Глава 2

1

С момента своего основания Гримсвик не знал ничего ужасней, чем эпидемия холеры, случившаяся в 1851 году. Болезнь зверствовала по всей Европе, но север Норвегии обходила стороной. И люди, живущие здесь, даже и не думали, что хворь заберется так далеко за пределы крупных городов.

Гримсвик был не готов к такой напасти. Ежедневно от холеры гибли десятки человек, и единственный врач на весь город не мог никак им помочь. Болезнь растекалась по улицам и без проса проникала в дома. Следовало изолировать больных от здоровых. Совет даже предлагал прогнать всех заболевших в лес и там поставить палатки. Но это решение вызвало волну гнева, и человека, предложившего эту идею, ночью забили на площади.

В то время в состав совета входила семья Форсберг. Богатейшие люди, наследники старинного замка на холме и нескольких фабрик. Они укрылись за стенами на краю города и отрезали себя от остального мира. Но камень не преграда заразе.

Никто не знает, как бы сложилась судьба города, если бы сам глава семьи господин Густав Форсберг не познал всю тяжесть болезни, что постигла троих его сыновей. Он отдал замок в распоряжение совета. Дорога туда была вымощена камнем и вела сквозь леса, составляя час пешей прогулки. Совет решил, что замок станет местом, где людям помогут выздороветь. Но получилось, что там они попрощались с жизнью.

Многие в то время покинули дома, надеясь на то, что в других краях болезнь их не настигнет. Другие, зная об эпидемии на всем континенте, оставались дома и молились всем богам, слезно вымаливая спасение.

Осенью 1852 года болезнь отступила. Последний зараженный человек вышел каменной тропой из Гримсвика и больше туда не вернулся. А уже весной в город стали возвращаться жители.

Об эпидемии говорили редко. Умерших старались не вспоминать. Их тела решили сжечь вместе с замком, что стал их общей усыпальницей.

С тех пор в Гримсвике наступили спокойные времена. Свидетели прошлых лет один за другим отправились в иной мир. Их дети не испытывали того суеверного трепета и не знали тягот болезни, потому жили счастливо, посвятив себя честному труду. Изредка в каких-то семьях случались трагедии: у кого дети заблудились в лесу, кто сгинул в болотах, а кто погиб в пьяной драке. Но то случалось не чаще одного-двух раз в год, поэтому можно было не беспокоиться, что это кого-то коснется. Никто и не волновался, пока в одну октябрьскую ночь не пропало сразу два ребенка. Вот тогда-то и забили тревогу.

За месяц в город вернулись и страх, и удручающая атмосфера. Улицы опустели, а незнакомцев встречали с подозрением и пытались их выпроводить как можно скорее. Правда, таких глупцов, желающих заехать в Гримсвик, становилось все меньше.

2

Многие ехали в Гримсвик только из-за мастерской Грунланда. Там изготавливали лучшие скрипки, флейты, лиры и главное достояние жителей – народный инструмент лур. Практически у каждого дома над камином висела такая трубка длиной метра полтора, сделанная из дерева, украшенного узорами и рунами. Люди верили, что его глубокий резонирующий звук может открыть врата в мир духов. Вот только пользовались им редко, разве что во время фестивалей и ярмарок, когда город наполняла музыка.

Оттиск с инициалами Грунланда превращал обычные инструменты в настоящее сокровище для ценителей музыки. И даже несмотря на суеверия и страхи, люди посещали город.

Был он невысокого роста, с мягкими чертами лица, темными волнистыми волосами и глубокими, почти черными глазами. Руки, если верить его словам, никогда не знали дрожи. Потому так искусно высвобождали из дерева музыкальный инструмент.

– Вам бы в столицу, а может, даже в Рим или Париж. Таких мастеров на весь мир единицы! – говорили люди, побывавшие в этом месте.

Но сам Арне отмахивался от всех предложений и всегда отвечал одно и то же:

– Дерево в этом месте обладает уникальными свойствами, другого такого места я просто не найду.

Впервые за десятки лет в мастерскую Грунланда не зашел ни один посетитель. А сам Арне Грунланд собирал последнюю партию скрипок, чтобы отправить в большой музыкальный магазин в Тронхейме. Продажи за последний месяц сократились, а расходы никуда не делись. Даже с учетом того, что господин Хокан с недавнего времени любезно выступил его партнером и разделил финансовые тяготы, Арне не видел иного выбора.

– Ящики грузите осторожно, между ними раскладывайте сено! – Господин Грунланд отдавал команды, стоя на небольшом балкончике второго этажа своего магазина. Он же служил ему и домом, и мастерской.

Рабочие терпеливо раскладывали ящики и, когда скрывались в магазине, гримасничали и шутили над Арне.

– Сено… сено не забудьте! – кричал тот с балкона.

– «Сено…сено…» – передразнивал его рабочий под всеобщие улыбки.

С балкона хорошо виднелись две дороги, идущие от центра города в два направления, и по одной из них, точно призрак, в одиночестве брела женщина. Арне заметил ее сразу. Его глаз был наметан на детали, а ее вид слишком отличался от остальных. Подол ее платья был изорван и испачкан в грязи. Нос и уши горели красным и выделялись на бледном лице. Пальцы дрожали и неестественно изгибались, точно черви, выползающие из земли. Иногда она заламывала руки или тянула себя за каштановые пряди волос.

Арне узнал ее не сразу. Горе сильно истощило женщину. Но как только он разглядел получше, то сразу бросился к ней. Он сбежал по лестнице и выскочил на улицу, ловко лавируя между работниками с ящиками.

– Фрида! Фрида! – Арне кричал и махал ей шейным платком, но женщина не обращала на него никакого внимания.

Когда до нее оставалось не больше тридцати шагов, он заметил, что с кистей капает кровь.

– Госпожа Нильсен, постойте!

Он нагнал ее и тронул за плечо. Неожиданно женщина истошно закричала и накинулась на него с кулаками. Обессиленная, она едва касалась его и не могла причинить вреда. Арне быстро перехватил ее за руки, стараясь не касаться ран. Кровь с ее рук испачкала пиджак и манжеты рубашки.

– Это я! Арне Грунланд!

Крик прекратился, и Фрида посмотрела на него пустыми глазами, словно видела его впервые.

– Что с вами? – спросил Арне, осторожно изучая знакомую.

Та не ответила, лишь всхлипнула, сдерживая слезы.

История прошлой ночи быстро стала достоянием общественности. И как подтверждение – сборище возле мэрии. Арне знал, что этой ночью в их семье исчез еще один ребенок.

Резкими вдохами, с дрожащими руками Фрида стала набирать полную грудь воздуха, чтобы выдать новую порцию душераздирающего крика, но Арне опередил его пощечиной.

Женщина встрепенулась и заморгала. Из глаз побежали слезы.

– Вы? – с трудом выдавила она.

Пелена понемногу спала, вернув серым глазам их родной цвет.

– Что с вами? – повторил Арне, все еще держа ее за руки и чувствуя в ладонях теплую кровь.

– Я хотела… найти… но они… я не знаю. – Последнюю фразу она выдавила с огромной силой. Вместе с ней брызнули слезы и прорвался плач.

– Вам нужно помочь…

Видя, что та не собирается размахивать руками, Арне отпустил ее. Разорвав платок на две части, он перевязал раны.

– Вам не стоило туда ходить.

Они двинулись в его мастерскую под взволнованные взгляды работников, которым теперь стало не до шуток.

– Хотела найти… мои детки… – Она тяжело дышала, и каждое слово сопровождалось сопением и всхлипами.

– Вам нужна помощь.

Он завел ее в своей кабинет и усадил на стул. Та покорилась, словно кукла.

– Выпейте, – на столе появился бокал ягодного вина.

Никакой реакции не последовало.

– Они далеко… я видела их лица…

Тогда Арне поднес бокал ко рту и силой влил в нее несколько глотков. Противиться Фрида не стала.

– Не стоит, госпожа Нильсен, вам ходить по каменной тропе. Ничего хорошего из этого не выйдет, поверьте своему другу. Скоро все обязательно образуется.

– Они там… я хотела… они…

Он гладил ее по голове и поил домашним вином. Понемногу женщина перестала бессвязно бубнить и, склонив голову набок, задремала.

– Там живет проклятие, и будет лучше, если его никто не станет тревожить, – сказал Арне вслух.

Затем он постучал двумя пальцами по распечатанному конверту, что лежал на столе, и, допив остатки вина в бокале, добавил:

– Но скоро все закончится. Обещаю.

3

– Значит, вы говорите, что ничего не помните. – Ивар изучал человека напротив.

В прошлый раз, на слушании, такой возможности ему не представилось.

– Все верно, – ответил Грим.

Они сидели за столом в небольшом кабинете, где каменные стены выкрасили в серый и расписали нордическими узорами. На их лицах играли мягкие тени от настенных масляных фонарей.

– И вы утверждаете, что каждое утро память играет с вами злую шутку и вы не помните прошлую жизнь до этого момента?

– Именно так. – Грим кивнул. – Но вот какое дело, – он подался немного вперед, и Ивар последовал его примеру, – прошлый день я помню до мелочей. Даже лица всех, кто присутствовал на городском совете. – Последнюю часть фразы он произнес шепотом.

– Очень удобно. – Ивар усмехнулся. – Помните, когда выгодно, и забываете, если что-то идет не по плану.

– Поверьте, я бы с удовольствием вспомнил свою прошлую жизнь и ответил на все ваши вопросы.

– Вытяните руки, – приказал Ивар.

Грим послушался и положил руки на стол.

– Ладонями вверх.

Перевернул.

– Знаете, – Ивар изучал его кисти, – я торгую с двенадцати лет и в этом деле неплохо преуспел. Потому что в нашем деле главное – уметь разбираться в людях.

– Согласен с вами, – кивнул Грим, но рук не убрал.

Ивар взял одну и внимательно посмотрел на ногти.

– Я разбираюсь в людях и редко ошибаюсь.

– Что вы надеетесь увидеть?

– Кровь под ногтями, – пошутил Ивар. – Вы видели когда-нибудь руки мясников? Там есть темно-бурая полоска запекшейся крови, от которой они вряд ли когда-нибудь избавятся.

– Вам не кажется, что это глупо?

Господин Торсон небрежно отбросил его руки и посмотрел в глаза.

– Ваши руки говорят мне, что не знали физического труда. Ваши глаза сообщили, что вы достаточно умны, хотя, как утверждаете, не помните этого. Ваша осанка и манера речи наталкивают меня на то, что вы из мира науки или музыки, но главное, – он расправил плечи и сделал непринужденный вид, – я полагаю, что вы невиновны.

– Теперь мне стало легче, – наигранно выдохнул Грим. – Я тоже могу о вас кое-что сказать.

– И что же? – Ивар сложил руки на груди и уставился на собеседника.

– Вы смотрите прямо в глаза, чтобы казаться уверенным и контролировать ситуацию. Однако обгрызенная кожа на кончиках пальцев свидетельствует о частых приступах беспокойства, которые вы стараетесь подавить. – Ивар метнул взгляд на ногти и тут же спрятал их в кулак. – Ваши руки дрожат, а плечи чуть приподняты, что указывает на хроническую напряженность. Красные белки глаз выдают вашу бессонницу. Вы пытаетесь контролировать себя, но ваше тело демонстрирует истинное состояние – беспокойство и страх.

Речь звучала спокойно и уверенно. Такие наблюдения были под стать опытному психотерапевту, но никак не бродяге без памяти. Ивар был явно поражен такими неожиданными способностями. Вот только Грим утаил множество других вещей, которые ему подсказывал внутренний голос. Он чувствовал дикий суеверный кошмар, что сковал душу этого человека.

– Откуда вы обладаете такими знаниями?

– Я бы и сам хотел знать. Эти выводы сами пришли в мою голову.

– Значит, я не ошибся, когда решил, что вы из мира науки. – Он качал головой в такт словам. – Но этого недостаточно, чтобы совет решил вас отпустить.

– Я слышал, этой ночью пропал ребенок, – сказал Грим, – а я был здесь, так что…

– У вас мог быть подельник, – перебил его Ивар и продолжил мысль: – Но если вы не откажете в помощи, то совет может переменить решение.

– Никакой помощи, – резко ответил Грим. И откинулся на спинку стула.

– Вы даже не знаете, что я хочу предложить. Поймите, я не могу найти человека, что решится…

– Дело в другом, – перебил Грим, – я не могу гарантировать вам никакой помощи, потому что не могу быть уверен, что завтра вспомню наш разговор, который, увы, нет смысла продолжать. Я верю, что рано или поздно вы поймете, что я обычный бродяга, и тогда вам придется меня отпустить.

Ивар тяжело вздохнул. Видимо, не такого итога беседы он ждал.

– Спасибо вам, и вы правы, я действительно очень обеспокоен ситуацией в городе. Но хуже то, что я никак не могу это исправить.

– Сочувствую, но, увы, я болен.

– Лейф, – выкрикнул Ивар, – уведи его.

– Благодарю, – Грим поклонился в пол и удалился вслед за полицейским.

4

– Зря ты отказался, – сказал незнакомец в костюме английского кроя, когда Грим вернулся.

Он сидел в том же положении, что и час назад, когда пришел полицейский.

– Откуда ты знаешь?

– Так уж вышло, что я знаю больше, чем ты.

Грим завалился на койку и уставился в потолок.

– Это несложно с учетом того, что я помню только вчерашний день, который как будто был сотню лет назад.

– Мелодия помогла тебе не забыть, а значит, ты можешь вспомнить и остальное. Я здесь для этого.

– Ты так и не сказал, кто ты? – Грим не смотрел на него, но чувствовал на себе пристальный взгляд.

– Когда ты вспомнишь свою личность, ты узнаешь, кто я.

– И как ты вернешь мои воспоминания?

– Я отправлю тебя в прошлое, которое хранится в твоем сознании.

Грим перевернулся на бок, кровать под ним заскрипела.

– Хорошо, не будем терять времени.

Впервые за все время человек встал. Плавно, словно парил, а не шел, он приблизился к деревянной койке и посмотрел на Грима сверху вниз.

– Ляг на спину.

Под скрип кровати Грим лег, как его попросили. Человек укрыл его виски своими ладонями.

– Закрой глаза.

Грим послушался.

– Закрой глаза и позволь своему телу расслабиться. С каждым вдохом почувствуй, как твое тело становится тяжелым. – Человек начал массировать виски. – Представь, как теплая волна расслабления начинается с кончиков пальцев ног и медленно поднимается вверх по твоему телу. Твои веки становятся все тяжелее, а дыхание – все ровнее и спокойнее.

Это и правда согревало его тело от ног и до макушки. Словно его укрыли теплым одеялом, набитым мягкой периной.

– Представь морской пляж, где песок с золотым отблеском… представь волну, что набегает и отступает с приятным шумом…

Без труда Грим представил все, что говорил ему человек, имени которого он не разобрал. Он видел его впервые, но по какой-то причине доверял ему. Словно знал его всю свою жизнь. Может, он был его другом или братом. Иначе в чем смысл переживать за судьбу бродяги без памяти.

Сначала Грим оказался на берегу с золотым песком и спокойным морем. Но стоило ему сделать шаг, как налетел сильный ветер и поднял бурю. Жуткий вихрь оторвал его от берега, и секундой позже он провалился под толщу воды. Острый холод сковал его конечности, и бездушным камнем он пошел ко дну собственного подсознания.

Падая, он видел, как в мутной воде всплывали и возникали образы прошлого, ранее ускользавшие. Незнакомые лица, которые он видел не раз. Шрам на груди пульсировал и горел. Морская толща сдавливала его тело, в то время как внутри кто-то скребся и рвался наружу.

Голос, что привел его в это гиблое место, остался наверху, там, где на солнце переливался песок. Здесь же, в затонувшем мире, среди городских развалин и голых стволов кривых деревьев, Грим ощутил истинное одиночество, в которое он бросил самого себя.

Тот человек, чье имя резонировало в нем острой болью, был снаружи и пытался достучаться до задворок памяти. В моменте бесконечного погружения Грим понял, почему каждую ночь он терял остатки памяти. Его недуг, точно морская волна, все стирал, стоило только погрузиться в сон.

Время перестало иметь значение. Три минуты под водой сравнялись с тремя часами в мире реальном. В Гримсвике наступила ночь. Но его невольный узник об этом не знал.

Городской колокол пробил полночь, и этот звук долетел до него слабым эхом. Но он пробил безмолвный купол, и в эту щель, как в сточную воронку, устремились все звуки реального мира. Сливаясь, они обращались в жуткую канонаду. Все, кроме одного. Чарующей и сладкой мелодии флейты. Для нее не существовало никаких звуковых преград.

Гадкое когтистое существо внутри Грима вмиг успокоилось. А затем устремилось туда, где рождалась эта музыкальная магия. Его бессознательное тело повиновалось внутреннему порыву. Погружение сменило движение в сторону.

Грим не шевелился, однако его несло с невероятной скоростью, пока море не выплюнуло его на каменистый берег. Вокруг бушевал шторм. Волны разбивались о камни с жутким ревом, и брызги ледяной воды врезались в него острыми каплями.

Следуя за флейтой, он шел по узкой тропе, которая образовывалась под его ногами между мокрыми, поросшими мхом валунами. Сделав несколько шагов (или тысячу), Грим очутился в лесу, где бывал дважды во сне. Этот лес или его сущность забирала детей. Оставляла лишь их пустые оболочки. Он видел эти безмолвные лица, похожие на глиняные маски.

Мелодия флейты усилились и накрыла собой окружение. Грим ничего иного больше не слышал. От звука дрожала и трескалась земля. Но хуже то, что она пробудила призраков, чьи восковые лица возникали в окружающей темноте.

– Уходи, – требовали они общим на всех голосом, который заглушал мелодию. – Уходи! – Голос стал грубее.

Мертвецкие маски парили между деревьями, но держались на расстоянии. Можно было бы подумать, что они боятся непрошеного гостя.

– Уходи! – Призрачный мир вздрогнул от истошного вопля, пронзившего мрачное пространство.

– Не могу, – спокойно ответил Грим.

Сделав еще один шаг, он почувствовал, что земля под ним перестала существовать. Он провалился в черную дыру, похожую на могилу, и оказался в кромешной тьме. Где исчезли все источники света, а главное, пропала флейта.

Нечто внутри него рассердилось. Оно царапалось и скулило, рвалось наружу. Хотело вновь следовать за мелодией, но его лишили этой возможности.

– Мое имя… – Он услышал голос человека, погрузившего его в гипнотический транс. Последняя часть фразы оставалась неразрешенной загадкой, вызывающей жуткую головную боль.

Его ногу обхватила рука, и Грим отдернул ее.

Во тьме он с трудом разглядел человека под собой. Пленника вечной ночи. Он лежал, словно погребенный заживо. Края его тела слились с черной жидкостью, которая оплела его паутиной.

– Мое имя… – прохрипел человек под ним. Один в один походивший на того, кого он видел в своей камере. Вот только его лицо пожирали черные личинки, а в глазницах жила ночь.

– Кто ты? – Грим наклонился так близко, что коснулся его холодного носа своим.

– Мое имя… – захлебываясь, повторил человек.

Вместе со словами из его рта вылетел пар и осел бледным пятном на стекле между ними. Грим вгляделся в заложника темноты. Смотрел и понимал, что видит свое утраченное отражение.