Деятельность японской агентуры в России и соответственно контрмеры с русской стороны начались еще перед войной. Само рождение российской контрразведки как института состоялось 21 января 1903 г., когда Николай II утвердил предложение военного министра генерал-адъютанта А.Н. Куропаткина о создании Разведочного отделения Главного штаба. «Обнаружение государственных преступлений военного характера, – сообщал в своей записке министр, – до сего времени у нас являлось делом чистой случайности, результатом особой энергии отдельных личностей или стечением счастливых обстоятельств; ввиду сего является возможность предполагать, что большая часть этих преступлений остается нераскрытыми и совокупность их грозит существенной опасностью государству в случае войны»66. Как и все появившиеся позднее секретные структуры Департамента полиции, Разведочное отделение военного ведомства создавалось негласно. Это было вызвано как требованиями конспирации (в противном случае, по выражению Куропаткина, «терялся бы главный шанс на успешность его деятельности, именно тайна его существования»), так и стремлением обеспечить его сотрудникам свободу рук в их повседневной работе, которая включала слежку, подкуп, подслушивание, вскрытие частной корреспонденции и другие не вполне законные действия.
Главная задача Разведочного отделения заключалась в «охранении» военной тайны и выявлении лиц, выдающих ее иностранцам, а основным районом деятельности был определен Петербург и его окрестности, поскольку именно здесь, главным образом, функционировали представители зарубежного военного атташата – основной объект его наблюдения. По соглашению с министром внутренних дел и шефом Отдельного корпуса жандармов В.К. фон Плеве, на должность начальника вновь образованной службы был приглашен выпускник Второго Константиновского военного училища 33-летний ротмистр Владимир Николаевич Лавров, с момента поступления в Отдельный корпус жандармов в 1896 г. непрерывно служивший на Кавказе, в последние годы – начальником Тифлисского охранного отделения. В 1903 г. Отделение взяло в «разработку» военных атташе Австро-Венгрии и Германии и нескольких российских подданных, заподозренных в передаче им секретных данных (сведения о них были получены из «заграничных источников»)67. С начала сентября этого года объектом особо пристального внимания Отделения стал японский военный агент в Петербурге подполковник Акаси Мотодзиро68.
Познакомимся поближе с одним из наших главных героев, который в годы войны выступил фактическим руководителем японской разведывательно-подрывной работы против России в Западной Европе, а затем стал крупным военным и государственным деятелем Японии, известным на родине поэтом и художником. Кадровый офицер, М. Акаси (1864—1919) в 1880-е годы окончил в Токио Военную Академию и Штабной Колледж. В 1889 г., как один из лучших выпускников, он был причислен к Генеральному штабу, который в свою очередь в 1894 г. командировал его на учебу в Германию. Однако первый визит в Западную Европу продлился недолго. С началом японо-китайской войны 1894—1895 гг. Акаси был отозван на родину, где в качестве штабного офицера принял участие в подавлении антияпонского восстания на Формозе (Тайване), а в 1896—1900 гг. в составе группы японских военных инспекторов посетил французский Индокитай, аннексированные США Филиппины, а затем и Китай, охваченный восстанием ихэтуаней69.
В январе 1901 г. Акаси был назначен японским военным атташе во Франции, но уже осенью 1902 г. сменил место службы, переехав из Парижа в С.-Петербург. Существуют предположения, что своим назначением в Россию Акаси был обязан протекции незадолго перед тем созданного, но весьма влиятельного, хотя и тайного Общества Черного Дракона (Кокурюкай), которое рассматривало великого северного соседа Японии в качестве главного препятствия для распространения влияния островной империи на материковую Азию. Согласно этим данным, свою разведывательную и подрывную работу Акаси выполнял, следуя указаниям не только официального Токио и в частности японского Генерального штаба, но и этого ультраправого общества, которое также стремилось получать сведения военно-политического характера о России70. Связи Акаси с этим обществом носили неофициальный характер и в его опубликованных бумагах никак не отражены.
В начале февраля 1904 г. в связи с началом войны вместе со всем японским дипломатическим представительством Акаси покинул Россию и переехал в Стокгольм, где в течение нескольких месяцев числился военным атташе в Швеции. С назначением на этот пост в июне 1904 г. майора Ц. Нагао он избавился от рутинных обязанностей военного агента и получил свободу рук и передвижения для выполнения разведывательно-подрывной работы против России, которой и посвятил себя всецело, находясь в прямом и непосредственном подчинении своего Генерального штаба. Некоторые изменения претерпел и сам характер его деятельности. Если в первые месяцы своего пребывания в России, по указанию заместителя начальника Генштаба генерала И. Тамура, он в основном собирал информацию о российских вооруженных силах, то с конца 1903 г. и в течение всей войны, находясь уже в Западной Европе, главное внимание стал уделять организации подрывных операций против России, благодаря которым впоследствии и стал знаменит.
На родине результаты этой его миссии были оценены весьма высоко. По окончании войны он был награжден одним из высших японских орденов, а вскоре сделал быструю военную карьеру. Кстати, в той же, что и он, группе награжденных были полковник Утсуномия Таро, в годы войны – военный атташе в Великобритании, и майор (впоследствии генерал) Танака Гиити – до 1902 г. помощник военного атташе в России и будущий военный министр, а затем и премьер-министр Японии. В 1904—1905 гг. оба они активно действовали на разведывательном поприще71. В ноябре 1905 г. Акаси вернулся на родину, но пробыл там немногим более месяца. Уже в 1906 г. он продолжил военно-дипломатическую службу в Германии. Однако скомпрометированный публикацией своей тайной переписки с российскими революционерами и общественными деятелями, не оставшейся незамеченной немецкой прессой, менее чем через год был отозван домой. С тех пор в западноевропейские страны он не выезжал, но связей с Западной Европой не оставил, вплоть до 1908 г. продолжая оставаться членом Франко-японского общества в Париже.
В течение семи последующих лет (с 1907 по 1914 г.) Акаси возглавлял полицию и жандармерию Кореи, с конца 1905 г. находившейся под протекторатом Японии. Дипломатический чиновник России в Корее отметил роль генерал-лейтенанта Акаси в розыске и перенесении на родину останков российских солдат, погибших на полуострове в годы русско-японской войны72. Церемония прощания, состоявшаяся в 1913 г. в Сеуле, была обставлена очень торжественно и сопровождалась всеми принятыми в таком случае воинскими почестями73. В годы Первой мировой войны Акаси работал заместителем начальника японского Генерального штаба. К этому периоду его жизни относится последнее из известных нам упоминаний о нем в официальных российских бумагах. В августе 1914 г. Акаси стал первым из представителей высшего военного руководства Японии, кто дал официальные заверения России в безопасности и неприкосновенности ее дальневосточных территорий и в готовности своей страны в условиях только что начавшейся мировой войны оказывать ей всестороннюю помощь (спустя год за практическую деятельность в этом направлении несколько высших японских офицеров, включая Акаси и генерала Г. Танака, получили русские ордена)74. В 1918—1919 гг. Акаси являлся главнокомандующим японскими войсками на Тайване и одновременно генерал-губернатором острова. Умер он, имея чин полного генерала и баронский титул.
Но вернемся к началу ХХ в. Несмотря на пристальное внимание русской контрразведки к японскому военному атташе, сведения о первых месяцах его пребывания в России скудны. «Подполковник Акаси, – отмечалось в отчете Разведочного отделения Главного штаба за 1903 г., – работает усердно, собирая сведения, видимо, по мелочам и ничем не пренебрегая: его несколько раз видели забегавшим в английское посольство, расспрашивающим о чем-то на улице шведско-норвежского военного агента … и наблюдали в сношениях … с целым рядом различных японцев»75. В общем, ничего значительного. Однако в самом конце 1903 г. Разведочное отделение ждала удача – его агенты перехватили письмо на имя японского полковника на русском языке, подписанное неким «И». Наружным наблюдением удалось установить, что автором послания был ротмистр Н.И. Ивков, штаб-офицер при Главном интенданте, который, как оказалось, регулярно наведывался на квартиру помощника Акаси капитана Ю. Тано. Как сообщил на следствии сам Ивков, перешедший Акаси «по наследству» от его предшественника, генерала А. Мурата, он передал японцам информацию о маршрутах движения войск из Европейской России на Дальний Восток, расчет времени, необходимого для переброски туда 300-тысячной армии, и другие секретные сведения. 26 февраля 1904 г., т.е. через месяц после начала войны с Японией, Лавров под благовидным предлогом пригласил Ивкова в Охранное отделение и предъявил ему обвинение в шпионаже в пользу иностранного государства. После некоторых колебаний изменник признал себя виновным и вдобавок сообщил, что кроме Акаси покупателями его информации были также германский и австрийский военные агенты76. Всего за декабрь 1903 – январь 1904 г. японский военный атташе выплатил Ивкову свыше 2 тыс. рублей, причем намеревался пользоваться его услугами и с началом военных действий77. В середине марта, не дожидаясь окончания предварительного следствия, Ивков, находившийся в тюрьме, покончил жизнь самоубийством (по императорскому указу от 11 февраля 1903 г. за «шпионство в высшей мере» ему все равно грозила смертная казнь). Информация об аресте и «казни» Ивкова попала даже в западноевропейскую печать78. Его разоблачение стало первой по-настоящему успешной операцией русской контрразведки.
Вместе с тем, многие японские тайные агенты, направленные в Россию под видом дипломатов или студентов еще до войны, остались контрразведке не известными. Среди них были генерал Фукусима, который еще в 1892—1893 гг. проехал через всю Сибирь79, Учида Риохей, в дальнейшем основатель упомянутого Общества Черного Дракона, и будущий японский военный атташе во Франции полковник Мачида, который жил в Петербурге и под предлогом изучения русского языка неоднократно путешествовал по России. Согласно позднейшим сведениям французского Главного штаба, которые передал российский военный агент в Париже полковник М.А. Адабаш, «Мачида чрезвычайно умело и успешно заведывал шпионством в России почти до начала военных действий и его особенно отличили за какую-то выдающуюся заслугу на этом поприще»80. Но обо всем этом в Петербурге узнали лишь в 1908 г. Позднее генерал НКВД И. Никитинский, глухо ссылаясь на данные Департамента полиции, утверждал, что к началу русско-японской войны на территории России действовало до пятисот японских секретных агентов81.
С февраля 1904 г. Отделение Лаврова взяло в активную «разработку» группу британцев – военного атташе подполковника Напира (H.D. Napier), военно-морского атташе капитана Артура Кальторпа (A. Calthorpe) и его переводчика и одновременно преподавателя английского языка в столичном Политехническом институте Джона Маршала82, которые, как выяснилось, занимались сбором секретной информации о русском военно-морском флоте. Наблюдая их связи, 6 мая филеры Отделения неожиданно обнаружили параллельную слежку за одним из их русских информаторов и, поскольку ее явно вели «свои» профессионалы, решили наблюдение на время прекратить. По наведенным справкам выяснилось, что незадолго до этого Департамент полиции без ведома военных контрразведчиков учредил собственную «небольшую организацию для наблюдения за морскими военными агентами в видах оказания помощи адмиралу Рожественскому»83, к тому времени командующему 2-й Тихоокеанской эскадрой, которая готовилась к отправке на Дальний Восток. Эта-то команда филеров и вела наблюдение за графиней Комаровской, на которую в Департаменте были получены «весьма серьезные сведения». Спустя две недели при похожих обстоятельствах лавровское Отделение к явному неудовольствию его начальника было отстранено от «разработки» Джона Маршала. Таким образом, едва начавшись, контрразведывательные операции чуть было не привели к межведомственному конфликту.
Через месяц, 8 июня 1904 г., Лавров встретился с представителем Департамента полиции. Между ними было достигнуто джентльменское соглашение о разграничении сфер деятельности – впредь Отделение Лаврова должно было заниматься наблюдением за военными агентами иностранных государств, а Департамент полиции – за военно-морскими. Созданная таким образом искусственная ситуация не могла продолжаться долго, и это, вероятно, вполне понимали в обоих заинтересованных ведомствах.
Вскоре Департамент полиции пошел еще дальше. В начале июля 1904 г. распоряжением директора А.А. Лопухина в составе Особого отдела было создано специальное Отделение по розыску о международном шпионстве. Инициатором создания Отделения и его первым руководителем стал чиновник особых поручений при министре внутренних дел титулярный советник И.Ф. Манасевич-Мануйлов, который недавно вернулся из многомесячной командировки в Париж. При содействии французских спецслужб – секретной полиции и «Разведочного бюро» МВД – он наладил получение документов из японской миссии в Париже, включая копии переписки японских дипломатов. «Проживая в Париже, – писал Мануйлов, – я имел возможность получать сведения о шпионских происках в России, и когда вернулся в Петербург, доложил директору Департамента полиции о необходимости организации для борьбы с международным шпионажем, направленным против нашего правительства. Мой проект был одобрен министром внутренних дел, и мне было поручено организовать особое отделение при Департамента»84. В соответствии с его названием, мануйловское Отделение интересовали не только японцы, но вообще все иностранцы, проживавшие в Петербурге, чье поведение и связи вызывали подозрения. Одной из его главных задач стало добывание дипломатических шифров, а также перехват и расшифровка переписки представительств иностранных государств в России со своими правительствами.
Кроме самого Мануйлова в состав нового Отделения вошел отряд агентов наружного наблюдения, почерковед и фотограф, чиновник Департамента полиции коллежский советник Н.П. Зверев, видный специалист по криптографии и дешифровке В.И. Кривош-Неманич (его услугами также пользовались Военное министерство и МИД)85, переводчики А.А. Вилодаки, профессор Петербургского университета по кафедре китайского языка П.С. Попов (ранее многолетний драгоман российской миссии в Пекине), преподаватель японского языка того же университета Куроно Иосибуми86, а также навербованная Мануйловым «внутренняя агентура» – в основном из обслуживающего персонала зарубежных посольств в Петербурге. Заместителем Мануйлова был назначен 34-летний выпускник Третьего Александровского военного училища, бывший артиллерист, а с 1904 г. жандармский ротмистр М.С. Комиссаров, владевший несколькими иностранными языками.
Отделение по розыску о международном шпионстве не имело установленного штатного расписания и каких-либо письменных инструкций и было не только совершенно секретным, но и временным образованием. С середины марта 1905 г. оно стало именоваться IV (секретным) Отделением дипломатической агентуры Особого отдела Департамента полиции с А.М. Гартингом во главе. С отъездом последнего в Париж в связи с назначением на должность заведующего Заграничной агентурой Департамента с сентября 1905 г. руководство Отделением перешло к Комиссарову. Начальник Отделения жил в Петербурге фактически на нелегальном положении, встречаясь со своей секретной агентурой на конспиративной квартире и выдавая себя за иностранца. Потому служащие зарубежных посольств, работавшие на него, не догадывались, что имеют дело с российским чиновником.
О проекте
О подписке