Глава 3

Микаэль

Конец не приходит внезапно, ты ощущаешь его приближение. Такие тихие, бесшумные шаги, холодное дыхание за спиной. Ты резко открываешь глаза и знаешь: осталось совсем немного до полного освобождения. Наверное, понимание того, что тебе осталось совсем чуть-чуть в этом мире, помогает решиться и осуществить сумасшедшие идеи, рожденные в твоем бредовом сознании. Я встаю с кровати и направляюсь к столу. Так давно я не сидел за ним, так давно не держал в руках ручку. Вертя ее в отвыкших писать пальцах, я собираюсь с мыслями. Достаю из ящика стола черный пустой блокнот, подаренный мне дедом два года назад. На кожаной черной обложке выгравирован герб нашей семьи Делионов – два льва с раскрытыми пастями, словно издающие грозный рык. А посередине – большая латинская буква D. Под гербом строгими печатными буквами золотого цвета написано «Микаэль Делион». Сейчас мне кажется, что блокнот все это время томился в ящике моего стола только ради одной цели. Я открываю первую страницу и начинаю писать.

Леа

Стоя под душем, я прокручиваю в голове нашу последнюю переписку с Микаэлем.

«Ты красивая», – написал он.

«Ты тоже, – ответила я, – а еще это значит, что мы оба грязные обманщики».

«Потому что никто из нас не урод?»

«Именно».

И все. На этом все. Далее следует череда моих сообщений. «Мика, привет, как дела? Мика, куда ты пропал? Мика, я переживаю, с тобой все хорошо?» Все это я написала за последнюю неделю, с понедельника по воскресенье. В начале второй недели я поняла, что он не ответит. Он просто исчез из моей жизни так же внезапно, как и ворвался в нее. И мне хочется плакать. Я хочу просить его не оставлять меня, продолжать писать мне буквы, которые создавали слова, которые, в свою очередь, превращались в так любимые мною предложения. Это жалко, грустно, печально. Прошел целый месяц с тех пор, как он исчез. Сегодня семнадцатое марта, а его последнее сообщение пришло семнадцатого февраля. Даже как-то поэтично – получить первое и последнее сообщение в один и тот же день с разницей в один год. Я никак не могу перестать об этом думать. Почему он исчез? Мне нужно знать причину, иначе я сойду с ума. Не может быть, чтобы человек проник в душу, ум, сердце, а потом просто пропал. Причина. Мне. Нужна. Причина.

Громкий стук в дверь вырывает меня из водоворота мыслей.

– Эй, ты живешь здесь не одна, быстрее выходи и оставь мне горячую воду, достала…

Я не отвечаю. Отчим начинает барабанить в дверь.

– Слышишь, ты, а ну вышла сейчас же. Если через пять минут ванная не будет пустой, я, на хрен, вынесу дверь, ты меня поняла?

Я молча выключаю воду. Беру полотенце, вытираю разгоряченную кожу. Нет смысла говорить, что я только зашла. Нет смысла вникать в его слова и пускать их себе в душу. Но почему они все равно ранят меня? Почему нельзя выработать иммунитет к грубости? Одеваюсь в домашние шорты и майку. Открываю дверь и иду в свою комнату, закрываю дверь на защелку. На часах 23:56. На дворе весна, но она очень холодная и серая. И прямо сейчас сильный ливень барабанит по серым крышам ночного Парижа. Я открываю окно, и в комнату врывается ветер со свежим запахом дождя. Ложусь прямо на пол у окна и слушаю шум падающих капель. И мне интересно, бывает ли им больно, когда они разбиваются о землю? Стоит ли их полет того, чтобы в конечном итоге превратиться в лужу, которая высохнет с приходом солнца? Закрываю глаза и вспоминаю. Однажды я задала тот же вопрос Мике. И он ответил, что это похоже на жизнь. Мы летаем, мы живем, но каждого ждет конец, просто мы об этом не думаем – или думаем, но не так уж часто. И разве мы боимся жить, потому что крушение в конечном итоге неизбежно? Напротив, мы жаждем как можно больше жизни, и так же, наверное, капли мечтают о полете, представляют его и ждут с нетерпением. Помню, я рассказала Микаэлю о том, что случилось со мной четырнадцатого февраля и как это изменило мою жизнь. Он сказал, что тому ублюдку нужно переломать все кости, и мне стало так приятно, что хоть кто-то не считает его героем, добившимся своей цели! На это Мика предположил, что в моем окружении, очевидно, нет нормальных парней. А я ответила, что в данный момент в моем окружении нет абсолютно никого. И он сказал мне, что у меня есть он. И я поверила. Он был у меня каждый день, практически каждую минуту, нон-стоп в течение целого года. Его шутки, его мысли, его философия. Помню, однажды он сказал, что мечтает оказаться со мной в Париже. И мы стали писать друг другу свои мечты. Да, так бывает, когда два одиночества находят друг друга. Мы писали всякие мелочи: что бы мы делали, где гуляли, что ели, как держались бы за руки и целовались. Мы создали свой мир. Наш мир, который принадлежал только Мике и Леа, и никому больше. И вдруг в один день все прекратилось. Ни сообщений, ни шуток, ни даже банального «прощай». Я так дико скучаю по нему! Мне так сильно не хватает его сообщений со словами «доброе утро», «спокойной ночи», «целую тебя». Того, с чем я жила на протяжении года. Я слушаю шум дождя, и мне хочется свернуться калачиком и заплакать. Но вместо этого я сосредотачиваюсь на дожде. На его шуме. Полностью погружаюсь в звук ветра и капель. Отключаю голову, и нет ничего в этом мире для меня в это мгновение. Этому тоже научил меня Мика.

Я вижу, как он идет. Он выше меня на голову. Черная футболка с длинными рукавами подчеркивает его красивые предплечья. Длинные волосы собраны в хвост. Он остановился на перекрестке, будто в ожидании кого-то, вглядывается в лица прохожих. Достает из кармана джинсов пачку сигарет и медленно закуривает, втягивая и выпуская дым. Я затаиваю дыхание. Он поворачивает голову, и я вижу его лицо. Черные глубокие глаза задумчивы. Он прикусывает губу и очередной раз затягивается. Я стою на месте, не шевелясь. Слежу за каждым его движением. На его руке поблескивает кольцо, а запястье перевязано. Он оглядывается в мою сторону и, поймав мой взгляд, смотрит сквозь меня. Будто я пустое место, и меня тут нет. Просто нет. Я – невидимка. Он затягивается последний раз, выкидывает окурок в урну. Слегка нахмурившись, поворачивает направо и исчезает за углом. Он не узнал меня. Не смутился, не спрятался – просто не узнал. Посмотрел, как на незнакомого человека, и пошел дальше. Что-то сломалось внутри меня в этот момент. С хрустом надломилось и рассыпалось в щепки. Я все еще стояла, не шевелясь, в надежде, что он вернется и позовет меня по имени.

…Утром меня будит шум машин. Я открываю глаза и вижу до боли знакомые серые тучи, серые крыши и серых людей, которые кажутся такими маленькими там, вдали, и их спешка выглядит такой нелепой. Весь пол вокруг меня мокрый, майка и шорты тоже промокли насквозь. Тихий стук. Запутанные мысли. Это был сон? Стук повторяется, в этот раз настойчивее.

– Леа, ты проснулась? – доносится до меня голос мамы. Да, я спала. Мне снился сон. Такой реальный. По коже бегут мурашки.

Я поднимаюсь и направляюсь к двери. Трясусь от холода или от шока. Мысленно благодарю Бога за весенние каникулы. Открываю дверь. Мама осматривает меня, качает головой.

– Почему ты такая мокрая? – с нотками раздражения интересуется она.

– Не знаю, – глупо отвечаю я и тру глаза.

Она вздыхает:

– Тебе принесли посылку. Мне не отдают, у курьера распоряжение вручить ее тебе лично в руки. А я опаздываю на работу. – Мама разворачивается, я слышу, как она прощается с курьером, а потом за ней закрываются двери лифта.

Босиком я подхожу к открытой нараспашку входной двери, у которой стоит маленький мужчина с седыми волосами:

– Доброе утро, мадемуазель Санклер?

– Я давно ничего не заказывала, – говорю я, глядя на маленькую коробочку в его руках.

– Мое дело – доставить, – с улыбкой отвечает он. – Распишитесь.

Я вяло расписываюсь на помятой бумажке, которую он тут же прячет в задний карман джинсов. Попрощавшись, бреду в свою комнату, разглядывая коробку. Странно, но на ней нет ни адреса отправителя, ни печатей почты. Только мое имя и адрес, написанные ровными печатными буквами прямо на коробке. Я возвращаюсь в коридор и открываю входную дверь, но, разумеется, курьер уже ушел. Вновь закрывая дверь, я пытаюсь сообразить, что же может быть в коробке. Слегка трясу ее, внутри что-то гремит. Я иду на кухню, достаю нож и еще раз с недоверием кошусь на странную посылку. Любопытство побеждает, я вскрываю упаковку и вытряхиваю содержимое на кухонный столик. Два конверта и блокнот. Черный, кожаный. Мое дыхание учащается, в горле встает ком. «Микаэль Делион», выведено золотыми буквами прямо по центру. Я провожу пальцем по его имени, осторожно беру блокнот и конверты и быстрым шагом оправляюсь к себе в комнату. Вдох. Выдох. Я сажусь на кровать и трясущимися руками открываю блокнот. Бумага приятная на ощупь, гладкая. Мои глаза вглядываются в слегка неряшливый почерк:

«Я хочу рассказать тебе правду. Я не знаю, как она будет выглядеть, красиво или отвратительно. Я даже не знаю, как рассказать тебе о ней. Но я точно знаю, что ты заслуживаешь правды». Мое сердце начинает биться с бешеной скоростью, а клубок мыслей в голове запутывается еще сильнее.

«Начну по порядку. Первое: в эту секунду, когда ты читаешь эти неряшливые закорючки, меня уже нет на этом свете». Останавливаюсь, перечитываю. Опять останавливаюсь и опять перечитываю. Это должно быть шуткой. Но следующие его слова выбивают воздух из моих легких.

«Да, Леа. Я умер. Это не шутка и не тупой розыгрыш, у меня не настолько нездоровое чувство юмора. Я говорю правду, и правда выглядит так: к тому моменту, когда ты будешь читать эти строки, я, Мика Делион, буду мертв. Но это не начало, а скорее конец. Видишь ли, у меня всегда были проблемы с написанием сочинений. Я прекрасно знаю, что сочинение должно состоять из трех частей: начала, середины и конца. Так что, если ты не против, а ты не можешь отказать умершему человеку, я начну с начала.