В Сычуаньском университете

Сычуаньский университет был старейшим учебным заведением, воспитавшим немало известных людей: Чжу Дэ, Го Можо, Ба Цзиня, Тун Дичжоу, Чжоу Жучана, Бянь Чжилиня, Фэи Юланя, Чжу Гуан-цяня и многих других. После становления Нового Китая в стране насчитывалось всего семь ключевых университетов, они управлялись Министерством образования напрямую. Сычуаньский университет был единственным ключевым университетом общего образования на весь юго-западный регион. Факультет иностранных языков входил в число самых первых учрежденных университетом факультетов. В 1959 году на моем потоке впервые открылся набор на специальность «Русский язык и литература», набрались две группы примерно по двадцать человек. Студенческая жизнь оказалась непростой: уже на второй день учебы мы писали диктант, где я набрал всего два балла (из пяти). Это был незачет, что меня сильно расстроило.

Я стал одним из студентов Сычуаньского университета, а из обуви у меня были одни лишь матерчатые туфли, вручную сшитые мамой. Летом я решил их не трогать – боялся, что к зиме они совсем износятся, и потому частенько разгуливал босиком. Моя одежда тоже была сделана из маминого холста. Поскольку зимы в Чэнду темные и холодные, я, не выдержав морозов, отправился в лавку старьевщика и купил себе ватник, чтобы не мерзнуть. В группе нашелся добросердечный человек, который пожертвовал мне еще одну куртку. Никогда в жизни я не забуду этого студенческого единения душ.

Обычно на инязе преподавали специалисты из Советского Союза, но наше обучение, как назло, пришлось на период ухудшения советско-китайских отношений. Все советские преподаватели уехали, и с нами занимались китайские учителя, многие из которых были студентами, только что распределенными из Пекина. Однако с некоторыми советскими преподавателями мы поддерживали связь по переписке. Иногда они вкладывали в свои письма фотографии. Жаль, что впоследствии все эти письма потерялись. Поступив в университет, я по-настоящему почувствовал разлад в отношениях Китая и Советского Союза. Еще одним неожиданным поворотом стал экономический кризис, начавшийся в стране в это время, из-за чего поесть мяса было затруднительно.

Университетские годы навсегда останутся в моей памяти. Для нас, студентов со сложными семейными обстоятельствами, государство практически полностью брало на себя вопрос питания, а со стипендии можно было сэкономить еще немного денег на покупку словарей и учебных материалов. Я тогда очень любил читать и целыми днями носил с собой холщовый рюкзак: куда притащу его – там и сяду за книгу. После 1959 года экономическая ситуация в стране ухудшилась, многие мои одногруппники постоянно ходили голодными, у кого-то даже начались отеки. Только семь человек чувствовали себя как ни в чем не бывало, и я в том числе. Возможно, так сложилось из-за того, что я не вышел ростом, или потому что мне требовалось совсем мало энергии. Чтобы как-то бороться с проблемой, университет придумал «противоотечное средство»: всех загоняли в просторную парилку, где коптились лекарственные травы. Одним из ярчайших впечатлений этого непростого времени стало также распределение пайков в столовой. Это была почетная и священная миссия, выполнявшаяся студентами по очереди. Миска риса выдавалась на восемь человек, и при разделе требовалась особая аккуратность. Всегда находился тот, кто набирал себе порцию побольше или соскребал снизу лишнее. Еда тогда была на вес золота: каждая рисинка имела значение!

Этот период стал тяжелым испытанием воли и характера. Некоторые студенты не выдерживали голода и просто возвращались домой. За пять лет учебы я ездил в свою деревню всего один раз: поездка обходилась слишком дорого, я бы не потянул больше. Когда я подошел к порогу родительского дома, мама увидела меня, тощего и пожелтевшего, и оцепенела, она еле меня узнала, так сильно я изменился.

Это были летние каникулы 1962 года. Условия жизни в деревне тогда стали понемногу улучшаться. Меня принялись угощать всем самым вкусным, что только нашлось дома. Я целыми днями ел до отвала и спал, спал и ел – кончилось тем, что за полмесяца я набрал шесть килограммов! Когда пришло время возвращаться в университет, отец проводил меня до уездного города Сынань в сорока километрах от дома и посадил на машину. С собой он дал мне мешок жареного гороха и несколько маленьких стеклянных бутылок, наполненных белоснежным свиным салом. Это было что-то невероятное! Я брал в университетской столовой миску обжигающего риса, размешивал с ложечкой жира и посыпал солью… Аромат сводил с ума! Нынешней молодежи чужды подобные радости, а тогда для счастья было достаточно всего несколько бутылочек свиного жира.

Обязательным условием обучения в университете была работа на производстве: примерно по одному месяцу за семестр. Особенно активным считался период летнего сбора урожая, тогда нас отправляли в деревни на окраинах Чэнду жать пшеницу. Факультет иностранных языков даже устроил соревнование, чтобы узнать, кто жнет быстрее и больше остальных. Я вырос в деревне и был привычен к крестьянскому труду больше городских ребят. Мы вставали ни свет ни заря, перекусывали и отправлялись работать. На обед не прерывались, потому что еду нам привозили прямо в поле, так что мы трудились до самой темноты. Без воли и физической силы с такой изнуряющей работой было не справиться. Я уставал так, что не мог разогнуть ноги и поясницу. Сейчас я понимаю, что именно благодаря этой закалке в юношеском возрасте на протяжении последующей жизни все задачи, которые требовали от меня усилий духа и тела, казались пустяковыми. Ну подумайте, если я справился с такими трудностями, чего мне еще бояться?

Во время учебы в Сычуаньском университете. 1964 г.

Переписанный кистью отрывок из дневника Лэй Фэна – подарок моему однокурснику. 1964 г.

Когда мы учились в университете, Мао Цзэдун^[13] призвал всех подражать примеру Лэй Фэна^[14]. Мы, будучи студентами, с радостью откликнулись на этот призыв. Наша группа даже поставила поучительную пьесу о Лэй Фэне на русском языке. Пару лет назад один мой однокурсник прислал мне отрывок из дневника Лэй Фэна, который я переписал для него в 1964 году, и теперь я бережно храню его. Вот что там было написано: «Ах, молодость… Ты вечная радость! Но истинная молодость принадлежит тем, кто вечно стремится вперед и вверх, кто забывает себя в вечном труде, кто вечно помнит о скромности».

Студенческие годы пролетели незаметно. На четвертом курсе нужно было писать курсовую, и я перевел произведение киргизского писателя Чингиза Айтматова^[15]. Темой дипломной работы на пятом курсе я выбрал «Гуманизм Л. Н. Толстого». Вообще в нашем инязе огромное внимание уделялось именно литературе: проводились даже лекции по истории западной литературы, чтению литературных произведений и риторике. Мне это казалось очень увлекательным. За время обучения я воспитал в себе привычку читать газету «Жэньминь жибао» и журнал «Хунци» и тщательно разбирать передовицы. Также я не пропускал ни одного тематического выпуска ежедневной газеты «Сычуань жибао», посвященного искусству или международным отношениям.

В 1960-1970-е годы во всех школах, вузах и государственных органах огромное внимание уделялось воспитанию и образованию детей из рабочих и крестьянских семей, они пользовались политическим доверием. В то время по всей стране не нашлось бы ни одного по-настоящему зажиточного региона, и я, деревенский мальчик из гуйчжоуских гор, чувствовал, что не так уж сильно отличаюсь от городских жителей. Сейчас обстановка кардинально изменилась: университеты набирают абитуриентов, государственные органы – выпускников, но среди них встречается все меньше детей крестьян и рабочих, не так ли? Занимая должность секретаря партийного комитета Министерства иностранных дел, я специально обращал внимание на происхождение наших сотрудников и кадровую структуру ведомства, а также запрашивал у заместителя министра, отвечавшего за управление персоналом, сведения о том, какие регионы и социальные слои представляют сотрудники министерства. На мой взгляд, это вопрос из области не просто техники, а высокой политики.

Однажды, выступая с речью на заседании Госсовета, посвященном реформе образования, я отметил, что в лучших учебных заведениях, где воспитываются политические лидеры Китая, таких как Университет Цинхуа или Пекинский университет, необходимо выстроить сбалансированную систему набора абитуриентов: важно, чтобы там учились представители всех регионов и социальных классов, поэтому необходимо выделить часть мест для бедных западных областей и детей из малообеспеченных семей рабочих и крестьян. Ведь от того, кто будет возглавлять нашу огромную державу и управлять ей, зависит путь Китая и его судьба. Как потом говорили, руководители министерств и ведомств сочли мое замечание разумным и передали его Министерству образования. Сейчас вузы Проекта 2П^[16] постепенно увеличивают квоту мест для абитуриентов из малообеспеченных крестьянских семей.

Поступление в институт. Поездка «в низы»

Перед самым выпуском руководство Сычуаньского университета предложило мне и еще нескольким студентам, хорошо проявившим себя в различных областях, сдать экзамены в магистратуру Института иностранных дел. Я тогда собирался остаться в университете и стать преподавателем, но раз уж появилось такое предложение, пошел поступать, хотя не ожидал, что и правда поступлю. Туда набрали пятьдесят бакалавров из одиннадцати ключевых вузов Китая: Пекинского, Народного, Пекинского педагогического, Нанькайского, Цзилиньского, Уханьского, Чжуншаньского, Фуданьского и Сычуаньского университетов, Пекинского и Сианьского институтов иностранных языков. Я слышал, что экзамен пошли сдавать больше тысячи человек со всей страны. Нас всех оценивали по единой шкале, потом отбирали пятьдесят лучших, изучали дело каждого (нет ли политических или семейных проблем), а если он не подходил, добирали на его место следующего в очереди. Среди поступивших пятидесяти студентов не было ни одного «богатенького сынка», у всех были самые обычные родители. Пятнадцать человек окончили университет по специальности «Русский язык», и большинство из них происходили из крестьянских семей. Некоторые ребята впоследствии заняли руководящие посты в дипломатическом аппарате.

В те времена поступить в Институт иностранных дел значило войти в круги МИДа. Мы пользовались всеми привилегиями магистрантов: получали ежемесячную стипендию в сорок два юаня и выплату на учебники и газеты. В Пекине я почувствовал, что условия моей жизни разом изменились в лучшую сторону После приезда в столицу мои пожелтевшие от скудного питания волосы снова почернели. Я впервые попал в столицу и пребывал в приятном возбуждении, все было для меня в новинку. Выйдя из здания Пекинского вокзала, я подозвал велорикшу. Сзади к повозке крепился кузов, куда я поставил взятый из Чэнду бамбуковый короб. Стояла ясная погода, рикша вез меня через площадь Тяньаньмэнь к институту, чтобы я мог доложить о себе, – эта поездка навсегда останется в моей памяти.

Вскоре после начала учебы, в один из дней 1965 года, сверху заявили: прекращайте учить язык, который вы учите, и принимайтесь за «четыре чистки»^[17]. Так нас распределили в местечко близ города Вэнь-цзя в уезде Люян провинции Хунань, чтобы мы осуществляли «четыре чистки». Министерство иностранных дел выслало немало людей: меня с товарищами Тан Цзясюанем, Ли Фэнлинем, Чжан Дэгуаном и другими и еще кое-кого из Кабинета переводов, который тогда назывался «переводческим отрядом». Нашей группой командовал товарищ Цун Вэньцзы. Помню, до женитьбы я частенько заходил к нему домой пообедать.

Больше полугода мы проводили «чистку» в Хунане при полном отсутствии каких-либо удобств. По распоряжению свыше нас селили в самые бедные семьи; объедать этих людей категорически запрещалось. Мы питались, жили и трудились вместе с крестьянами, спали все вместе на одной циновке, и даже в лютые зимние морозы как обычно шли в поле работать. За те несколько месяцев я успел сменить три семьи, и все они жили в жутких условиях. Выйдя на пенсию, я поехал в ту самую деревню и пригласил знакомых мне по прошлым временам крестьян на обед. Кто-то вспомнил, как однажды принес Сяо Даю четыре яйца, но тот наотрез отказался есть. Тогда все называли меня Сяо Дай, то есть «маленький Дай».

Хотя с основания КНР прошло уже больше пятнадцати лет, хунаньские деревни по-прежнему оставались бедными. Даже мне, мальчишке, вышедшему из гуйчжоуских гор, это казалось удивительным.

По вечерам мы засиживались на собраниях до глубокой ночи, затем в полной темноте шли ночевать в свои временные крестьянские жилища. Этот опыт работы и ведения быта среди крестьян Хунаня помог мне по-настоящему, со всех сторон увидеть реальную жизнь страны и людей, он укрепил мою привязанность к трудовому народу и закалил навыки общественной деятельности. Впоследствии, уже занимая должность секретаря партийного комитета МИДа, каждый год вместе с чиновниками государственного аппарата я непременно участвовал в специальной поездке по бедным регионам, чтобы изучить обстановку в стране. Мы, дипломаты, обязаны четко знать и понимать собственную страну и свой народ, чтобы всегда помнить, кому мы служим и за что боремся.

После доброго полугода «четырех чисток» в марте или апреле 1966 года мы вернулись в Пекин. Назревала «культурная революция», в пекинских политических кругах царила напряженная обстановка, на «Деревушку в три двора» уже покатилась волна критики^[18]