Тогда, в восемьдесят шестом, «новое мышление» Михаила Горбачева и Эдуарда Шеварднадзе только пробивалось сквозь ледяной панцирь «холодной войны». Вдвоем, Меджидов и Билюнас, выполняя специальное задание Чебрикова, отправились в район Унейзы, чтобы привезти в СССР столь нужного советской разведке палестинца. Приказ, полученный ими от генерала Гогоберидзе, был категоричным и однозначным. «Любыми способами привезти этого человека в Москву, обеспечив его безопасную доставку». Очевидно, этот палестинец обладал очень нужной для Москвы информацией.

По версии аналитиков группы, Меджидов и Билюнас выехали как офицеры-эксперты, представители ООН. Первый выдавал себя за офицера индийских вооруженных сил, второй по документам был представителем Швеции. Их бросающиеся в глаза разномастные отличия позволяли использовать такой психологический трюк, точно воздействующий на подсознание. Проверяющие их документы посты иорданской и израильской полиции обычно избегали ненужных вопросов. Когда два столь не похожих друг на друга человека едут в одной машине, это почему-то убеждает, что им труднее сговориться. Билюнас был высокого роста, с очень светлыми волосами, голубыми глазами, являя собой облик типичного представителя скандинавских народов.

От Унейзы они направились в район холмов Эш-Шара и целый день безрезультатно ждали нужного им человека. Солнце светило нестерпимо. Пытаясь спрятаться в тени автомобиля, они обливались потом, проклиная свое руководство, палестинцев, МОССАД и весь мир. Сам Паулис оказался очень предусмотрительным человеком. Они пили спасительный чай, который Билюнас захватил на всякий случай в пяти больших термосах. Это как-то утоляло жажду и делало не столь изнурительным пребывание под сорокаградусным солнцем.

Наконец в третьем часу ночи послышался треск моторов. На подъехавшем к ним грузовике был тот самый палестинец, которого они ждали.

Его одежда была порвана, он был весь в пыли и грязи, но глаза весело блестели, он был даже немного пьян. Обменявшись паролем, они забрали его в свой джип и выехали по направлению к городу.

Видимо, от пережитых волнений палестинец говорил очень много, захлебываясь от радости, что все трудности уже позади. Меджидов говорил с ним по-арабски, пока Паулис, не знавший этого языка, вел машину, напряженно всматриваясь вперед.

– Почему ты опоздал? – спросил Меджидов, обратив внимание на излишне возбужденный вид своего подопечного и его порванную одежду.

– Мы наконец смогли это сделать, – засмеялся палестинец, – мы это сделали.

– Что вы такое сделали? – не понял тогда Меджидов.

– Была редкая возможность уничтожить семью Левина, – тонким голосом радостно сообщил палестинец, – их отец – офицер МОССАДа, и они приехали на отдых к своей сестре. Я не мог упустить такую возможность. Мы убили их всех. Не ушел никто. Ни один человек. Вся семья Александра Левина погибла. Все до единого, никто не ушел.

– Что он говорит? – спросил Билюнас, обративший внимание на возбужденный тон палестинца.

– Они убили семью одного из офицеров МОССАДа, – нахмурившись, мрачно сказал Меджидов по-английски.

– Да, да, мы сделали это, – понял слова Меджидова террорист. Он неплохо говорил по-английски, – я сам… как это на английском, трахнул его жену. Ах, как она визжала подо мной, как сопротивлялась. – Он вдруг сказал по-арабски: – Ты не знаешь, как это сладко трахнуть еврейку, – и снова перешел на ломаный английский, – а потом мы их всех застрелили. И детей ее мы тоже убили, – он говорил, почти скуля от радости, визгливым голосом, бьющим по нервам.

– Разве Аллах разрешает убивать детей? – спросил вдруг серьезно Билюнас.

– А мы не спрашиваем разрешения, – оскалился террорист, – нужно убивать своих врагов. Вы, русские, не верите ни в Аллаха, ни в Христа.

– А ведь Бог есть, – мрачно сказал Билюнас.

Террорист снова засмеялся. У Меджидова начался нервный тик, а Билюнас, более не сказав ни слова, продолжал напряженно всматриваться вперед.

Они проехали еще километров десять, пока террорист, все время прикладывающийся к термосу, не взмолился:

– Остановите, я выйду немного отлить.

Билюнас резко затормозил, и палестинец побежал к дереву, стоявшему прямо у дороги.

– Он что-нибудь еще сказал? – спросил сквозь зубы Билюнас, не поворачивая головы.

– Говорит, что это приятно, мерзавец. Убили и жену, и детей этого офицера, – зло сказал Меджидов, – будь проклята наша работа и весь мир.

Паулис посмотрел в ту сторону, куда ушел палестинец и почему-то достал пистолет.

– С ума сошел? – спросил изумленный Меджидов. – У нас приказ доставить этого негодяя живым.

– Верно, – Билюнас хладнокровно проверил оружие, – но мы его не сможем спасти. Мы его не доставим в Москву, – убежденно сказал он, – никто не дает права убивать детей. И мы его не имеем права спасать.

Меджидов вдруг понял, что спорить бесполезно.

Террорист, радостно повизгивая, бежал к машине, когда Билюнас поднял свой пистолет. С расстояния пяти метров промахнуться невозможно. Палестинец не успел даже испугаться и с радостным выражением лица упал на песок. Потом они долго ехали и молчали.

– Мне подать рапорт? – наконец произнес Билюнас уже на рассвете, когда они подъезжали к городу.

Меджидов молчал.

– Иди ты к черту, – наконец выдавил он.

– Мы коммунисты, – убежденно сказал Билюнас, – мой отец погиб в апреле сорок пятого в Вене. Я его никогда не видел. Неужели он погиб за этого подонка? Не хочу верить.

– Мы не выполнили приказа, – вздохнул Меджидов, – теперь нужно придумать подходящее объяснение.

– Бог все-таки есть, – убежденно сказал Паулис, – этот человек не имел права ходить по земле. Он был обречен.

Больше они никогда не говорили об этом. И никогда не вспоминали этого террориста, убитого на холмах Эш-Шара.

Вспоминая теперь об этом, Меджидов в который раз подумал, что аккуратный, предусмотрительный Паулис никогда не устраивал бы истерических полетов с двенадцатого этажа, если бы не произошло нечто исключительное. Или его выбросили другие? Второе было больше похоже на истину.

В это время в специальном морге бывшего Комитета государственной безопасности СССР, а ныне реанимационном отделении новой российской Федеральной службы контрразведки, генералы Вадим Георгиевич и Николай Аркадьевич пытались ответить на мучающий их вопрос – откуда убийцам стало известно о приезде в Москву майора Корина? Если предположить, что кто-то мог прослушать телефоны в засекреченном Центре ФСК, значит, в их государстве действует еще одна, более компетентная служба безопасности, чем их собственная. Это признавать было невозможно. Но и не признавать очевидного факта они не могли. Оба генерала, осунувшиеся и как-то сразу постаревшие, понимали – подозрения падут именно на них, имевших основной контакт с руководителем группы «О».

Корин приехал на поезде, в сопровождении группы ФСК, и поначалу все шло как нельзя лучше. В Тулу лететь было совсем недалеко, и группа была на месте через час после получения сообщения. Рано утром, когда поезд отходил в Москву, трое сотрудников ФСК вошли с Кориным в вагон, при этом один из них сел прямо напротив контролируемого объекта. В Москву они прибыли вовремя. И Корин, выйдя из вагона, даже зашел в буфет позавтракать. Двое сотрудников стояли рядом с ним, и одна из них – молодая женщина – даже передала ему свою соль. Видимо, эта обыденность происходящего несколько успокоила сотрудников и, когда Корин вышел на привокзальную площадь, никто из них не оказался непосредственно рядом с ним.

Когда неизвестный «Шевроле» резко затормозил и раздались выстрелы, стоявший в пяти метрах от Корина сотрудник ФСК успел только сделать два шага и толкнуть уже падающего Корина. Другие не успели даже достать пистолеты. Правда, при выезде «Шевроле» с площади один из подстраховывающих сотрудников успел сделать три выстрела по автомобилю, но они только усилили общую панику.

Выслушивая эти донесения, Вадим Георгиевич все время вытирал большим платком обильно потевшую большую теменную лысину. Ему было уже под шестьдесят, и при переаттестации сотрудников ФСК некоторые даже намекали ему на его возраст. На Николая Аркадьевича вообще невозможно было смотреть без сострадания. Молодой генерал понимал, что его блестящая карьера может рухнуть в связи с этими событиями, и с ужасом представлял себе, что его ждет при разборе этих происшествий. Высокий, красивый, мордастый, с густой каштановой шевелюрой, он нравился женщинам. А занимаемая им должность делала его значительнее в собственных глазах, придавая абсолютную значимость и убежденность его поведению.

– Мы должны установить, каким образом произошла утечка информации, – тихо предложил Вадим Георгиевич, – нужно быстро, без лишнего волнения составить список всех сотрудников, знавших или слышавших о приезде Корина.

– Уже составили, – Николай Аркадьевич вытащил бумагу, – здесь все, кто мог даже случайно узнать.

– С кого начали? – бесцветным голосом поинтересовался старший генерал.

– Простите, Вадим Георгиевич, с вас, – виновато развел руками Николай Аркадьевич.

– Директор ФСК. Он тоже был в курсе, – устало напомнил Вадим Георгиевич.

– Вы его подозреваете? – изумился молодой генерал.

– Нет, но он сам просил включить его в список. Чтобы все поняли – никаких исключений. Значит, мы трое, четверо сотрудников технического управления, трое из аналитического, знавшие о наших поисках, трое оперативников, привозивших Меджидова. Этих можно смело исключить, они ничего не знали о приезде Корина. Четверо членов группы, наблюдавших за Кориным. Этих нужно проверять особенно тщательно. Как, впрочем, и всех остальных. Может, у кого-то были контакты с Кориным еще до нашего расследования.

– Мы проверяем, – кивнул его собеседник.

– Это дело принципа, нашей профессиональной чести, – вспомнил слова Директора ФСК Вадим Георгиевич, – иначе нас просто выгонят из органов, как зарвавшихся дилетантов. Как идет поиск подполковника Сулакаури?

– Пока ничего.

– Задействуйте всех свободных сотрудников. Московское управление уже о нем знает. Свяжитесь с ними для более тесного контакта. Что с остальными?

– С Подшиваловым тоже… накладка, – сумел выдавить Николай Аркадьевич.

– Это я уже понял по вашему лицу. Что там случилось?

– Он позвонил домой. И жена сказала ему, что звонил Кямал. Мы сумели установить, из какой гостиницы Махачкалы был звонок, но когда туда прибыла наша оперативная группа, его там уже не было. А ведь наши люди прибыли на место через минут пятнадцать-двадцать после звонка.

– Думаете, нас опять кто-то опередил?

– Невозможно, товарищ генерал. Дежурная видела, как Подшивалов быстро уходил сам. Даже сдал ключи от номера. Нет, тут что-то не так. По-моему, это был условный сигнал. Услышав имя Меджидова, он должен был немедленно скрыться. Что он и сделал. В этом нет никаких сомнений.

– Думаете, Кямал Меджидов ведет с нами двойную игру? – понял его намек Вадим Георгиевич.

– Все может быть. Уж слишком легко и быстро он согласился выдать всех своих сотрудников. За этим кроется какая-то тайна. Наши аналитики, изучив структуру личности Меджидова, пришли к выводу, что он так просто не может сдать своих людей. Он постарается сам выйти на убийц Коршунова и Билюнаса. Это его стиль. Он более замкнут, чем нам показалось вначале. Аналитики считают, что в его беседах бывает двойной, часто даже тройной пласт.

– Интересная информация, – оживился Вадим Георгиевич, – как всегда, самое важное вы оставляете на конец.

– Да, – немного торжествующим голосом сказал Николай Аркадьевич, – более всего наши аналитики убеждены, что Меджидов передал какую-то информацию в разговоре с Теймуразом Сулакаури. Прямо в нашем присутствии. Анализ текста позволяет почти с абсолютной гарантией говорить о шифрованном сообщении. Эти разговоры о самолетах и погоде имели свой подтекст.

– И после этого разговора Сулакаури исчезает в депутатской комнате Домодедова, – понял вдруг Вадим Георгиевич, – нужно будет еще раз погонять наших аналитиков и, главное, быстро допросить Костенко. Здесь что-то не так.