Ерошенко побагровел. «Сидел бы на месте этого еврея кто-нибудь другой… В армии таких не встретишь. Они все идут в ученые, в академики, в доктора», – зло подумал генерал. Но сдержался. Он знал, кто такой Финкель, и понимал, что здесь не место для споров с академиком.

– Мы должны разобраться, – терпеливо пояснил Земсков. – Офицеры не арестованы, они пока задержаны и отстранены от выполнения своих обязанностей до выяснения ситуации. И потом – какой арест в условиях Центра? У вас ведь тюрьмы нет, насколько я знаю? Просто они находятся под домашним арестом, и, когда все выяснится, я сам с удовольствием открою им двери.

– Я продолжаю настаивать, чтобы все меры, касающиеся наших сотрудников, полностью применялись и ко мне, – запальчиво произнес Добровольский.

– Нет, – разозлился Земсков, – вы ученый, а они офицеры. Есть такое понятие, как присяга, Игорь Гаврилович. К человеку в погонах всегда повышенные требования. И потом, это зависит не только от меня. Когда разберемся, я доложу в Москву и обязательно сообщу о вашем мнении.

Он снова посмотрел на список. Двадцать четыре человека. Такой список можно проверять целый месяц. Он поднял голову и встретил взгляд Кудрявцева.

– Вы что-то хотите сказать? – спросил он.

Единственный из ученых, Кудрявцев был одет не просто хорошо, а элегантно. На нем был довольно модный галстук, отлично сидевший костюм, дорогие ботинки. В отличие от остальных академиков, явно не следящих за современной мужской модой, Кудрявцев походил на преуспевающего американского бизнесмена или политика.

«И чего его потянуло в этот поселок, – подозрительно подумал Земсков, – сидел бы где-нибудь в Нью-Йорке…»

– Мне кажется, что поиски виновников случившегося сейчас не самое главное, – пояснил Кудрявцев. – Важнее проанализировать ситуацию и понять, куда могли деться ЯЗОРДы.

– А мы чем, по-вашему, занимаемся? – грубо, не сдержавшись, ответил Земсков. Он не сдержался именно потому, что все произнесенные в кабинете слова фиксировались на пленку, а это был невольный упрек именно ему. Кудрявцев развел руками. – Нужно составить еще один список, – приказал Земсков, глядя на Машкова. – Всех, кто в последние месяцы контактировал с погибшими учеными. В том числе проверить их связи в других городах. Нужно узнать, почему жена этого Суровцева гуляла и гуляет по Финляндии, пока он сидел в Центре. У нее так много денег? На какие деньги она гуляет?

– Они, по-моему, в последние годы не жили вместе, – снова вмешался Кудрявцев.

– Тем более, – кивнул генерал, – почему разошлись? Почему она уехала от него? И проверьте все связи второго. Как его звали?

– Эрик Глинштейн, – сразу ответил Машков. – Он довольно долго работал в Центре. Но он был холост.

Услышав, что еще один из ученых был евреем, Ерошенко шумно вздохнул. Он не был антисемитом, просто его раздражало засилие представителей одной национальности в науке, сфере, которую он курировал. Ерошенко никогда не признался бы себе, что все его комплексы имели в своей основе одну конкретную причину. Его собственный сын дважды провалился на вступительных экзаменах в институт, тогда как еврейский мальчик, с которым сын просидел за одной партой десять лет в школе, учился уже на третьем курсе МГУ и был вечным укором сыну генерала, сумевшему поступить только с третьего раза.

Ведь если разобраться – в основе любой «фобии» всегда лежат конкретные, низменные причины. Человек не может вот так просто не любить другого человека только за форму его глаз или носа. Он должен внушить себе, или ему должны внушить, что именно благодаря иному разрезу глаз или форме черепа представитель другого народа имеет больше шансов на успех. И тогда в человеке просыпается первобытное чувство ревности к более удачливому сопернику. На охоте или на рыбалке, в науке или в искусстве, суть не в этом. Важны конкретные причины, позволяющие одному ненавидеть другого и подводить под эту ненависть хоть какое-то обоснование.

– Проверьте второго, – подтвердил Земсков. – Судя по всему, именно их участие в похищении ЯЗОРДов толкнуло убийцу на столь изощренное преступление. Нужно будет обратиться к жителям вашего городка, Игорь Гаврилович, пусть они сдадут все оружие, которое у них есть. В том числе и охотничье.

– Какое здесь оружие? – удивился директор Центра. – Две-три винтовки. Иногда ходят на охоту. У меня тоже есть дома винтовка. Вы думаете, что кто-то из наших?..

Он растерянно оглядел присутствующих. Финкель опять о чем-то шептался с Архиповым. Земскову это начинало надоедать. В конце концов, Игорь Гаврилович хоть и академик, но член комиссии и обязан быть хотя бы немного дисциплинированным.

– Я пока ничего не думаю, – строго ответил генерал, – но винтовки мы все равно проверим. Исаак Самуилович, вы ничего не хотите добавить? – спросил он у академика Финкеля.

– Хочу, – поднялся академик, – очень даже хочу. Вы нас извините, товарищи, что мы тут тихо свои проблемы обсуждали, о своем говорили. Не знаю, кто украл ЯЗОРДы и кто вообще придумал это хищение, но тот, кто его придумал, – настоящий гений. Вывезти из охраняемого Центра такой груз и не попасться – такое даже мне не могло прийти в голову. Хотя, впрочем, я просто не продумывал такую операцию, – добавил он улыбаясь. – Но мы говорили с Константином Васильевичем как раз об охране Центра. Ведь проверка на радиоактивность любого человека, выходящего из Центра, и любой машины – это непреложный закон. Я правильно понимаю?

– Да, – кивнул Добровольский. Он, видимо, тоже еще не совсем понимал, о чем говорили Финкель с Архиповым.

– Система охраны Центра разрабатывалась с участием академика Архипова, – продолжал Финкель, – и я хотел бы, чтобы он продолжил мою мысль.

«Научный диспут устроили», – с досадой подумал Земсков, но не посмел возразить.

Архипов откашлялся, словно собирался начать лекцию, и строгим, менторским тоном начал:

– Я не хотел бы утомлять вас общими рассуждениями. Мы с Исааком Самуиловичем уже обсуждали эту проблему и вчера, когда стало известно о хищении в Центре двух зарядов, и сегодня. Обсуждали с научной точки зрения. Нам было интересно, как можно устранить радиоактивное излучение при проходе через зоны охраны. Дело в том, что в моем институте проводятся перспективные разработки подобных методов, но пока они не могут гарантировать полное поглощение радиоактивности. Кроме того, контейнеры не игрушечные, их в кармане спрятать трудно. Но я хотел бы, чтобы о свойствах самого ЯЗОРДа рассказал его создатель – академик Финкель. Это он подсказал мне одну идею. И я думаю, что с точки зрения справедливости, Исаак Самуилович, вы должны продолжить.

«Пусть говорят, – думал Земсков, – пусть упражняются в благородстве и пусть говорят как можно больше. Всегда можно будет сослаться на их авторитет. Хотя если ЯЗОРДы действительно пропали, то все очень плохо. Я могу вылететь из своего кабинета как пробка. Академикам ничего не сделают. Они гении. А меня погонят в три шеи. И могут даже разжаловать. Попаду под горячую руку, и все…»

– Дело в том, что в разработке ЯЗОРДов используются совсем другие компоненты, не характерные для обычного ядерного оружия, – продолжал академическим голосом Финкель. Архипов и Добровольский восторженно кивали головами. Они смотрели на старика, как на своего рода гуру. Земсков переглянулся с Ерошенко. Приходится слушать этот научный бред. Ничего не поделаешь, он мировая знаменитость. – В производстве ЯЗОРДов, или «ядерных чемоданчиков», как их называют, мы применили трансурановый элемент – калифорний. Наиболее стабильный изотоп калифорния – Cf 251 – имеет период полураспада около тысячи лет. При этом критическая масса самого изотопа для получения неуправляемой цепной реакции деления или взрыва, как говорят обычно, ничтожно мала. Мы учитывали, создавая ЯЗОРДы, именно это свойство калифорния.

«Когда он кончит свою лекцию?.. – нетерпеливо подумал Земсков. – Для нашего дела от них все равно нет никакой пользы. Только имена, чтобы прикрыть ими комиссию в случае необходимости». Он заметил, с каким интересом слушает академика Машков, и это разозлило его еще больше. Получалось, что полковник знает больше, чем он, генерал. Или он притворяется. Хотя он, кажется, кончал какой-то технический институт, а только потом был рекомендован на работу в органы.

– Получить калифорний очень трудно, – продолжал Финкель. – Насколько мне известно, его удалось пока получить только нам и американцам. Использование подобного элемента в ядерной промышленности было нецелесообразно с самого начала, мы об этом много говорили и писали. Калифорний очень дорогой материал. Мы получали его на электромагнитных ускорителях ядерных частиц. И получали только для производства ЯЗОРДов.

Он увидел растерянные лица генералов, так ничего и не понявших в его лекции, и улыбнулся, внезапно спохватившись.

– Простите, я, кажется, увлекся… Дело в том, что объем калифорния невелик. Его, конечно, нельзя отделить от самого заряда, но он весит граммы.

– Значит, его можно было спрятать и пронести через систему охраны? – встрепенулся Земсков, услышав слово «граммы».

– Нет. Абсолютно невозможно, даже теоретически. Только в условиях лаборатории, и на это уйдет несколько месяцев, – безжалостно отрезал Финкель. – Дело в том, что количество атомов в одном грамме определяется настолько большим числом, что к нему нужно добавлять двадцать три нуля. Но я не об этом. Самое важное свойство калифорния как раз и состоит в том, что период его полураспада около тысячи лет. Калифорний чрезвычайно радиоактивен, и его нельзя было просто вынести из Центра, не обнаружив себя, как правильно отметил академик Архипов. Даже если были бы использованы научные разработки его института, все равно, хотя бы слабый фон должен был присутствовать.

– Что? – Земсков наконец понял, что ученый говорит по делу, по конкретному делу, которое всех так волновало.

– Мы обсудили с Константином Васильевичем возможность хищения ЯЗОРДов. Это теоретически возможно. Во время прохода через систему охраны радиоактивность калифорния должна была так или иначе заявить о себе. Для транспортировки подобных зарядов в институте Архипова были разработаны специальные двойные пластины, поглощающие радиоактивность и как бы отражающие ее друг на друга. Конечно, такие пластины долго не выдерживали, но на месяц их хватало. Только при наличии этих пластин хищение ЯЗОРДов представляется возможным.

– Я об этом думал, – кивнул Добровольский, не ожидая, пока ответит Земсков, – но у нас строгий контроль. Получается, что ЯЗОРДы все равно должны были остаться в Центре. А их здесь нет.

– А отходы? – весело спросил Финкель, словно участвовал в каком-то отвлеченном научном диспуте. – Вы про них забыли, Игорь Гаврилович? Ведь отходы у вас вывозят примерно каждый месяц, а они очень радиоактивны. Очень. И их никто не проверяет. Когда погибли ваши ребята, вы помните?

Земсков хотел вмешаться, прекратить эти научные обсуждения, но вдруг понял, что именно сейчас, именно во время этой беседы академики смогут определить то, что не сможет определить никакая комиссия ФСБ, даже составленная из лучших специалистов.

– Они погибли одиннадцатого июня.

– А когда в июне вывозили отходы? – быстро спросил Финкель. – И узнайте, кто из лаборатории их сопровождал. Обычно наши молодые коллеги очень не любят заниматься вывозом подобного мусора, и их приходится назначать по очереди почти в принудительном порядке. Впрочем, все это можно проверить.

Добровольский побледнел, посмотрел на Кудрявцева, словно сам не мог подняться с места. Кудрявцев встал, подошел к столу и, даже не спрашивая разрешения у Земскова, быстро набрал номер.

– Когда в июне вывозили радиоактивные отходы? – спросил он дрогнувшим голосом. – И кто из сотрудников лаборатории их сопровождал?

Машков встал со своего места. Ерошенко открыл рот, но так ничего и не сказал. Архипов нахмурился. Добровольский держался за сердце. Только Финкель добродушно улыбался. Земсков, затаив дыхание, ждал ответа. Неужели все так просто? Или Финкель действительно гений? Архипов шумно вздохнул.

– Если они и вправду вывезли заряды под прикрытием радиоактивных отходов, то ребята действительно были талантливые. Жаль, что они связались с преступниками.

– Да, – кивнул Финкель, – конечно, жаль молодых людей. Они сделали неправильный выбор. Но сама идея хорошо продумана, если, конечно, подтвердится наше предположение.

Кудрявцев, очевидно, получил ответ. Он поднял голову, посмотрел на директора Центра, сморщился и положил трубку.

– Десятого, – выдохнул он, – отходы вывозили десятого. Их сопровождали Глинштейн и Суровцев.

– Господи, – вырвалось у Добровольского.

Ерошенко с невольным уважением посмотрел на Финкеля и Архипова.

«Хоть бы мой сын был похож на них, – подумал он с восхищением, – вот это головы. Шутя разрешили проблему, над которой мы бились два дня».