Глава 5
Эмма

ПРОШЛО ДВЕ НЕДЕЛИ с неудачной поездки Адама в Италию. Он будто специально не говорит ни о каникулах, ни о той девушке. Честно говоря, я очень рада этому, не знаю, как бы реагировала на разговоры о ней. Но я чувствую, как он замыкается в себе и вокруг него вырастает стена. Он много рисует, непонятные наброски, части тела, но не лицо… Каждый раз он грубо сминает листы бумаги и выбрасывает. Ему не нравится результат. Когда дело доходит до творчества, Адам – перфекционист. По нему видно, что он подавлен, потому что у него не получается изобразить то, что он хочет. Он не говорит со мной об этом, не хочет доверить мне то, что произошло в Италии. Я чувствую себя так, будто меня оставили за бортом, но не лезу к нему. И даже сейчас он молча садится прямо на пол в школьном коридоре, вертит в руках карандаш, но ничего не рисует. Учительница английского, мадам Феррар, опаздывает на урок, и наш класс толпится в узком пространстве.

– Мадам Выдра никогда не опаздывает, не иначе как случилось что-то, – чавкая жвачкой и выдувая огромный пузырь, говорит Полин.

– Надо сообщить Амару, пусть хоть класс откроет, – предлагает Поль.

– Не, вдруг нам, как в прошлый раз, дадут письменную работу? Уж лучше потеснимся в коридоре, – отзывается Полин как раз в тот момент, когда кто-то из наших одноклассников начинает громко ржать.

– Да Амар сейчас сам нас услышит, – подаю я голос, втайне надеясь, что так и будет. Амар следит за этажами, опоздавшими и отсутствующими. Он открывает ворота школы утром и в обед, а все остальное время сидит на ресепшене в ожидании всяких проблем от учеников. Он же отправляет родителям эсэмэску, если ученики не пришли в школу или опоз дали. Хранитель всех ключей и владыка всего бардака, что творится в учебном заведении. Порой мне бывает его искренне жаль, но он очень оптимистично настроенный мужчина. Всегда с улыбкой встречает нас, раздолбаев.

– Тише, придурки! – недовольно шикает подруга, когда парни начинают совсем сходить с ума. – Что вы, как малолетки, орете на всю школу?

Я же смотрю на Адама и не знаю, что мне делать. Сквозь стену отчуждения я точно не пробьюсь. Он не пускает.

– Парни менее эмоциональные, – шепчет Полин, будто читает мои мысли. – Если ты ждешь от него слез и истерики, не дождешься. Он все переживет молча.

– Откуда ты знаешь?

– У меня родной брат. Ходячий учебник по мужской психологии. Они переживают молча и гораздо легче отпускают. Но это не значит, что ты должна оставаться в сторонке. Сядь с ним, пусть знает, что ты рядом.

Я с благодарностью смотрю на подругу:

– Спасибо.

Я следую ее совету и сажусь в самом конце коридора рядом с Адамом, вытягиваю ноги. Его ноги согнуты в коленях, мои же упираются в ярко-желтую стенку напротив.

– Я просто хочу сказать тебе, что я рядом, Адам. Ты можешь не рассказывать мне ничего, но знай – я здесь.

Я опускаю голову ему на плечо.

– Спасибо, Эмс, – тихо благодарит меня мой лучший друг и обнимает за плечи, притягивая ближе.

Мне так уютно в кольце его рук. Запах Адама окутывает меня, я чувствую себя в правильном месте, только он вызывает во мне такие ощущения. Рядом с ним весь остальной мир перестает существовать, и я чувствую свободу и принятие.

– Все будет хорошо, Эмс, – шепчет на ухо бархатный голос, и я киваю, уткнувшись ему в шею. Чувствую щекой его горячую кожу.

– Все будет лучше, чем просто хорошо, Адам, – говорю я, и он поглаживает мои волосы.

* * *

Мы с Адамом возвращаемся из школы. На улице ветрено, и деревья практически полностью голые. Мы, словно дети, наступаем на сухие листья, наслаждаясь их хрустом. Впереди на фоне серого парижского неба и низких свинцовых туч виднеется купол собора Дома инвалидов. Круглый, помпезный, красивый.

– Помнишь, в пятом классе мы были на экскурсии со школой в Доме инвалидов?

– Конечно, помню. Это же музей армии, все мальчики были в восторге от одной мысли увидеть столько оружия.

– А я помню гробницу Наполеона. Громадный саркофаг из красного камня, названия которого уже и не скажу.

– Малиновый кварцит, его привезли из России.

– Вот у тебя память! – поражаюсь я, и Адам скромно пожимает плечами.

– Саркофаг очень массивный и впечатляющий, вот и запомнил.

– А я запомнила, что купол собора скопировали с купола Санта-Мария дель Фьоре, того собора, что во Флоренции.

Адам молча кивает, а лицо его становится задумчивым. Мне интересно, познакомился ли он с той девушкой именно во Флоренции.

– Я что-то проголодался, – наконец нарушает он тишину, явно меняя тему, – как думаешь, успеем ли дойти до «Старбакса» на рю Сан-Доменик или ливанет?

– Ливанет, – отвечаю я, – поэтому давай ускоримся. Купим что-нибудь в буланжери рядом с моим домом.

Адам улыбается мне своей лучшей улыбкой, берет меня за руку, другой он поддерживает массивную папку, чтобы та не упала. Новая папка все еще в хорошем состоянии, лакированная и красивая, но, уверена, уже через месяц будет такой же потрепанной, как и предыдущая.

Мы идем в сторону моего дома, моя рука в его руке. Такая теплая, приятная на ощупь. Полин как-то допытывалась, почему мы с ним иногда ходим, держась за руки. По ее словам, это знак того, что между нами что-то есть. Однако все проще: в четвертом классе я стала сама приходить из школы домой. Помню, как сильно волновалась в первый раз, Адам тогда сказал, что он на год старше меня и проводит меня до двери. Он взял меня за руку, перевел через дорогу и довел до нужного подъезда. На следующий день все повторилось. А затем это вошло в привычку. С тех пор мы часто держимся за руки, он частенько хватает меня за ладонь и тащит куда-нибудь. У нас нет проблем в том, чтобы касаться друг друга. Сейчас я вспоминаю нашу первую прогулку до моего дома, и на душе становится тепло. Адам всегда был рядом со мной, когда я в нем нуждалась. Он мой персональный супергерой, и плевать, что звучит это по-идиотски и очень наивно.

Ливень начинается быстрее, чем я предполагала. Слишком резко и сильно.

– Побежали, Эмма! – кричит Адам, обхватывает папку крепче, и мы мчимся со всех ног.

Конечно, у нас нет с собой зонта, я кое-как натягиваю капюшон куртки на голову. Мы влетаем в буланжери и встречаем недовольный взгляд мадам на кассе: с нас падают капли дождя.

– Добрый день! – громко здоровается Адам и улыбается своей лучшей улыбкой.

На женщину его обаяние не действует, и она угрюмо поправляет:

– Добрый вечер!

– Будьте так добры, – не сдается Адам, – один тради^[4] и четыре эклера – два шоколадных и два кофейных.

– Это все? – дежурно уточняет мадам.

Адам, растянув губы в очередной улыбке, отвечает:

– Это все.

Мадам достает коробочку для эклеров, аккуратно их складывает и перематывает золотой лентой. Достает багет и, быстро посчитав, сообщает:

– С вас четырнадцать евро и пятьдесят центов.

– Карточкой, – показывая кредитку, говорит Адам и забирает наш заказ.

Он платит, мы встаем перед дверями, и я говорю:

– На счет три?

Адам как-то странно смотрит на меня, его взгляд блуждает по моему лицу.

– Как же я ненавижу дождь, – неожиданно выругавшись, говорит он, и я удивлена его реакцией.

– С каких это пор?

Он молча берет меня за руку и тянет к выходу.

– Давай быстрее, Эмс. – Адам старается перекричать дождь.

Мы добегаем до квартиры, промокшие и продрогшие. Он снимает свою джинсовую куртку и кидает ее на батарею, промокшие кроссовки ставит под нее же, я следую его примеру.

– Поставлю чайник, – говорю я и направляюсь на кухню.

Он ставит свою папку на стол и вытирает ее кухонным полотенцем. Жест такой привычный. Я готовлю кофе, он раскладывает пирожные, негромко напевая неизвестную мне мелодию.

И в этот момент мне так хорошо рядом с ним. С его волос стекают капли, он, как обычно, убирает прядь со лба и заправляет за уши. Мы садимся за стол – я с ногами на стул, он же свои вытягивает на соседний стул. Кружка с горячим кофе греет мои руки. Я вдыхаю восхитительный кофейный запах и делаю глоток, жидкость приятно обжигает. Адам подает мне шоколадный эклер. Мы чокаемся эклерами – еще одна детская традиция – и принимаемся есть.

– Как думаешь, если питаться одними эклерами, они в какой-то момент будут вызывать рвотные рефлексы?

Адам со знанием дела качает головой:

– Эклеры никогда и ни за что не могут надоесть!

Я усмехаюсь и принимаюсь за второй.

– Видела бы меня сейчас Полин, – хмыкнув говорю я, – я ей сегодня клялась жизнью, что сяду на диету.

Он закатывает глаза и треплет меня по щеке:

– Когда же ты наконец успокоишься и поймешь, что тебе не нужна диета?

– Еще как нужна!

– Не порти мне аппетит глупыми разговорами, дай поесть, а? – наигранно бурчит Адам, я усмехаюсь, пихаю его в бок и сама принимаюсь за пирожное.

После перекуса мы идем ко мне в комнату. Горячий кофе согрел меня, и я стягиваю свою толстовку, остаюсь в топе.

– Мне нужно доделать философию, – говорю я и разбрасываю содержимое сумки на кровати.

– Я уже сдал, нужна помощь? – спрашивает Адам.

– Нет-нет, мне самой интересно справиться.

– Как скажешь.

Я сажусь на кровать, подтягиваю к себе ноутбук и закалываю мокрые волосы карандашом на макушке. Пряди выпадают и лезут в лицо, я прячу их за уши. Я беру в руки лист, читаю написанное и задумчиво грызу ручку, решаю, что еще добавить в текст. Адам открывает окно, и в комнату вместе с ветром врывается запах дождя и шум разбивающихся об асфальт капель и рассекающих лужи машин. Я очень люблю осеннюю серость и пасмурную погоду. Дождь так подходит под мое настроение. Чувствую, как матрас прогибается под тяжестью Адама, но не реагирую на него, погрузившись в собственные мысли. «У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет ее, как может». Преподаватель философии попросил нас написать, как именно мы понимаем это высказывание Сартра. Сложное задание. Ведь у каждого своя страсть, свои грехи, тайные желания… Все самое сокровенное мы прячем в душу и заполняем этим самым пустоту. Я заполняю свою пустоту невзаимной любовью, и в данный момент я пишу именно об этом. Откровенно выворачивая себя наизнанку. Ощущаю вместе с тем приятное опустошение.

Спустя какое-то время я чувствую настойчивый взгляд Адама на своем лице, ветер разносит мои волосы в разные стороны, карандаш падает, и волосы опускаются на плечи тяжелой волной.

– Не шевелись, – приказывает Адам, и я поднимаю на него глаза.

Он сидит близко ко мне и смотрит внимательно, сосредоточенно, пристально. Разглядывает меня всю. От покрывшейся мурашками кожи до ручки, которой я зажимаю губами. Чувствую, как его взгляд падает на мою грудь, и жалею о том, что сняла толстовку. Топ эластичный, он обтягивает каждый сантиметр моего тела.

– Продолжай смотреть на меня, Эмс. Мне нужно несколько минут, – хрипло произносит он и продолжает рисовать меня.

Я позирую ему больше двух часов, тело затекло, но я не шевелюсь. Адам так смотрит на меня, что я скорее разрешу пристрелить себя, чем сдвинусь с места хоть на миллиметр.

– Ты очень красивая, Эмс, – говорит он и откидывается на постель. – Я сделал эскиз… – он замолкает. – Первый после каникул.

Я молчу, осознавая только что услышанные слова. Он протягивает мне бумагу, и я смотрю на себя. На его эскизе я столь загадочна… Взгляд кажется глубоким и очень грустным. В то же время есть во мне нечто притягательное: чувственные губы, между которыми зажат кончик ручки, вырез топа и изгибы моего тела. По коже вновь бегут мурашки. Ведь я сейчас вижу себя глазами Адама.

– Спасибо, Эмма, – говорит он.

Я поворачиваю голову и смотрю на него. Его майка слегка задралась, обнажая красивый пресс. Мне так хочется провести рукой по его коже, пройтись по дорожке волос, ведущей вниз от пупка, и ощутить какой он на ощупь.

– Не за что, Адам, – шепотом отвечаю я, откладываю в сторону эскиз и ложусь рядом с ним. Он обнимает меня за плечи, я утыкаюсь носом ему в грудь.

– Ты всегда рядом, – тихо говорит он и нежно проводит по моим волосам. – Порой я думаю, как же здорово, что десять лет назад я попал с тобой в один класс.

Я счастливо улыбаюсь. Радость заполняет всю меня. Какой же невероятный день. Я вернула вдохновение Адаму и влюбилась в него еще сильнее. Хотя кого я обманываю? Сильнее некуда.