Девушки восхищенно смотрели на полки с разложенным товаром. Солнечные лучи скользили по доскам пола, и У Лан предложила приготовить яичный кофе со сгущенным молоком. Добавить в кофе яйцо поначалу показалось Николь сомнительной идеей, но на деле она не пробовала ничего вкуснее. Густой, со сливочным вкусом и без малейшего неприятного привкуса, напиток напоминал карамельный крем с добавлением кофеина. Николь просто в него влюбилась.
В ожидании кофе она думала об отце. В сражении на севере Ханоя ранили много французов. Отца вызвали по делам, и это к лучшему. Они не виделись с того неприятного момента, когда она застала его с темнокожей женщиной. Сцена их поцелуя так и вспыхивала перед внутренним взором Николь.
Покраска наконец закончилась, и Николь распахнула двери магазина, решив переключиться с мыслей об отце на покупателей.
У Лан варила кофе на небольшой кухоньке в дальней части магазина. Через темные комнаты Николь прошла до залитого солнцем двора, когда ее настиг сладковатый аромат горячего молока.
Через несколько минут вышла У Лан, неся две кружки:
– А вот и кофе.
Николь передала ей бумажный пакет с крошечными пирожными, которые купила у отца Иветты.
Девушки присели на невысокую перегородку возле колодца, наслаждаясь теплом и спокойствием. Воздух пропитался мятными нотками, крыши домов окутывала золотистая дымка. Начало дня, когда многие обитателя старого квартала еще предавались сновидениям, казалось волшебным временем.
У Лан напевала вьетнамскую песню, трогательней которой Николь не слышала. Ее соседка обладала необыкновенным голосом.
– Что это? – завороженно спросила Николь, когда девушка замолчала.
– Народная вьетнамская песня. Их много. Тебе понравилось?
– Очень отличается от французского звучания. Научишь меня?
– Конечно.
– А может, сейчас, если у тебя есть время? Открывать магазин еще рано.
Они поднялись в комнату над торговым залом и встали как можно дальше от окна. Николь не сразу взяла высокие пронзительные ноты, опасаясь, что над ней будут смеяться. Она и не догадывалась, что возле стены дома собрались местные жители, и поняла это, только когда с улицы раздались аплодисменты.
На следующий день в магазин позвонил Джерри: она получила роль в шоу «Ле Варьете». Эйфория накрыла Николь с головой, но в следующий миг она поняла, что придется рассказать все отцу и Сильвии. Ведь ей придется ходить на репетиции, она не сможет постоянно таить от них эти вылазки.
На лазурном небе таяли воздушные облака, на горизонте потемнело, собирались грозовые тучи. Николь бросила взгляд на противоположную сторону улицы, где продавали аппетитную кукурузу в карамели. Она рано закрыла магазин и направилась к У Лан узнать, пойдет ли та с ней. Мужчина, жаривший кукурузу, хотел зажечь сигарету, прикрыв ладонями пламя, но поднялся ветер. Мимо прошла сгорбленная старуха с морщинистой и белой, как бумага, кожей. Она улыбнулась мужчине, демонстрируя беззубые десны. Из магазина выбежала стайка хихикающих девчонок. При виде этих стройных, изящных созданий трудно было представить себе, что некогда старушка выглядела так же.
У прилавка У Лан не оказалось, и Николь прошла сквозь распашные двери резного дерева в другую комнату, окликая девушку. Единственный цветок лотоса в крошечной вазочке украшал стол по центру. На тумбочках стояли каменные статуэтки и керамика, под потолком медленно вращались четыре медные лопасти огромного вентилятора. Прозрачные шелковые занавески легонько покачивались на ветерке.
Услышав странный звук, Николь вышла во двор. Фасад дома оплел вьюнок с оранжевыми цветами. Стоило ей подойти ближе и притронуться к листьям, как хлынул дождь. Николь взглянула на тучи, затмившие солнце, и шагнула под навес. Замерла, зачарованно глядя на стену воды.
Сквозь шум дождя она услышала другой звук, похожий на мяуканье, но издаваемый человеком. Пройдя дальше, в комнате, смежной с кухней, она увидела мать У Лан, Ким Ли – крохотную вьетнамку в традиционном наряде аодай и с забранными в пучок волосами. Женщина обмякла на стуле, бледная как привидение. Она выглядела как мертвая. Николь нащупала пульс, потом отпустила руку с тонкой, как бумага, кожей и проступающими венами: жива, слава богу, но пульс был слабым и неровным. Что же делать? Она знала, что у Ким Ли проблемы с сахаром в крови. Когда уровень поднимался, наступало опасное для жизни состояние, а когда падал, можно было потерять сознание. Николь тщетно пыталась привести женщину в чувство, после чего направилась на кухню, где нашла на столешнице банку меда рядом с маленькой бронзовой статуэткой Будды. Раньше она не задумывалась о том, что У Лан буддистка, хотя повсюду во Вьетнаме стояли храмы.
Николь уже видела, как У Лан кормила мать сладким из ложечки, и теперь решила по капельке напоить старушку медом. Сперва ничего не происходило. Мед медленно стекал по подбородку. Но вот Ким Ли сглотнула, а через несколько секунд пришла в сознание.
– У Лан? – проговорила она.
– У Лан скоро придет. Нужно, чтобы вы встали. Держитесь за меня.
Николь помогла женщине подняться со стула, но та споткнулась и позвала дочь. Не зная, следует ли уложить старушку в постель, Николь сперва попробовала провести ее по коридору, а в итоге почти протащила на себе до кушетки. Щеки Ким Ли порозовели, и Николь решила, что ей стоит отдохнуть. Пока она ждала У Лан, то все время беседовала с ее матерью, чтобы та снова не отключилась. Попозже дала еще меда. Но сколько нужно, Николь понятия не имела.
Ким Ли выглядела усталой и более хрупкой, чем всегда. Через полчаса она уснула. Николь встала перед выбором – позвать травника с соседней улицы или позвонить семейному доктору Дюваль. В доме У Лан не было телефона, так что в любом случае пришлось бы уйти. Охваченная тревогой, Николь поднялась и прошла к двери, высматривая У Лан.
Между магазинчиками и воротами храмов с облупившейся краской группками стояли мужчины в конических бамбуковых шляпах, поедая вареный арахис и спасаясь от дождя, а женщины все так же продавали на тротуарах чай и суп с капустой и лапшой. Николь заметила У Лан чуть дальше по улице – девушка пряталась от непогоды в дверном проеме. Она разговаривала с молодым вьетнамцем. Кажется, его звали Чан.
Он коснулся руки У Лан и указал на Николь, которая делала призывные жесты. Оба бросились под ливень и устремились к ней, огибая торговцев. Когда они нырнули в магазин, Николь объяснила, что произошло и как она пыталась помочь.
У Лан кинулась к матери, проверила пульс и коснулась лба.
– С ней все в порядке.
– Слава богу, – облегченно вздохнула Николь. – Я уже не знала, что мне дальше делать.
– Я даже не могу выразить, как тебе благодарна.
– А ей не нужно к врачу?
– Отведу завтра в больницу. Сейчас ей нужно отдохнуть.
Николь с удивлением посмотрела на парня, который придвинул стул и погладил женщину по голове.
– Чан мой кузен, – объяснила У Лан.
– Рада, что твоей матери лучше. Дай знать, если я чем-то могу помочь.
– Оставайся с нами на обед. Покажу тебе верхние комнаты.
– Я бы не хотела вам мешать, – с улыбкой сказала Николь, но знала, что это честь – быть приглашенной в самое сердце вьетнамского дома.
Пока Чан сидел с Ким Ли, У Лан провела Николь наверх и показала семейный алтарь предков. Потом они прошли сквозь несколько соединенных между собой комнат, разделенных ширмами с ажурной резьбой, и остановились на верху лестницы, похожей на ту, что была в ее доме. Дождь утих, и воздух наполнился цветочными ароматами. Николь сделала глубокий вдох, желая сохранить в памяти этот волшебный момент.
– Надеюсь, тебе нравятся бан хео[9], – сказала У Лан.
– Ни разу не пробовала.
– Это что-то вроде хрустящих блинчиков. Мы подаем их сrau sống.
– А это что значит?
– С цветками банана и листьями гуавы.
– Наверное, очень вкусно.
Николь решила, что по возвращении домой отдаст отцу найденную листовку и расскажет о спектакле. Он задерживался, чему она даже радовалась. Разве можно вести себя по-прежнему после того, как она видела его с той женщиной? Как смотреть ему в глаза? Лиза вышла в сад с бокалом вина и сигаретой, и Николь присоединилась к ней.
– Сегодня я ела бан хео, – сказала она.
– Правда?
Николь кивнула.
– Тебе понравилось?
– Да.
Лиза скорчила гримасу:
– Не переношу вьетнамскую еду.
Газоны стояли в обрамлении диких цветов, вокруг ароматных кустов роились насекомые. Раскачивались ветви деревьев, а желтое солнце золотило листья, подчеркивая тени.
– Разве здесь не чудесно? Лиза, а ты помнишь, как я падала с качелей, которые висели на смоковнице в Хюэ?
Лиза улыбнулась, глядя на чернокрылую птаху, которая пролетела у них над головой и приземлилась на верхнюю ветку дерева.
– А помнишь тот раз, когда я порвала праздничное платье?
– Да, а еще нам пришлось вызывать врача, когда ты сломала ногу.
– Ты просидела со мной всю ночь.
– Каким же ты была сорванцом, – сказала Лиза. – Постоянно получала синяки или царапины.
– Лиза, а что, если Вьетминь одержит верх и нам придется уехать?
– Разве ты не слышала отца? Вьетминь никогда не одолеет французскую армию.
– Полагаю, ты права. – Николь помедлила, вдруг затосковав. – Я так мало знаю о матери.
– Лучше спроси о ней у отца. Она была хорошей женщиной, мне она очень нравилась.
– Он не станет говорить о ней.
– Ты очень на нее похожа.
– Правда? – улыбнулась Николь.
– Во многом. Она была полна жизни, совсем как ты. Сильвия на нее не похожа.
– Вьетнамцы говорят, что если ты не знаешь предков, то ты ничем не лучше вора.
– Какие у них бывают нелепые присказки, – засмеялась Лиза.
Шпилька выскочила из ее пальцев и стукнулась о пол. Николь наклонилась за ней и сломала ноготь о доски пола. Стояло начало июля, со свойственной ему жарой и влажностью, с ежедневными дождями и духотой, а улицы пестрели от красных цветов. Николь рассказала отцу про выступление, и после уговоров он нехотя дал разрешение. Но когда она передала ему найденную листовку Вьетминя, он просто разорвал бумагу надвое.
Они с Марком не виделись почти четыре недели, и Николь места себе не находила, предвкушая встречу. Хотя сейчас ей следовало успокоиться. Она решила подровнять ноготь позже, а сперва привести в порядок прическу. Николь села на край стула, чуть вспотев от волнения. Только не хватало красного лица, сломанного ногтя и растрепанных волос. Ну почему они такие густые и прямые. Если бы хоть немного вились, как у Сильвии… Николь попыталась вновь их заколоть, но сдалась и бросила шпильки на пол. Потом принялась с остервенением расчесывать их, пока те не начали блестеть, нанесла на щеки румяна, а на губы бледно-розовую помаду.
Николь прошла к зеркалу, взглянула на себя в полный рост и нахмурилась. Она всегда сомневалась насчет нарядов. Не слишком ли вызывающи эти красные розы, пришитые к зеленовато-желтому платью? И розовая помада! Николь немедленно стерла ее с губ.
В дверь постучали.
– Ты готова? – сказала Сильвия, входя в комнату. – Машина уже здесь.
Николь уставилась на сестру, едва сдержав крик.
Сильвия облачилась в простое жемчужно-серое платье из шифона, без цветочной драпировки. Выглядела она как воплощенный идеал.
– Ну что? – Она потерла ладони. – Готова?
– Но…
– Что такое? – сказала Сильвия, изображая невинность.
– Твое платье. Я думала…
Сильвия засмеялась.
Николь почувствовала, как отяжелели веки. Только не плакать! В сравнении со сдержанной элегантностью сестры она выглядела глупой и расфуфыренной.
– Зачем ты пытаешься разрушить мою жизнь?
Сильвия убрала с глаз выбившуюся прядь:
– Не устраивай мелодрам. Это просто шутка. Ты нормально выглядишь.
Николь раскинулась в кресле, царапая сломанным ногтем ладонь. Сестра подобрала слова, которые ранили сильнее всего. Кто бы хотел выглядеть «нормально»?
– Так ты идешь?
– Нет.
– Пойдем. Будут фотографировать, и я хочу, чтобы ты была на снимке.
– Чтобы рядом с тобой я выглядела ужасно?
Сильвия запрокинула голову и рассмеялась:
– Ты ведешь себя нелепо. Я же сказала: это просто шутка.
Николь подняла голову. Сильвия все еще смеялась. Николь подумала, что та может часами наблюдать за тем, как она выставляет себя дурочкой.
– Ты ведь всегда винила меня, да?
– В чем? – спросила Сильвия.
– Сама знаешь.
– Николь, я была ребенком. Пятилетней девочкой, которая потеряла маму.
– Уходи, – сказала Николь, не повышая голоса.
– Ты не так уж плохо выглядишь. Хочешь, я помогу с прической?
Николь не ответила.
Сильвия развернулась на каблуках и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
Настроение Николь упало ниже некуда. И дело не только в зависти. Триумф Сильвии оживил давно похороненное чувство неуверенности в себе. Николь выглянула в окно спальни – на бархатном небе появлялись серебристые точки. Ночь обещала быть великолепной.
Николь вспомнила тот день, когда они с Марком уплыли на лодке. На ее лице тут же появилась улыбка, и вернулось желание спасти этот вечер. Она сама виновата, что пыталась скопировать Сильвию, но это ее не сломит. Николь взяла маникюрные ножнички, решив переделать платье. Она очень старалась, но с шелком работать сложно, и по невнимательности она порезала ткань. Николь оторвала розу и бросила в стену. Она злилась на Сильвию, а на себя еще больше – за то, что так близко принимала все к сердцу. Николь расстраивалась не только из-за испорченного платья: оно лишь подчеркнуло разлад в их отношениях с сестрой.
В дверь постучали.
– Уходи! – крикнула Николь и откинулась в кресле, думая, что это опять Сильвия.
– Ты не пойдешь, chérie?
Николь повернулась и увидела в проеме Лизу. Когда кухарка подошла и обняла ее, Николь сглотнула слезы.
– Вытри слезы. И пойдем со мной.
– Я не могу идти в этом, – дрожащим голосом сказала Николь.
– Не можешь. Мы найдем тебе кое-что получше. Пора тебе понять, что не обязательно строить из себя француженку, чтобы быть красивой.
Николь улыбнулась, но такой уверенной себя не чувствовала.
Час спустя Николь остановилась на пороге бального зала, глядя на сверкающие люстры и зеркальные панели. Десятки дорогих ароматов смешивались с нотками белых роз, которые вместе с плющом оплетали колонны. Опрятные официанты разносили шампанское, оркестр у противоположной стены заиграл танго. Сначала Николь не могла пошевелиться, ощущая себя не более чем мраморной статуей в саду. Звуки музыки оживили ее. Она расправила плечи и неторопливо вошла в зал.
Николь явилась в самый разгар бала. Разглядывая женщин в сверкающих платьях, украшенных пайетками, жемчугом и стразами, она словно попала под чары этой роскоши, которая прогнала все тревоги прошлого. Кругом все искрилось от света и красок, среди аромата роз, во всей своей красе блистало французское колониальное общество. Николь ощутила, что эта ночь перевернет всю ее жизнь.
Чуть ранее, вытащив Николь из спальни, Лиза достала из своего шкафа невероятной красоты платье.
– Оно принадлежало твоей матери, – сказала кухарка и помедлила. – Шанель.
– Ты уверена? – Николь присвистнула.
Лиза кивнула:
– Думаю, оно тебе подойдет.
– Зачем ты сохранила его?
– Ваш отец привез его из Парижа еще до твоего рождения. Твоя мать надевала его лишь один раз. После ее смерти он не захотел оставлять никаких напоминаний, но разрешил выбрать что-нибудь из ее вещей на память. Я взяла это платье. Он продал все золотые украшения, иначе я бы выбрала колье. Недавно я заказала перешить платье. Думала подарить его тебе на Рождество.
Платье идеально село по фигуре, и Николь поразилась тому, насколько шикарно выглядит. Из алого шелкового поплина и красного шифона, оно было без рукавов, по тугому корсету спереди шла шнуровка, а юбка ложилась красивыми складками, расходясь от талии. Не веря своему счастью, Николь кружилась на месте и разглядывала наряд. Его простой крой и изящество были неподвластны веяниям времени.
– Посмотри, как оно подчеркивает твой цвет кожи, – сказала Лиза. – Видишь, какая ты красивая? Еще нужна красная помада и черный карандаш для глаз. Я заколю тебе волосы на китайский манер. Давай-ка возьмем красную розу от того ужасного платья.
Туфли на высоком каблуке довершили образ. Николь облачилась в классическое французское платье, но выглядела как восточная красавица.
Оркестр доиграл композицию. Зазвенели бокалы с шампанским, среди гула голосов слышался смех, кто-то восхищенно вскрикнул.
О проекте
О подписке