На второй день снова в дорогу. Еду и уже не мечтаю увидеть. В самом деле, зачем я ей, зачем беспокоить девушку, если она просватана? Однако не верится мне, что все так у нас и кончится, хотя в аилах до сих пор еще сватают девушек и выдают замуж без их согласия. Сколько раз я читал об этом в газетах! А что толку? После драки саблей не машут, выдадут замуж – назад не воротишься, жизнь поломана… Вот какие мысли бродили у меня в голове…
Весна в ту пору была в полном цвету. Земля в предгорье полыхала тюльпанами. С детства я люблю эти цветы. Нарвать бы охапку и принести ей! Поди найди ее…
И вдруг смотрю, глазам не верю – Асель! Сидит в сторонке на валуне, на том самом месте, где прошлый раз застряла моя машина. Будто поджидает кого-то! Я к ней! Она испуганно встала с камня, растерялась, косынку сдернула с головы, зажала в руке. Асель была на этот раз в хорошем платье, в туфельках. Даль такая, а она на каблучках. Затормозил я поскорее, а у самого сердце под горло подпирает.
– Здравствуйте, Асель!
– Здравствуйте! – ответила она негромко.
Я хотел помочь ей сесть в кабину, а она повернулась и медленно пошла вдоль дороги. Значит, не хочет садиться. Я тронул машину, открыл дверцу и так же медленно покатил рядом с ней. Так мы и двигались. Она по обочине, а я за рулем. Молчали. О чем говорить? Потом она спросила:
– Вы вчера приезжали на ферму?
– Да, а что?
– Так просто. Не надо приезжать туда.
– Я хотел вас видеть.
Она ничего не сказала.
А у меня на уме это проклятое сватовство. Узнать хочу, как и что. Спросить – язык не поворачивается. Боюсь. Ответа ее боюсь.
Асель глянула на меня.
– Это правда?
Она кивнула головой. У меня руль запрыгал в руках.
– Когда свадьба? – спросил я.
– Скоро, – ответила она тихо.
Я чуть было не рванул на машине куда глаза глядят. Да вместо скорости сцепление выключил. Мотор как взревет на холостых оборотах. Асель в сторону отпрянула. Я и не извинился даже. Не до этого.
– Значит, мы больше не увидимся? – говорю.
– Не знаю. Лучше не видеться.
– А я все равно… как хотите, буду вас искать!
И опять мы замолчали. Может быть, думали об одном и том же, а между нами будто стена стояла, которая не позволяла мне подойти к ней, а ей сесть в мою кабину.
– Асель! – сказал я. – Не избегайте меня. Я ничем не помешаю. Буду смотреть на вас издали. Обещаете?
– Не знаю, может быть…
– Садитесь, Асель.
– Нет. Уезжайте. Аил уже близко.
После этого мы еще встречались на дороге, каждый раз словно невзначай. И снова она идет по обочине, а я сижу в кабине. Обидно, но что поделаешь.
О женихе я не спрашивал. Неудобно, да и не хотелось. Но по ее словам понял, что она его мало знала. Он доводился каким-то родственником матери, жил в дальнем лесхозе, в горах. Их семьи издавна вели, если можно так сказать, обмен девушками, поддерживали родство между собой из поколения в поколение. Родители Асель не допускали мысли отдать ее куда-нибудь на сторону. Обо мне же и речи не могло быть. Кто я? Какой-то пришлый, безродный шоферюга. Да я и сам не посмел бы заикнуться.
Асель в те дни была неразговорчивой. Все думала о чем-то. Но я ни на что не надеялся. Судьба ее решилась, встречаться было бесполезно. Однако мы, как дети, старались не говорить об этом и встречались, потому что не могли не встречаться. Нам обоим казалось, что мы друг без друга не можем жить.
Так прошло дней пять. В то утро я был на автобазе, готовился в рейс. И вдруг вызывают в диспетчерскую.
– Можешь радоваться! – весело встретила меня Кадича. – Тебя переводят на трассу Синьцзян.
Я остолбенел. Последние дни я жил так, будто вечно буду ездить в колхоз. Рейсы в Китай многодневные, кто знает, когда смогу вырваться к Асель. Исчезнуть внезапно, даже не предупредив ее?
– Да ты, кажется, не рад? – заметила Кадича.
– А как же колхоз? – заволновался я. – Работа там еще не окончена.
Кадича удивленно пожала плечами:
– Ты же раньше сам не хотел.
Я обозлился:
– Мало ли что было раньше.
Сел на стул, сижу, не знаю, что делать.
Прибежал Джантай. Оказывается, вместо меня его направили в колхоз. Я насторожился. Джантай, наверно, откажется, ведь выработка на проселочных дорогах меньше. Но он взял путевку да еще сказал:
– Куда пошлешь, Кадича, хоть на край света! В аиле как раз баранчики поспевают, может, прихватить?
А потом увидел меня.
– Извиняюсь, я, кажется, помешал!
– Иди отсюда!.. – прошипел я, не поднимая головы.
– Ну что же ты сидишь, Ильяс? – тронула меня за плечо Кадича.
– Я должен поехать в колхоз, пошли меня, Кадича! – попросил я.
– Да ты в своем уме? Не могу я, наряда нет! – сказала она и беспокойно глянула мне в лицо. – Что это ты так разохотился туда ездить?
Я ничего не ответил. Молча вышел, отправился в гараж. Джантай проскочил мимо меня на своей машине, хитро подмигнул, чуть не задев крылом.
Я долго копался, медлил, но выхода не было. Поехал на погрузочную станцию. Там очередь небольшая.
Товарищи меня покурить звали, но я даже из кабины не вылез. Закрою глаза и представляю, как ждет понапрасну Асель на дороге. День будет ждать, два, три… Что же она подумает обо мне?
А очередь приближалась. Уже начали нагружать впереди меня машину. Через минуту и мне становиться под кран. «Прости меня, Асель! – подумал я. – Прости, тополек мой степной! – И тут вдруг мелькнула мысль: – Да я успел бы сказать ей и вернуться. Велика беда – выйду на рейс на несколько часов позже. Объясню потом начальнику автобазы, поймет, быть может, а нет – поругает. Ну, выговор объявит… Не могу я! Поеду!»
Я завел мотор, чтобы податься назад, но машины сзади стояли вплотную. Тем временем груженая машина отошла, очередь была за мной.
– Становись! Эй, Ильяс! – крикнул крановщик.
Кран занес надо мной стрелу. Все кончено! С экспортным грузом никуда не денешься. Как же я раньше не хватился? Подошел отправитель с документами. Я глянул в заднее окошко: в кузов, покачиваясь, опускался контейнер. Он все приближался и приближался. И тут я крикнул:
– Берегись!
С места рванул из-под контейнера машину, мотор был у меня не выключен. Сзади раздались крики, свист, ругань…
А я гнал машину мимо складов, штабелей досок и угольных куч. Я будто прирос к баранке. Земля заметалась, и машину и меня било из стороны в сторону. Да нам не привыкать…
Вскоре я догнал Джантая. Он выглянул из кабины и ошалело вытаращил глаза: узнал меня. И ведь видит, что спешу, значит, надо уступить дорогу, так нет, не дает проехать. Вырулил я на обочину, пошел в обгон прямо полем. Джантай тоже припустил, не дает выбраться на дорогу. Так мы и мчались: он – по дороге, я – полем. Пригнулись к баранкам, косимся, как звери, ругаемся.
– Куда ты? Зачем? – кричит он мне.
Я ему кулаком погрозил. Все же машина у меня была порожняя. Обогнал, ушел.
Асель я не встретил. Приехал в аил, запыхался, будто пешком прибежал, еле дух перевел. Ни во дворе у них, ни на улице никого не видно. Только лошадь оседланная стоит у коновязи. Что делать? Решил ждать, думаю, увидит машину, выйдет на улицу. Полез я в мотор, будто чиню что-то, а сам все время поглядываю на калитку. Долго ждать не пришлось; открывается калитка, и выходит ее мать и старик, чернобородый, грузный такой, два ватных халата на нем: нижний плюшевый, верхний вельветовый. В руке камча хорошая. Распарился, красный, видно, только что чай пил. Подошли они к коновязи. Мать Асель почтительно придержала стремя, помогла старику взгромоздиться в седло.
– Мы вами довольны, сват! – сказала она. – Но и за нас не беспокойтесь. Для своей дочери ничего не пожалеем. Слава богу, руки наши не пусты.
– Э-э, байбиче, в обиде не будем, – ответил он, поудобней устраиваясь в седле. – Дай бог здоровья молодым. А что касается добра: не для чужих – для своих же детей. И родниться нам не впервые… Ну, будь здорова, байбиче, значит, так и порешили: в пятницу!
– Да, да, в пятницу. Святой день. Счастливого пути. Привет передавайте сватье.
«Что это они о пятнице говорят? – думаю я. – Какой день сегодня? Среда… Неужели в пятницу увезут? Эх, до каких же пор старые обычаи будут нам, молодым, жизнь ломать!..»
Старик затрусил на лошади в сторону гор. Мать Асель подождала, пока он удалится, потом повернулась ко мне, недружелюбно окинула взглядом.
– Ты чего повадился сюда, парень? – сказала она. – Здесь тебе не караван-сарай! Нечего стоять! Уезжай, слышишь? Тебе говорю.
Значит, приметила уже.
– Поломка у меня! – упрямо буркнул я и уже вовсе по пояс полез под капот. «Нет, – думаю, – никуда я не уйду, пока не увижу ее».
Мамаша еще что-то проворчала, ушла.
Я выбрался, присел на подножку, закурил. Откуда-то прибежала маленькая девочка. Скачет на одной ножке вокруг машины. На Асель немного похожа. Уж не сестренка ли?
– Асель ушла! – говорит она, а сама прыгает.
– Куда? – поймал я ее. – Куда ушла?
– А я почем знаю! Пусти! – вырвалась и на прощание язык показала.
Захлопнул я капот, сел за руль. Куда ехать, где ее искать? И возвращаться уже пора. Ползу по дороге, в степь выехал. Остановился у переезда через арык. Что делать, ума не приложу. Выбрался из кабины, повалился на землю. Тошно. И Асель не нашел и рейс сорвал… Задумался, не вижу и не слышу ничего на свете. Сколько я так пролежал, не знаю, но только поднял голову, смотрю, по ту сторону машины стоят девичьи ноги в туфельках. Она! Сразу узнал. Я так обрадовался, что даже сердце заколотилось. Встал на колени, а подняться не могу. И опять это произошло на том самом месте, где мы впервые встретились.
– Проходи, проходи, бабушка! – сказал я туфелькам.
– А я не бабушка! – подхватила Асель игру.
– А кто же ты?
– Девушка.
– Девушка? Красивая?
– А ты посмотри!
Мы разом рассмеялись. Я вскочил, бросился к ней. Она – навстречу. Остановились друг перед другом.
– Самая красивая! – говорю я. А она, как тополек молоденький на ветру, гибкая, в платье с коротенькими рукавчиками, под рукой две книжки держит. – Откуда ты узнала, что я здесь?
– А я из библиотеки шла, смотрю, на дороге следы твоей машины!
– Да ну?! – Для меня это значило больше, чем само слово «люблю». Стало быть, думала обо мне и я ей дорог, если искала след моей машины.
– И я побежала сюда, почему-то решила, что ты ждешь!..
Я взял ее за руку:
– Садись, Асель, прокатимся.
Она охотно согласилась. Я не узнавал ее. И себя не узнавал. Все тревоги, горести как рукой сняло. Были только мы, было наше счастье, небо и дорога. Я открыл кабину, посадил ее, сам сел за руль.
И мы поехали. Просто так, по дороге. Неизвестно куда и зачем. Но для нас это было неважно. Достаточно сидеть рядом, встречаться взглядами, прикасаться рукой к руке. Асель поправила мою солдатскую фуражку (я ее года два носил).
– Так красивей! – сказала она и ласково прижалась к плечу…
Машина птицей понеслась по степи. Весь мир пришел в движение, все побежало навстречу: горы, поля, деревья… Ветер бил нам в лицо – ведь мы мчались вперед, солнце сияло в небе, мы смеялись, воздух нес запах полыни и тюльпанов, мы дышали полной грудью…
Коршун-степняк, что сидел на развалинах старого кунбеза, снялся, замахал крыльями и низко поплыл вдоль дороги, как будто наперегонки с нами.
Два всадника испуганно шарахнулись в сторону. А потом с диким криком приударили вслед.
– Э-эй, стой! Остановись! – хлестали они припавших к земле коней. Кто они были, не знаю. Может, их знала Асель. Скоро они скрылись в клубах пыли.
Впереди бричка какая-то свернула с дороги. Парень и девушка привстали, увидев нас, обнялись за плечи, приветливо помахали.
– Спасибо! – крикнул я им из кабины.
Кончилась степь, вышли на шоссе, асфальт загудел под колесами.
Недалеко должно было быть озеро. Я круто свернул с дороги и прямо по целине, через кусты и травы направил машину к берегу. Остановились на взгорье, над самой водой.
Сине-белые волны, словно взявшись за руки, вереницей взбегали на желтый берег. Солнце закатывалось за горы, и дальние воды казались розовыми. Где-то на другой стороне, вдали, проступала сиреневая гряда снежных гор. Серые тучи собирались над ними.
– Смотри, Асель! Лебеди!
Лебеди бывают на Иссык-Куле только осенью и зимой. Весной они залетают очень редко. Говорят, это южные лебеди, летящие на север. Говорят, это к счастью…
Стая белых лебедей носилась над вечерним озером. Птицы то поднимались вверх, то падали вниз, распластав крылья. Садились на воду, шумно плескались, далеко разгоняя кипучие круги пены, и снова взлетали.
Потом они вытянулись в цепочку и полетели, разом взмахивая крыльями, к песчаному откосу залива на ночевку.
Мы сидели в кабине, молча смотрели. А потом я сказал так, будто мы уже все решили:
– Во-он там, видишь, крыши на берегу, это наша автобаза. А это, – я обвел рукой кабину, – это наш дом! – И рассмеялся. Везти-то ее было некуда.
Асель глянула мне в глаза, прижалась к груди, обнимает, а сама плачет и смеется:
– Родной мой, любимый! Не надо мне никакого дома. Только бы отец с матерью, ну хотя бы потом, когда-нибудь, поняли меня. Обидятся они на всю жизнь, я знаю… Но разве я виновата…
Стало быстро темнеть. Тучи застлали небо, низко опустились к воде. Озеро замерло, почернело. В горах будто электросварщик засел. То вспыхнет там – ослепит, то погаснет. Гроза надвигалась. Недаром лебеди завернули сюда по пути. Они предчувствовали: непогода могла застигнуть их над горами.
Грянул гром. Полил дождь, шумный, мятущийся. Забормотало, закипело озеро и пошло раскачиваться, биться о берега. Это была первая весенняя гроза. И это была наша первая ночь. По кабине, по стеклам ручьями стекала вода. В черное разверзнутое озеро падали белые полыхающие молнии. А мы прижались друг к другу, разговариваем шепотом. Чувствую, Асель дрожит: не то напугана, не то замерзла. Я укрыл ее своим пиджаком, обнял покрепче и от этого показался себе сильным, большим. Никогда не думал, что во мне было столько нежности; не знал, что так это хорошо – оберегать кого-то, о ком-то заботиться. Шепнул ей на ухо: «Никому, никогда не дам тебя в обиду, тополек мой в красной косынке!..»
Гроза кончилась так же быстро, как и началась. Но по растревоженному озеру продолжали ходить буруны и накрапывал дождь.
Я достал маленький дорожный радиоприемник, единственное мое ценное имущество в ту пору. Настроил, поймал волну. Как сейчас помню, из городского театра транслировали балет «Чолпон». Из-за гор, из-за хребтов полилась в кабину музыка, нежная и могучая, как сама любовь, о которой говорилось в этом балете. Зал гремел, аплодировал, люди выкрикивали имена исполнителей, быть может, бросали цветы к ногам балерин, но никто из сидящих в театре не испытывал, я думаю, столько восторга и волнения, как мы в кабине, на берегу сердитого Иссык-Куля. Это о нас рассказывалось в этом балете, о нашей любви. Мы горячо принимали к сердцу судьбу девушки Чолпон, ушедшей искать свое счастье. Моя Чолпон, моя утренняя звезда была со мной. В полночь она уснула у меня на плече, а я долго не мог успокоиться. Тихо гладил ее по лицу и слушал, как вздыхает в глубинах Иссык-Куль.
Утром мы прибыли на автобазу. Нагоняй мне был хороший. Но когда узнали, почему я так поступил, то по случаю такого события простили. Потом еще долго смеялись, вспоминая, как я удрал из-под погрузочного крана.
О проекте
О подписке