– Лорд, леди, – деррики подпрыгнул, привлекая к себе внимание, – с этого холма вниз и вдоль реки до большого тиса. Дальше заклинание не действует, выберетесь легко. Лошади ждут там же. А в ваши дела семейные считаю вторгаться неэтичным.

– Ах, так теперь это неэтично? – взревел Белен, пытаясь растоптать языкастого малыша.

– Не тронь, – я заступила дорогу. – Спасибо, деррики. В следующий раз у меня обязательно найдутся крошки хлеба для тебя.

Фейри недовольно зыркнул на мужчину и отсалютовал мне крохотной шапочкой:

– Благодарю, леди. Надеюсь, мы с вами ещё встретимся. А с вами, – он поморщился в сторону неприятного мужчины, – для вашего же блага, надеюсь, что нет.

– Белен.

– Мы можем поговорить об этом позже?

– Белен?

Я глубоко дышала, стараясь не злиться и дать объясниться тому, кто знает слишком много. Явно больше, чем я.

– Это очень сложная и длинная история. Давай вернёмся домой.

– Белен!

– Вирке!

– Не смей кричать на меня!

– Ты начала первой!

Воздух неровно, прерывисто, змеёй выползал из груди. Что бы это ни было, какой бы длинной и непонятной не оказалась эта история, мне требовалось её узнать.

Здесь и сейчас.

– Белен, – я заговорила так тихо, что со стороны могло показаться, что я спокойна, что не готова сорваться на визг и с кулаками накинуться на стоящего передо мной растерянного… мальчишку. Всё-таки он оставался мальчишкой. Не менее испуганным, чем я, одиноким, понятия не имеющим, как это – поступать правильно. Но тогда мне так не казалось. Тогда, много лет назад, я видела молчаливого предателя, не желающего говорить о женщине, которую я очень долго училась ненавидеть. – Приём у короля.

– При чём здесь приём? – оторопело заморгал он.

– Ты должен мне желание. Потому что я пошла на приём и вела себя прилично.

– Прилично?!

– В меру своих возможностей. Так вот, я хочу, чтобы ты немедленно рассказал мне, почему фейри назвал нашу мать приёмной.

Белен беспомощно растрепал уже переставшую быть аккуратной причёску. Спутанные волосы тут же рассыпались по плечам, полезли в лицо, словно решёткой пытались удержать слова.

– Потому что ты не моя сестра, Вирке.

– Мой мальчик, разве подглядывать за сестрой приличествует юному лорду?

Я захлопнул дверь громче, чем стоило бы, подпрыгнул то ли от неожиданности, то ли от глумливого голоса. Отец никогда не был слишком щепетилен и любил уколоть только начавшего превращаться в мужчину мальчишку. Благо, никогда не упоминал обо всех сделанных им глупостях при посторонних.

– Я, – я замялся, не зная, что ответить, покраснел, кажется, до кончиков пальцев ног, смущённо отшатнулся от комнаты Вирке. – Я хотел зайти, а она там… Я не специально!

– Не смущайся, мальчик мой, – лорд Агро присел передо мной на корточки, становясь одного роста, взъерошил едва прикрывающие уши волосы. – Рано или поздно ты бы всё равно начал интересоваться женщинами. Хотя, признаться, я надеялся, что приглашённые мной очаровательные дамы скорее привлекут твоё внимание.

Дамы в замке действительно обитали. Я никак не мог взять в толк, откуда и зачем они взялись. И уж точно не понимал, почему так вьются вокруг меня и всё пытаются заглянуть пожелать спокойной ночи. Выпроваживать их с каждым вечером становилось всё сложнее.

– Я не хотел ничего дурного…

Позорище! Тоже мне, будущий лорд! Пойман подглядывающим за собственной сестрой во время шумной примерки нового платья. И кем? Родным отцом! Лучше бы дал подзатыльник, накричал, да хоть высек! Только бы не смотрел так сочувствующе, как на нездорового. Хотя…

А разве я здоров?

– Идём. Нам пора поговорить.

Отец мягко, но твёрдо сжал моё плечо. Вот и сбылись мечты об исцеляющей порке.

– Библиотека?

Я ожидал чего угодно: подвала, пыточной камеры, чулана, где меня заперли бы до скончания веков… Но библиотека? Наказание книгами весьма сомнительно: читать я всегда любил.

Он не ответил. Невразумительно бормоча под нос, перетаскивал лестницу с места на место, чтобы добраться до самых дальних полок, выуживал огромные рассохшиеся фолианты, свитки, которым стоило рассыпаться на части ещё до моего рождения, записки…

Наконец колонна бумаг оказалась на столе, способном выдержать рыцаря в полном доспехе. А может, и на коне.

Господин Ноктис де Сол развернул передо мной толстый лист пожелтевшего пергамента, покрытый столь изящным рисунком, что казалось, раскинувшееся на нём дерево встрепенётся от ветра, зашелестит листьями и протянет тонкие ветви навстречу склонившемуся юнцу.

– Что ты видишь?

Странный вопрос.

– Стол. Пергамент. Рисунки, – начал перечислять я.

– Ох, тебе явно суждено стать отменный воином, – прыснул отец и уточнил: – Что ты видишь на рисунке?

– Дерево. Это древо жизни, так?

– Возможно. Продолжай.

– Дерево отмечает праздники колеса года: Йоль, Имболк, Остара¹²… А это что? – я ткнул пальцем в нечто, напоминающее кокон, запутавшийся в ветвях между Имболком и Белтейном и поскорее убрал руку. Ещё испорчу древнюю ценность.

– А ты подумай.

Не самая любимая часть, но я постарался.

– Этот – весной, так? А второй такой же между Ламмасом и Самайном. Осенью. Это же Равноденствие!

– Всё верно, сынок, только впредь не стоит произносить это слово так громко. А теперь посмотри сюда.

Другой свиток, кажется, ещё более старый, но на удивление прочный, полотном накрыл кипу книг. Дерево, колесо года, праздники – всё повторяло предыдущий рисунок, кроме одного: коконы, что лишь отмечали значимые дни на первом рисунке, здесь превратились в лопнувшие почки; и в них, поджав под себя колени, блаженно улыбаясь, в окружении золотого и серебряного света спали… дети!

Девочка и мальчик. Не младенцы, но ещё не взрослые. Отличающиеся в мелочах, но совершенно одинаковые.

– Люди? Откуда здесь люди?

– Ты мне скажи, – хозяин замка устроился на стуле, задрал ноги, приготовившись долго ждать.

– Понятия не имею!

– Даже не пытайся. Я тебя, между прочим, за непотребством поймал. Не выпущу, пока как следует не напряжёшься, – мужчина явно забавлялся, но настроился решительно. Пришлось размышлять.

– Это не боги. И не символика, – наморщил лоб я, – тогда людей нарисовали бы у каждого праздника. Это какое-то воплощение равноденствия? – на всякий случай я понизил голос.

Ещё не старый лорд посерьёзнел, нехотя поднялся с удобного сидения и положил тяжёлую десницу¹³ на моё плечо.

– Это не воплощение, сынок. Эти двое – и есть Равноденствие. Они не люди, хотя всегда ими являлись; они не боги, хотя по силе способны сравниться с ними; и уж точно они не ведьмы, не колдуны, хотя умеют всё то же, что и они. И даже больше. Они рождаются… Нет, они вырастают из чистой Силы. Очень редко. И когда-то мирно жили рядом с нами: поддерживали баланс, крутили колесо года…

– Как?

– Как, – отец почесал в затылке и выщелкнул грязь из-под ногтей, как какой-нибудь привратник, – а гоблин их разберёт! Как-то поддерживали. Самим своим существованием, наверное.

– А почему они больше не живут среди нас?

Отец никак не мог устоять на месте, всё пытался облокотиться на спинку стула, присесть на стол, обнять меня… Не хотел говорить что-то? Оттягивал неизбежное?

– Наверное, потому что мы неправильно себя ведём. Или потому что отец нашего Вальдинга постарался истребить всех, у кого нашёлся дар, если они отказывались ему служить. А может, они рождаются, как и прежде. Просто мы этого не знаем.

– Они избранные, да? – я читал истории о героях. Сильных, смелых, жертвующих всем ради долга. Наверное, эти Равноденствие тоже герои.

Лорд Агро оправил сыну камзол, вырвал выбившуюся из шва нитку.

– Не думаю. Они просто… Просто хотят стать счастливыми. Наверное. Но, видишь ли, Белен, они могут… Должны. Обязаны быть вместе.

– Потому что они родня?

– Потому что они – единое целое. И один без другого зачахнет, потеряет себя, никогда не сможет стать счастливым, даже если будет очень пытаться полюбить кого-то другого, – подтянутый мужчина внезапно показался невероятно уставшим и старым. Таким, словно сам слишком долго пытался казаться кем-то, кто ему неприятен.

Я выхватил резанувшее по ушам слово:

– «Полюбить»? Но они же одинаковые! Как брат с сестрой! Как мы с Вирке!

– Вот именно, – постаревший лорд обнял меня болезненным тягостным движением, – точно как вы с Вирке.

– Папа?

– Да, Белен.

– Мы с Вирке – они? – одинаковые детишки с рисунка неотрывно смотрели круглыми чёрными глазками, и черты их незримо менялись, обострялись, делая лица куда более знакомыми, чем того хотелось бы.

– Одна очень хорошая женщина попросила воспитать вас. Вы были ещё слишком малы, чтобы запомнить. Разделить Равноденствие – подобно пытке. Воспитывать так, как должно, – невозможно. Муж и жена не могут, не имеют права быть близнецами. Ищейки Вальдинга не упустили бы шанса, заметили бы, притащили вас на поклон к королю. Поэтому…

– Поэтому вы воспитали нас как брата и сестру?

Обманули нас. Держали за идиотов. Заставили пойти против природы.

– А был выбор? Я понятия не имел, что тяга в паре окажется так сильна. Думал, вам будет достаточно родственной близости. А ваша мать…

– Это та, которая нам не мать, так не-отец? – я отступал к стене, увернувшись от утешительных объятий.

Ноктис де Сол скривился, как от пощёчины:

– Она не считала нужным рассказать больше. Она вообще не любит говорить об этом. И я её не виню. Мне очень жаль, Белен. Мы пытались спасти вас, дать нормальную жизнь.

– Я считал себя сумасшедшим! Больным! – я кинулся к дверям. Убежать, зарыться лицом в подушки и попытаться выплакать то унижение и обиду, что пришлось испытать. – Ты всё это время знал! Ты смеялся надо мной!

Отец успел наперерез, придержал дверь рукой: куда мальчишке совладать со старым воином?!

– Сын…

– Не смей называть меня так!

– Ах, не сметь? – он схватил меня за шкирку и хорошенько дёрнул вверх, заставляя взглянуть в глаза. – А как прикажешь тебя звать? Мальчишку, которого любил и воспитывал, как родного? Называть тебя бастардом? Подкидышем? Приблудным? Мы с вашей матерью… Не скалься! Эта женщина любит вас, хотя и не обязана! Мы всей душой желаем вам счастья! В этих книгах – всё, что тебе нужно знать. Можешь покричать, побиться головой об стену, но после – прочти. И тогда уже решишь, стоит ли нас ненавидеть. И стоит ли лишать сестру… Вирке нормальной жизни.

Он отбросил меня, как паршивого щенка. И я не виню отца за это, я бы тоже обиделся. Запер дверь, оставив наедине с книгами, навсегда разделившими существование на до и после.

Я прочитал их все.

Про уничтожение ведьм; про войны и восстания; про то, что бывает, когда один из Равноденствия умирает.

И поклялся сделать всё, чтобы Вирке не стала тем, кем родилась.

– Это всё? – Вирке ровно глубоко дышала, перебирая пальцами спутавшиеся волосы. То и дело попадались особо упрямые колтуны, и она с силой вырывала их, не морщась.

– Это всё, что мне известно.

– И мы, вроде как, связаны судьбой, как гоблинова истинная пара из дешёвых романов?

Я погладил её ладонь, успокаивая. Улыбнулся как можно более ободряюще, будто сам не боялся происходящего до дрожи:

– Мне нравится, как это звучит.

Она вырвала руку:

– Неа. Нет. Не-е-е-ет! Катитесь вы! Со своими судьбами, предназначениями и извращёнными фантазиями. Может, ты просто больной на голову и домогаешься родную сестру? Нет. Ни за что!

Она вскочила, и я поднялся вместе с ней. Прикоснулся к мягкой, невероятно шелковистой и притягательной щеке:

– Всё хорошо, Вирке! Всё хорошо! Я тоже не верил. Но есть доказательства, книги, свидетельства…

– Доказательства чего? Того, что ты имеешь право меня трахнуть? Знаешь, на чём я вертела ваши свидетельства!

– Вирке.

– Не смей приближаться ко мне!

– Ви-и-и-рке…

– Руки убери! Не трогай, сказала!

– Вирке!

Сколько же времени я мечтал об этом? Просыпался ночами, звал её, хотя прекрасно знал, что сам, спасаясь от соблазна, отправил сестру как можно дальше.

Когда лордом Ноктис де Сол стал я, ничто больше не сдерживало ужасное, постыдное желание. Я не только получил моральное право, когда отец рассказал правду, я ещё и получил власть, возможность заставить, принудить желанную женщину, когда он умер.

Смог бы я сдержаться? Не знаю. Старался, насколько хватало сил. Но как долго мучающийся от жажды усидит рядом с фонтаном, не прикасаясь к переливающейся негой шёлковой глади? Я никогда не отличался терпением.

Я заставил эту гоблинову девку заткнуться единственным возможным способом. Слишком долго мучился сам, и теперь терзал её: царапал, кусал губы, впитывал каждый вдох и хрип. Я должен был доказать ей… показать, как сильно… как много она значит для меня. Больше, чем сестра. Больше, чем кто бы то ни был! И разве я сумел бы подобрать слова? Нет. Но я целовал её. Целовал так, как ни одну из баб, с которыми пытался выгнать образ леди Ноктис де Сол из головы. Целовал сильно, больно, бесчеловечно.

И она ответила мне.

А потом врезала коленом между ног.