Глава 7

Лаврентий Павлович любил скромность. Причем это проявлялось во всем: и в работе, и в отношении с людьми, и даже в убранстве его рабочего пространства. По службе ему выделили квартиру в четыре комнаты, одну из которых он самолично превратил в камеру – повесил амбарный замок да задвижку.

Остальные комнаты казались нежилыми. В спальне кровать да шкаф. Стены гостевого зала держали десятки полок с аккуратно расстеленными стопками бумаг. Маленькая кухня, которой Лавр не пользовался, и рабочий кабинет, где тот находился чаще всего.

Каждый человек, кто хоть раз наведывался к нему, мог с уверенностью заявить, что Лавр всегда на рабочем месте. Отсюда и уважение к нему как к человеку ответственному. В тех случаях, когда Лаврентий Павлович покидал кабинет, его заменял городовой. И чаще всех этим человеком был Макар – ответственный и надежный, хоть и вызывал сомнения у некоторых жителей района. Лаврентий Павлович на такие домыслы не обращал внимания, ему было достаточно того, что Макар исправно выполнял приказы.

Вот и сейчас городовой отчитывался еще об одном дне наблюдения за Думской улицей.

– Ваше благородие, после вашего визита ничего странного не заметил.

– Кто-то еще приходил?

– Нет, после ухода Георгия Александровича фотоателье закрылось. Правда… – Городовой замешкал, не решив, стоит говорить или нет.

– Не тяни! – нахмурился Лавр.

– Дело такое, ваше благородие, тот рыжебородый снова околачивается у этого дома. Чует мое сердце, что неспроста, может, чего стащить хочет или…

– Так потому ты там и стоишь, чтобы избежать кражи или чего хуже. Ты пока за ним понаблюдай и, если что, веди ко мне. Тут и поговорим.

– Понял, ваше благородие. Больше докладывать нечего. Можно личную просьбу?

– Говори.

– Выручите меня двумя рублями? Тетушка прихворала, а до получки…

– Нет. – отрезал Лавр. – Ты мне еще прошлый рубль не вернул.

Макар виновато кивнул.

На том их встреча закончилась. Макар вернулся на Думскую. Лаврентий Павлович перешел к следующему обращению. Не такому интересному, как мистификатор. Вот, например, два соседа не могли никак примириться. Тот, что жил сверху, жаловался на того, что жил снизу, потому что тот вечно стучал шваброй в потолок. А тот, что жил снизу, оправдывался тем, что тот, что жил сверху, топал, как стадо коров. Замкнутый круг. Лаврентий Павлович вздохнул, но делать было нечего. Все же его участок считался образцовым.

Глава 8

Утро никак не наступало. Как ни старался Николас прогнать ночь, она все еще хозяйничала за окном. Сидя за маленьким столом спиной к своей спальне, он перечитывал абзац об устройстве камеры-обскуры. Огонек свечи задрожал – подул ветер.

«Они говорят с нами, и я их слышу» – всплыла в голове фраза Мастера. Теперь и Николасу казалось, что он слышит призраков. Иначе кто еще мог шептать позади него, таясь в тени маленькой комнаты.

Он чувствовал спиной, как она, девушка с зияющей раной на лице, крадется к нему, тянет ледяные и высохшие руки к его шее. Хуже всего то, что, даже если он обернется, ее образ не растворится в пространстве. Ее смерть грузом тащит его душу прямиком в ад, каждый раз напоминая о роковой ошибке.

Ко всему прочему головная боль, изгнанная опиумным дымом, возвращалась из пустоты. Спина взмокла и тут же пошла мурашками.

Теперь, когда девушка подошла ближе, стало слышно, что она издает звуки подобные низкой вибрации.

– Прочь, – впервые сказал Николас.

До сих пор он не пытался прогнать ее, считая, что ее преследование – вынужденное наказание. Теперь же, когда она опутывает его мысли и заставляет вновь взяться за фарфоровую трубку и втянуть в себя еще немного целебной отравы, ей пора уходить.

– Прочь, – повторил он тише.

Голос ослаб. Обжигающие своим холодом руки легли на его плечи. Следом голову пронзили сотни острых игл. Во рту возник металлический привкус.

На этот раз он проиграл.

Пламя свечи разожгло опиумный камешек. Горячий дым устремился сквозь отверстия и проник внутрь писателя. Тут же тиски ослабли, а призрак вернулся в свой угол.

Но вместе с облегчением в мысли пришла и вязкость. Они затупились и больше не могли усвоить ни одного слова из книжки. Так что следовало отложить ее до утра.

Благо теперь оно подступало быстрее.

С первыми лучами Николас вышел из дома. Свежий утренний воздух прогнал гниль из головы. Николас облегченно вздохнул и размял плечи. Тело медленно приходило в норму. Хотя металлический привкус ночного кошмара еще хранился на языке.

Благодаря Петру Алексеевичу он узнал адрес, по которому проживал начальник почтовой службы.

Подняв ворот пиджака – утро выдалось прохладным, – Николас зашагал вдоль дома. В тот же миг тень с противоположной стороны дороги пришла в движение. Сомнений никаких: либо Кузьма, либо его остроносый друг. Видимо, тревожатся о том, чтобы писатель ненароком не заглянул в полицейский участок.

В итоге прогулка до дома Георгия Александровича вышла увлекательной. Даже азартной. Николас старался идти непредсказуемо, то ускоряя шаг, то, наоборот, замедляясь до улиточной скорости. Иногда он резко сворачивал или замирал, чтобы сбить преследователя с толку. И порой у него это получалось.

Но, несмотря на уловки и хитрости, тот неожиданно возникал за спиной, когда казалось, что преследование окончено. Бог с тобой, подумал Николас и зашагал привычным шагом. Тень подхватила ритм и последовала за ним, сохраняя расстояние.

В итоге, когда показался дом с нужным адресом, Николас сделал вывод, что следит за ним совершенно другой человек, потому что сомневался, что у Ермолая и Кузьмы хватит терпения на такие игры.

Вход в квартиру Георгия Александровича располагался внутри дома со сплошным фасадом со всех сторон. Во двор-колодец вели ворота с резными железными цветами, обвившими такие же железные прутья.

Во дворе царила утренняя тишина. Жильцы многоквартирного доходного дома только-только просыпались и приступали к привычным делам. Двор пустовал. И из-за вечной тени выглядел мрачно. Отсутствие ветра в замкнутом со всех сторон пространстве сделало воздух настолько плотным, что казалось, его можно потрогать.

Николас пробежал арку, где каждый его шаг звонко разлетался эхом, свернул за угол и притих. Спустя полминуты послышались еще одни шаги, не такие звонкие, но все еще отражающиеся эхом от каменных стен. Преследователь вбежал за ворота в арку и остановился. Было ясно, что он потерял след – писатель мог вбежать в любую из парадных, а точного адреса преследователь не знал.