середину и улыбнулись девочке, покачав головой:

– А просто так нельзя? – упёр руки в бока Рубцов Алексей.

– Нет уж, пляши! – прищурила глаза та.

– Слыхал? – приятельски стукнул по спине друга Разан.

– Ну тогда, – снял с себя пилотку Комаров и кинул её Макаренко, – Будем плясать. Что изволите, Катерина?

– Барыню, – сказала девочка и кивнула остальным солдатам.

– Барыня – барыня. Сударыня, барыня! – захлопал в ладоши Олег Дымов.

Тут все остальные хором подхватили песню. Булынченко даже стал подсвистывать в ритм. Вызванная троица стала хлопать в ладоши, приседать и прыгать. Тут Базаров встал на руки и начал скакать на них.

– ОООО! – опёрся руками на колени Васазде. – Разан, давай-давай-давай!

Тут даже Катя открыла рот и похлопала одной рукой по конвертам. Она взглянула на них и ещё раз прочитала фамилии. Наконец бойцы отплясали своё. Пришло время вручать им награду – самая любимая часть. На глазах, и так радостные солдаты, становились ещё счастливее. На румяных лицах загоралась искренняя, почти детская радость. Троица уселась неподалёку прямо на земле и стала поспешно разворачивать бумагу. Все остальные с нетерпением и с лёгкой завистью проводили взглядом товарищей и повернулись к девочке.

– Ну, давай, Катюх! – кивнул на сумку Василий Лунов. – Доставай!

Девочка достала на этот раз четыре конверта и, взглянув на один из них, сказала:

– Выходи.

Василий передал свою пилотку Руслану Матеренко. Далее за ним последовало ещё три бойца, которых назвал маленький почтальон. Из медпункта вышли медсёстры и присоединились к остальным. Они тоже танцевали, правда не так, как солдаты. Их движение были не резкие, а более плавные и нежные:

– Наши девочки, – ласково сказал Фокин.

Только вот Марии Фёдоровны не было с ними. Она даже не вышла из медпункта. И понятно почему. Для неё не было письма. Катя заметила это ещё при первой раздаче. Когда дело дошло до врачей – конверты получили все, кроме Марии. В тот момент девочка очень сильно переволновалась. Думала, что потеряла такую ценную вещь, но Сорокин её успокоил и объяснил, что женщине уже долгое время никто не пишет.

– И что же? У неё никого нет, получается? – спрашивала Катя.

– Наверное, никого, – пожимал плечами Иван. – Мы не спрашивали.

Катя направилась в медпункт, где её давно ждали. Мария Фёдоровна куда-то уже запропастилась, а вот солдаты были наготове.

– Мы уже думали, что ты про нас забыла, – приподнялся Воронов Михаил.

– Нет, я про вас помню, – открыла сумку девочка и оглядела медпункт. – Плясать готовы? Хоть как-нибудь?

– Ну, прыгать не будем, – сел Антон Шевченко и взглянул на перебинтованную ногу.

– Давайте, – достала конверт та. – Так, первый у нас Дмитрий Павленко.

Она повернулась в сторону бойца, который лежал с перебинтованной головой.

– Вам, наверное, не нужно, – поспешно сказала Катя.

– Почему не нужно? – медленно уселся Дмитрий. – Руками помашу!

Так и танцевали наши подбитые ребята. Кому повезло больше – подпрыгивал на кровати. А те, кому не повезло от слова совсем – просто пели для товарищей со всеми остальными. В медпункте Кате пришлось задержаться. У одного из солдат голова была перебинтована вместе с глазами. Этим «везунчиком» оказался Николай Дроздов – тоже недавно прибывший солдат. Он остановил девочку и попросил прочитать ему письмо. Ждать до своего выздоровления было слишком тяжело, а ему так хотелось узнать, что пишет его дочка. Катя согласилась помочь. Она присела на корточки, развернула бережно бумагу и тихонько, в полголоса, стала читать, чтобы никто не услышал, кроме адресата. Открывать чужие письма было неприлично, но этот раз был исключением. Оказалось, что у Николая есть шестнадцатилетняя дочь Настенька. Судя по аккуратному круглому почерку, девочка старалась. В письме она писала о том, что очень скучает по отцу и очень его любит. Также Настя в свои шестнадцать лет устроилась на завод, где шьют одежду на фронт. Правда жаловалась, что у неё пока ничего не выходит. Все остальные девушки уже наловчились и делают всё быстро, а она нитку в иголку всунуть не может и напёрсток с пальца слетает. Все руки уже исколола. Но Настя обещала, что не сдастся и тоже «наловчится». Будет помогать стране. Дочитав до конца, Катя взглянула на Дроздова, который за всё это время не проронил ни слова, сосредоточившись на слушании. Хоть его глаза были не видны, но девочка поняла, что боец гордится:

– Работает, – проговорил тихо Николай. – Молодец какая.

Кате вспомнился её отец, и как она писала ему вместе с мамой и братьями. Ведь она тоже хвасталась тем, что помогает по хозяйству, учится готовить. Гордился ли ей папа? Девочка была уверена, что да. Какой родитель не испытывает гордость за своего ребёнка? Она свернула письмо в треугольник и всунула в руку Дроздову:

– Вот, – встала она и потёрла под коленями руками.

– Спасибо, – поблагодарил её Николай и провёл пальцами по краю конверта.

Катя отправилась в окопы. Там тоже были солдаты. Картина точно такая же: пляски, радостные возгласы, повторяющиеся популярные песни. Только места было меньше, поэтому бойцы загородили ей путь с двух сторон. Но итог, где бы он не был – в медпункте, в лагере, в окопах, всегда один – счастливые лица солдат. Такая искренняя улыбка была самой дорогой, самой ценной, самой согревающей. Катя смотрела на них и радовалась вместе с ними. Ей, так же, как и Марии Фёдоровне, некому было писать. Но девочке ничуть не было обидно. Всё-таки раздавать почту тоже хорошее занятие. После стрельбы с командиром, конечно.

* * *

Александр развернул письмо и уже собирался перечитать теперь знакомые ему строки, как сзади его по спине стукнула чья-то тяжёлая рука. Он обернулся и увидел запыхавшегося красного Сорокина:

– Меня заставили польку отплясывать, – выдохнул он и встал рядом с другом. – Ты своё получил?

– Давно, – показал исписанный лист командир и стал его сворачивать назад.

Если пришёл Иван, то почитать ему никто не даст.

– Всё-таки зараза ты, Сань, – сказал тот и убрал конверт в карман. – Не пляшешь.

– Да ладно тебе, – усмехнулся Резанцев. – Тебе – то какое до этого дело?

– Хоть бы под ту же «Барыню». Все же скачут, – продолжал Иван.

– Ну ты как себе это представляешь? Я и танцы. Две несовместимые вещи. К тому же, я командир.

– Вот как раз я это себе прекрасно представляю! – поднял брови тот. – Помню, как ты вальс…

– Тише! – шикнул на него Александр и огляделся, нет ли кого поблизости. – Не здесь.

– Тебя Танька практически тащила, – продолжал издеваться приятель. – Ты ей все ноги оттоптал…

– Ваня!

Сорокин рассмеялся, задрав голову к небу:

– Не, ну ты интересный. Ты жениться собрался! Как на свадьбе – то будешь?

– До свадьбы ещё надо дожить, – вздохнул тот.

– Я тебе на то намекаю, что танцевать тебе всё – равно придётся.

– Вальс? На фронте?

– Не, ну некоторые танцуют, – пожал плечами Иван. – Фырова вспомни с Людкой.

– Вот ты меня и будешь учить, доумничаешься.

– Не, Сань, для этого нужна девушка.

– Ничего. Ты замечательно подойдёшь.

Сорокин хотел что-то сказать, но передумал. Александр не стал ждать его ответа и решил закончить тему. Он вытащил пачку папирос и протянул другу:

– Будешь?

– Обижаешь, – взял табак Сорокин.

Они закурили и стали наблюдать за происходящим в лагере. А вон и Катя возвращается с окопов с пустой сумкой. Маленький почтальон справился с задачей.

Глава 7

«Я же боец»

– Бьётся в тесной печурке огонь. На поленьях смола, как слеза. И поёт мне в землянке гармонь про улыбки ваши и глаза…

Катя остановилась и вытащила из ледяной воды бинт. Расправила его красными онемевшими пальцами и присмотрелась. «Нет», – подумала девочка, – «этот нужно ещё немного постирать». Она кинула его в воду и продолжила тихонько напевать:

– И про вас мне шептали кусты в белоснежных полях под Москвой, – Катя вздохнула и с горечью произнесла. – Я хочу, чтобы слышали вы, как тоскует мой голос живой.

Конечно, песня была немножечко о другом. В знаменитой и популярной во всей Красной Армии «В землянке» пелось о любви солдата, которая была так далеко. До которой нужно было ещё постараться дожить: «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага». Но у Кати не было никакой любви вне фронта, да и на нём тоже. Поэтому она переделала немного текст и, когда оставалась одна, обращалась к своей погибшей семье. Вообще за время проживания на фронте, девочка выучила очень много песен. Раньше она знала только «Катюшу» и «Синий платочек», а теперь в её запасе были и другие: «В землянке», и «Курганы», и «Смуглянка», даже «Боевая пехотная». Ну, последнюю грех было не знать. Без неё невозможно было в любых походах. Бывало шагаешь вместе со строем куда-нибудь, а настроения нет вообще. Погода плохая, холодно. Идёшь себе, погрузившись в смутные мыли. В этот момент и начинает поедать один из самых главных врагов солдат – тоска. Она проникает в душу и ничего сделать ты не можешь. И тут на помощь приходит единственное спасение. Товарищ командир, который ведёт строй вдруг начинает петь:

– С песней молодецкой весело в походе, Красную пехоту не собьёшь с ноги.

И тут все резко выходят из своих грустных мыслей и бодро подхватывают:

Грянем Сталинскую песню о пехоте,

Песню про геройские советские штыки!

Мы в огне сражений сроду не дрожали,

Не роняли русской славы боевой.

Знамя Родины высоко держали,

Пехотинцы смелые державы трудовой! …

И всё. Этого было достаточно, чтобы прогнать проклятую тоску и вернуть боевой настрой и дух. Катя быстро выучила слова и тоже вступала в солдатский своеобразный хор. Только вот её высокий звонкий, ещё детский голос не сливался с мужскими, а наоборот выделялся. Так что, если она по какой-то причине останавливалась, бойцы это слышали и начинали её легонько подталкивать, чтобы девочка продолжила.

Сейчас в лагере почти никого не было. Солдаты снова воюют с немцами. Вчера воевали почти до середины ночи, с перебоями. Сегодня снова бьются. Катя что-то уже понимала во всём этом. Сейчас фрицы хотят пробраться на другую сторону, которую как раз наши так усердно и обороняют. Если враг пробьёт оборону трёх батальонов – получит доступ к железной дороге. Этого нельзя было допустить. Но в последнее время гады пытаются пройти другим путём. Защищать территорию, тем более отбивать её назад, стало труднее. Но ничего. Наши всё выстоят и за всё заставят ответить. Катя отжала постиранные бинты и понесла их в медпункт, где её уже давно ждали. Теперь нужно было их прокипятить.

– Я постирала, – сказала девочка и отдала их Марии Фёдоровне.

– Ага, спасибо, – кивнула женщина и положила вещи на стол. Она огляделась и убрала пальцем волосы со лба. – У нас вода ещё есть? Не знаешь?

– А что здесь нет? – тоже стала осматривать медпункт та. – Я последнее ведро взяла для стирки.

– Значит нет, – вздохнула Мария. – Это плохо. Нужно сбегать. У нас запасы кончаются. А раненые всё поступают.

– Я наберу! – сказала девочка и побежала на выход.