Сейчас, направляясь к центру крупнейшего города Канады, он вспоминал, когда в последний раз обнаружил ведущееся за ним наблюдение. Кажется, это было во вторник. Он тогда выезжал за город. Кажется, контрразведчики везде мыслят одинаковыми категориями. Хорошо еще, что они не мешают ему в самом Торонто, иначе его жизнь превратилась бы в настоящий ад. Хотя наверняка они незаметно ведут его и в самом городе, но делают это достаточно квалифицированно и осторожно. Он проехал мимо расположенного в центре города Центрального парка Королевы и с Университетской авеню свернул на Куин-стрит, где находился известный своим комфортом и роскошью знаменитый «Шератон-отель». Именно в этом отеле всегда останавливался Питер Льюис, его юрисконсульт, прилетавший из Нью-Йорка. Оставив автомобиль на стоянке, Кемаль поспешил в бар, где уже восседал добродушный и рыхлый Питер Льюис.

Юрист не любил крепкие напитки, предпочитая заказывать пиво. Увидев Кемаля, он даже не встал, только поднял свою короткую полную руку.

– Как дела, мистер Льюис? – спросил, подходя ближе, Кемаль.

– Могли быть и лучше, – вздохнул Питер, – но, слава богу, не так плохи.

– Последнее соглашение по калифорнийскому заказу должно было несколько улучшить наше положение, – заметил Кемаль.

– Ненамного, – проворчал Льюис, доставая свой «дипломат» с бумагами, – поднимемся ко мне в номер, я вам покажу все документы.

– Да, конечно, – согласился собеседник.

Они вышли из бара и, пройдя в холл, вызвали скоростной лифт на семнадцатый этаж. Кроме них, в лифт вошли еще двое, но в лифте никто не сказал ни слова. Ни вошедшие незнакомцы, ни сам Питер Льюис, ни его спутник. И только когда Кемаль Аслан и Питер Льюис вышли из лифта и зашагали по коридору, Питер шепнул идущему справа от него Кемалю:

– У меня в номере, кажется, они успели побывать.

– Конечно, успели. Передайте в Москву, что я проверил все заказы, идущие по линии Министерства обороны США. Развернуть в ближайшие десять лет программу защиты в космосе они не сумеют. Просто блефуют. Данные анализа их закупок позволяют говорить об этом с максимально вероятной точностью.

– Передам. Они разрабатывают программу вашего возвращения.

– Пора бы, – не удержался Кемаль, – что там происходит в Литве, вы что-нибудь понимаете?

– Честно говоря, знаю столько же, сколько и вы. Видимо, ничего хорошего.

Они дошли до номера Льюиса. Тот приложил палец к губам.

– И как видите, – громко сказал Льюис, – положение у нас достаточно неплохое.

– Безусловно, – подхватил Юджин.

Они вошли в номер. Хлопнула дверь. Из соседнего номера вышли двое незнакомцев и, подойдя к висевшему слева светильнику, сняли небольшой прибор, фиксирующий разговоры в коридоре. Войдя в номер, они коротко доложили сидевшему в кресле третьему незнакомцу:

– Нам удалось записать их разговор в коридоре. По-моему, они говорили о чем-то важном.

– Включайте, – разрешил их руководитель.

Один из вошедших включил аппарат, снятый в коридоре.

Раздалось громкое шипение.

– В чем дело? – недовольно спросил сидевший в кресле. – Опять ничего не получилось?

– У одного из них в кармане был скэллер ^[3], – зло пробормотал мужчина, – кажется, повреждена вся лента.

В соседнем номере Кемаль Аслан, продолжая разговаривать со своим юрисконсультом, вдруг написал на листке бумаги: «Кажется, в последнее время наблюдение за мной несколько усилилось. Подключают профессионалов». Льюис, прочитав, достал из кармана сигару, спички, спокойно закурил и поджег записку. После чего кивнул, наблюдая, как пылает бумага. И только после этого сказал:

– Вы всегда казались мне чрезвычайно внимательным человеком, мистер Кемаль Аслан.

– Черт бы вас побрал, – разозлился третий, – опять ничего не вышло.

– Нужно просто арестовать обоих.

– Это вы расскажите их адвокатам, – третий, поднявшись с кресла, направился к дверям и, уже выходя, обернувшись, добавил: – Постарайтесь хотя бы записать их разговор в номере. Хотя подозреваю, что мы не услышим ничего интересного.

И вышел, мягко затворив за собой дверь. В соседнем номере шла неторопливая беседа двух деловых людей, внешне ничем не отличавшаяся от любой беседы такого рода. Агенты уныло записывали разговор, уже не надеясь на удачу.

БЕРЛИН. 16 ЯНВАРЯ 1991 ГОДА

– Мы не согласны, – зло говорил стоявший у моста высокий мужчина в штатском, – это, в конце концов, просто унизительно. Вы предлагаете глупые, нереальные условия.

– Почему, – возражал его собеседник, говоривший по-русски с очень сильным характерным немецким акцентом, – ведь вы все равно должны будете оставить это оборудование и помещения. А мы предлагаем вам хорошую сумму.

– Это вам так кажется. По оценкам ваших экспертов, только оборудование может стоить десятки миллионов марок. Мы не согласны на такую сумму.

– Полковник Волков, – вздохнул немец, – я вас понимаю. У вас есть полномочия от ваших руководителей. Но и у меня есть свои. Поймите, я не могу, не имею права предлагать вам больше, чем мне разрешили.

– В таком случае передайте, что мы настаиваем на той сумме, о которой мы первоначально договаривались. – Волков посмотрел на проезжавший мимо автомобиль. Проехав метров сто пятьдесят, автомобиль остановился, и из него вылезла целая компания молодых, явно загулявших людей. Несколько парней и девушек приехали сюда, на место бывшей берлинской стены, чтобы снова увидеть это историческое место и набрать камней, уже ставших сувенирами во многих странах мира. Двое молодых людей весело толкали своих спутниц, и те кружили у моста, беспрерывно щелкая фотоаппаратами.

Немец поежился, отворачиваясь от приехавших. Его явно коробило такое отношение молодых людей к недавней трагедии разделенной страны.

– Я передам ваши пожелания, полковник, – сказал он, посмотрев на часы, – но мне кажется, в наших общих интересах договориться побыстрее, пока этого не сделали другие.

– Что вы имеете в виду? – быстро спросил Волков.

– Ничего. Просто мы имеем сведения, что не все в вашей стране согласны с переменами, происходящими в нашей. И мы готовы к любому развитию событий, даже самому худшему.

– Не нужно меня пугать.

– Боюсь, вы не поняли, – вздохнул немец, – это я не вас, это я себя пугаю. В Литве ваше руководство применило спецчасти КГБ и войска. Они сделали то, о чем их просил в свое время Хонеккер в Восточной Германии. Тогда они не захотели выводить из ангаров советские танки. Теперь, видимо, кто-то в Москве решил, что пришло время. И заметьте, это уже не в первый раз. Нам кажется, что в вашем руководстве скоро будут перемены. Отставка Шеварднадзе и события в Литве – очень нехороший симптом. Может оказаться, что нам просто не о чем будет договариваться.

– Это нас не касается, – дернулось лицо у полковника, – меня не уполномочили вести подобные беседы. Так что мне передать? Вы согласны с нашими условиями?

– Да, – вздохнул немец, – придется согласиться. Я передам ваши пожелания. Учтите, что мы в одинаковой степени заинтересованы сохранить все в строжайшей тайне.

– Поэтому наши переговоры попали в печать? – зло спросил полковник. – Поэтому о них знает уже пол-Европы?

– Что вы говорите? – явно испугался немец. – В какую печать? Мы ничего не сообщали.

– Ваш «Шпигель» опубликовал статью, что советские генералы торгуют оружием и разбазаривают имущество Западной группы войск. Вы не читали статью в ноябрьском номере журнала?

– Это был просто пробный камень, – успокоился немец, – кажется, у вас так говорят. Они решили запустить такую утку на основании многочисленных фактов кражи имущества армии вашими солдатами и офицерами. Против руководства Западной группы войск у них пока нет ничего конкретного. Они решили таким образом устроить скандал, в результате которого могут всплыть дополнительные подробности. Скандальная статья, даже без упоминания имеющихся фактов, служит как бы резонансом, прелюдией к большому скандалу, и тогда масса свидетелей, решивших, что редакция располагает подобным материалом и кто-то уже опередил их в даче свидетельских показаний, бросается в объятия журналистов, пытаясь продать и свою информацию подороже. Это типичный трюк наших журналистов. Вы можете ни о чем не беспокоиться.

– У нас говорят: дыма без огня не бывает, – угрюмо огрызнулся полковник. – Возможно, проболтались ваши люди.

– Нет, нет, – поспешил успокоить немец, – мы специально все проверяли. У них нет против нас никаких доказательств. Это только начало игры. Не обращайте внимания на подобные статьи.

– Стараюсь, – пробормотал полковник, – хотя в последнее время вы нас подводите. В свете начавшихся изменений в мире я бы советовал вам быть поосторожнее.

– Вы про Кувейт? – понял немец.

– И про Кувейт тоже. По моим сведениям, американцы начали сегодня широкомасштабную войну против Ирака. Пока моя страна соблюдает нейтралитет и даже внешне на стороне западной коалиции. Но ведь в Москве все может поменяться.

– Вы думаете, ваше руководство может поддержать Саддама Хусейна? Но ведь это катастрофа! Начнется третья мировая война. Американцы уже не уйдут с Ближнего Востока, пока не освободят Кувейт. Это для них уже вопрос принципа.

– Нет, – ответил полковник, – я не думаю, что дело может дойти до мировой войны. Просто руководство в Москве может несколько подправить свою позицию, и тогда американцы не будут столь нагло и беспардонно вести себя в мире. Вы меня понимаете? При этой ситуации наши войска еще очень долго будут находиться в Германии. И тогда нам придется заново пересматривать весь комплект наших договоренностей. Или еще конкретнее – просто отменить их.

– Вы не верите в быструю победу американцев?

– Нет, в это как раз я верю. При всем своем бахвальстве иракскому лидеру не устоять против объединенной коалиции союзников. Просто не тот уровень противостояния. Когда за спиной Саддама нет сильного союзника, он не продержится. Это очевидно. Но в любом случае нам надо быстрее договориться, – подвел итоги полковник. – О наших переговорах уже знают в Москве. И знают совсем не те люди, которых мы считаем своими союзниками.

– Я вас понимаю, – немец вздохнул. Ему всегда трудно давался разговор с этим мрачным полковником.

– Все еще может измениться, – мрачным голосом заметил Волков и, показывая на веселящихся молодых людей, неприятным голосом добавил: – Может, они и правы, что собирают камни с разбитой стены. Может, вместо этой стены будет другая – еще выше и крепче прежней.

Немец испуганно открыл рот, но ничего не сказал, не решаясь спорить. А полковник, довольный эффектом, повернулся, чтобы уйти.

– До свидания, – Волков, засунув руки глубоко в карманы пальто, зашагал в сторону своего автомобиля.

Немец смотрел ему вслед и, лишь когда полковник скрылся за поворотом, повернулся и медленно пошел в другую сторону. Он вдруг с ужасом подумал, что его недавний собеседник может оказаться провидцем. И почти с суеверным страхом посмотрел на то место, где на его памяти всегда стояла стена. Эта проклятая для любого немца стена, отделявшая один мир от другого. И редко находились «сталкеры», согласные на опасные путешествия из одного мира в другой. Когда-то немец прочел книгу русских фантастов Стругацких и решил, что Зоной они называли Западный Берлин, в который так стремились попасть тысячи немцев из восточной части города.

Молодые люди по-прежнему дурачились у моста, не обращая внимания на проходившего мимо незнакомца. Правда, одна из девушек, снимая ночной город, почему-то крупным планом сфотографировала проходившего мимо мужчину. Но это была очевидная случайность, даже расстроившая девушку.

БОЛГАРИЯ. СОФИЯ.

18 – 19 ЯНВАРЯ 1991 ГОДА

В Софии их встречали два сотрудника американского посольства. Уильям с юмором подумал, что в другие времена эскорт для встречи был бы куда внушительнее и мог состоять из отрядов советских и болгарских контрразведчиков. Крах всей системы стран Варшавского Договора начался с Польши. Как только советское руководство разрешило Ярузельскому провести в Польше действительно демократические выборы, вопрос был решен окончательно и бесповоротно. Может, даже раньше. Он был решен еще в начале восемьдесят девятого, когда Горбачев пошел на первые относительно демократические выборы в СССР и разрешил трансляцию со съезда Советов на весь мир. И мир дрогнул, понимая, что в Советском Союзе происходят действительно небывалые перемены.

Летом восемьдесят девятого мир увидел и второй путь развития социализма. На центральной площади Пекина были безжалостно расстреляны китайские студенты, осмелившиеся заявить о приоритете демократических прав и свобод в несвободном обществе. Горбачев сделал выводы из этого расстрела. Состоявшиеся в Польше демократические выборы принесли, как и ожидалось, победу «Солидарности», и в социалистической Европе возникло первое несоциалистическое правительство Мазовецкого.

Потом была «бархатная» революция в Чехословакии, где интеллектуал Гавел возглавил движение двух соседних народов – чехов и словаков – к долгожданному обретению свободы. Наконец, осенью этого года пала берлинская стена – символ разделения Европы, и буквально сразу, почти через месяц, был расстрелян еще один отживший «динозавр» старой когорты руководителей – Николае Чаушеску. Дольше всех продержался Тодор Живков, но и тому пришлось пройти через горькое разочарование от предательства своих сторонников, измены друзей, публичное унижение, домашний арест и суд, выяснивший внезапно, что за всю свою долгую карьеру и почти сорокалетнее правление страной Живков был виноват в «неправильной раздаче служебных квартир и выдаче материальных пособий чиновникам из партаппарата». Поистине приходится удивляться человеческой породе. Не найдя ничего другого, «демократический суд» осудил человека на основании вздорных обвинений, человека, объективно так много сделавшего для своей страны и жившего по другим законам, в другой системе координат.

И много ли вообще абсолютных диктаторов в истории, которые после четырех десятилетий абсолютного правления могут быть обвинены лишь в подобных нарушениях? «Воистину, история – бесстыдная девка», – думал Тернер, сидя в машине, направляющейся к зданию американского посольства. Он не любил и не принимал непонятной для любого нормального американца социалистической системы с их непонятными моральными ценностями. Но как объективный человек видел, что поднявшаяся волна антикоммунизма в Восточной Европе часто не имела ничего общего с подлинно демократическими устремлениями немногих настоящих демократов. Просто на смену одним коммунистам, лишенным должной гибкости и понимания момента, приходили другие – более беспринципные и ловкие. Или коммунистические догмы менялись на антикоммунистические, и они были одинаково беспощадны к инакомыслящим и колеблющимся.

В посольстве их уже ждали. Из-за сложного положения в городе гостей разместили прямо на квартире одного из дипломатов, находившейся недалеко от посольства. По просьбе Тернера к ним прикрепили автомобиль без водителя. Его спутник Томас Райт неоднократно бывал в Болгарии и мог вполне обходиться без сопровождения американских дипломатов. С огненно-рыжей шевелюрой Томас был похож скорее на немца или чеха, чем на типичного американца. На лице у него были даже веснушки, и в сочетании с курносым носом и крупными глазами это придавало ему какое-то удивленное и одновременно почти детское выражение. Но оно было обманчивым. Томас Райт был не просто прекрасным офицером ЦРУ, владевшим несколькими восточнославянскими языками, он уже успел отличиться в Чехии и Болгарии в прежние годы и имел неплохой опыт для работы в паре с таким профессионалом, как Уильям Тернер. Они даже не взяли с собой местного резидента ЦРУ, который в это время отдыхал в Италии.

Первый визит уже на следующий день американцы нанесли в институт, где учился Кемаль Аслан.

Райт рассказывал всем, что они американские операторы, приехавшие снимать фильм о добившемся поразительных успехов в их стране бывшем болгарском гражданине Кемале Аслане. Им охотно шли навстречу, показывая документы и ведомости успешной учебы Кемаля в институте. И хотя с тех пор прошло более двадцати лет, многие документы сохранились и были в хорошем состоянии. Не было лишь одного – фотографий Кемаля Аслана. Не удалось обнаружить и его личного дела в архиве института. К удивлению декана, хорошо помнившего своего студента, фотографии Кемаля Аслана не было даже среди архивных документов выпускников института. Правда, после окончания своего курса студенты все-таки сфотографировались вместе, но там была настолько маленькая и плохо узнаваемая фотография Кемаля Аслана, что его невозможно было даже отличить от других сокурсников. Добросовестный Райт переснял эту фотографию, решив, что в лабораторных условиях можно будет увеличить ее до приемлемых размеров.

Целый день в институте не принес более ничего, кроме этой фотографии и пространных рассуждений декана факультета, разглагольствовавшего о пользе горной металлургии в деле укрепления новых болгарско-американских отношений. Уставшие, они возвращались в свое временное жилище.

– Если так пойдет и дальше, мы узнаем много нового, – невесело пошутил Томас, – но, кажется, это нам мало поможет.

– Ты записал адрес, где он жил?

– Это здесь недалеко.

– Давай поедем туда, – предложил Уильям.

– Прямо сейчас?

– Может, хоть там что-то найдем. – Райт свернул в какой-то переулок, съезжая с проспекта. Через полчаса они нашли дом, в котором раньше жил Кемаль Аслан со своей матерью. В результате еще получасовых поисков им удалось найти соседку, знавшую семью Кемаля. Но ничего конкретного узнать не удалось. Мать Кемаля Аслана давно умерла, а сам он после аварии уехал в Турцию к своему дяде. В их квартире давно жили чужие люди. Соседка помнила еще, как они переживали за несчастного парня, попавшего в тяжелую катастрофу.

Уильям с трудом сдерживал негодование, слушая женщину. Он понимал, что ничего конкретного здесь узнать не удастся. Но, терпеливо слушая перевод пунктуального Райта, пытался найти рациональное зерно в словах старой женщины. И вдруг…

– Где он лежал? – спросил Тернер, поймав новую мысль.

Райт спросил и получил ответ, добросовестно переводя название больницы.

– Все, – сразу же поднялся Тернер, – поблагодари эту женщину. Скажи, продолжение ее истории мы выслушаем в следующий раз.

Когда они снова сидели в машине, Райт осторожно спросил:

– Вы что-то решили?

– Завтра едем в эту больницу, – кивнул Тернер, – мне интересно, как он так быстро выздоровел. После комы. И сразу стал финансовым гением. И немного шпионом.

– Мне говорили, что после комы бывают изменения, – заметил Райт.

– В худшую сторону, – возразил Тернер.

– Может, он стал гением после удара, – пошутил Райт.

– Вот мы это и проверим. Судя по рассказу соседки, он лежал там несколько месяцев. Значит, должны остаться врачи, санитары, люди, которые его помнят. История его болезни. Завтра едем в эту больницу, – решительно закончил Тернер.

На следующее утро выпал снег, и им пришлось долго добираться до больницы, дороги были завалены снегом. В больнице пришлось ждать приема у главного врача. Их принял пожилой человек лет шестидесяти пяти. Это был главный врач больницы Бонев.

– По какому делу вы приехали, господа? – спросил главный врач. – Мне передали, что вы прилетели из Америки и хотите узнать историю болезни одного бывшего нашего пациента.

– Да, – подтвердил Уильям, когда Томас перевел ему на английский слова врача, – мы хотели бы более подробно узнать историю болезни лежавшего у вас пациента. Он был в довольно тяжелом состоянии, но сумел выжить. И даже восстановить работоспособность.

– Кого именно? – спросил Бонев.

– У вас лежал больной Кемаль Аслан. В настоящее время он американский гражданин, – сказал Тернер, наблюдая за реакцией своего собеседника.

Тот вздрогнул. Или Тернеру показалось, что Бонев вздрогнул?

– Почему именно этот пациент вас интересует?