– Нет. Подлость всегда останется подлостью, в какую бы упаковку она ни рядилась. Предательство всегда омерзительно, какие бы доводы оно ни приводило в свое оправдание. Хотя я могу согласиться, что ложь может рядиться в тысячу обличий. Но я говорил об элементарной порядочности. Я ведь помню до сих пор, как ты краснел, когда кто-то из студентов пытался оставить тебе даже десять копеек. Другие старосты так не делали. Ты полагаешь, что с тех пор сильно изменился?

– Возможно, – вздохнул генерал, улыбнувшись. – С моей специализацией трудно быть ангелом.

– А я и не считаю тебя ангелом. Просто сложно найти человека на твоей должности, который в молодости краснел и отказывался от лишней копейки, а уже в зрелые годы ушел из МВД с ответственной должности, не превратившись в хапугу и проходимца.

Генерал отвернулся. Ему не хотелось спорить. Он знал, что его собеседник был прав. Он ушел из Министерства внутренних дел именно потому, что его не устраивали нормы поведения некоторых офицеров. Его моральный кодекс в них явно не вписывался. В начале двадцать первого века в самых циничных и коррумпированных структурах еще сохранялись подобные идеалисты и стоики.

– И все-таки Мовсани? – напомнил Дронго.

– Да, – кивнул генерал, – он прилетает тринадцатого. В пятницу. Вместе со своим личным телохранителем. Стивен Хитченс. По нашим данным, это действующий сотрудник. Он не в отставке и не на пенсии. Англичане считают, что Мовсани угрожает реальная опасность. Очевидно, ты думаешь так же, если решил прилететь в Баку во время фестиваля. Или тебя кто-то попросил?

– Президент фестиваля Рустам Ибрагимбеков.

– Я тебя серьезно спрашиваю. Кто стоит за твоим визитом? Россия? Великобритания? США? Турция? Или несколько стран?

– Тебе не кажется, что я могу наконец обидеться? Ты считаешь, что я работаю на спецслужбы этих государств? Не слишком ли много хозяев у одного несчастного эксперта?

– Я не сказал, что ты на них работаешь. Я ведь знаю тебя уже много лет. Ты никогда не будешь работать ни на одну спецслужбу мира. Такой волк-одиночка. Один и на всю жизнь. Кроме того, тебе важна твоя репутация, о которой знают в любой спецслужбе мира. Но так получается, что любой твой визит в какую-либо страну становится известен слишком многим. И за каждым из них всегда стоят конкретные интересы.

– Это верно. Репутация вещь полезная. Кажется, у Окуджавы была такая фраза: «Нарабатывается годами, а теряется в момент». Что касается «интересов», то я не виноват, что в этом опрокинутом мире все спецслужбы обязаны противодействовать массе фанатиков, негодяев, убийц, насильников, террористов. И я действительно в силу своей профессии стараюсь им всем помогать.

– И поэтому ты приехал сюда. И конечно, не потому, что тебя попросили быть гостем фестиваля. Ты решил, что тебе нужно быть здесь именно сейчас. Решил спасти Мовсани?

– Ты поверишь, если я скажу, что никогда раньше о нем не слышал?

– Не знаю. Возможно, и поверю. Значит, ты решил кому-то помочь?

– Можешь мне не поверить, но вам. Именно вам. Я не хочу, чтобы на моей родине убили этого режиссера. Зачем нам нужна репутация страны, в которой могут убить известного диссидента. Я подумал и решил, что могу принять предложение Рустама и приехать сюда, чтобы помочь вам и не допустить убийства Мовсани...

– Ты говоришь серьезно?

– Абсолютно. Почему нельзя поверить в мой патриотизм? Раньше ты был обо мне гораздо лучшего мнения. Кажется, однажды на моем дне рождения ты сказал, что я всегда резко отличался от всех остальных сокурсников своей интеллигентностью и рассудительностью. Я не ошибся, ты, кажется, говорил именно о рассудительности. Так вот, она у меня осталась. Я решил, что мне просто необходимо сюда прилететь, чтобы помочь вам в этом неприятном вопросе.

Генерал молчал. Они были знакомы уже больше тридцати лет и хорошо знали друг друга. Генерал подумал, что хозяин квартиры, возможно, говорит искренне. Или ему хочется, чтобы Дронго говорил искренне.

– Значит, ты патриот, – сказал генерал. – А ты не подумал, что за этим делом стоят интересы многих стран? Может неожиданно выясниться, что ты все неправильно рассчитал. И нам совсем не нужен живой Мовсани. Может, в интересах нашей страны, чтобы он остался здесь навсегда? Об этом ты не подумал? Ведь у нас есть и свои интересы. Я уже не говорю о том, что здесь обязательно будут затронуты интересы и других стран. Американцам, например, очень выгодно, чтобы Мовсани убили именно здесь. Представляешь, какой козырь. Убийство известного иранского диссидента, которое наверняка совершают иранские спецслужбы. Ничего лучше и придумать нельзя.

– Мне всегда казалось, что американцы союзники англичан. Или уже все иначе?

– Не иначе. Просто я хочу, чтобы ты все понимал.

– Если понадобится подставить своего союзника во имя высших интересов, то какая спецслужба мира от этого откажется, – задумчиво произнес Дронго. – Теперь понятно, почему такой ажиотаж вокруг приезда этого несчастного режиссера. Что касается ваших интересов – тоже понятно. Убийство Мовсани всколыхнет мировую общественность и сразу решительно настроит против Ирана весь мир, который и так с трудом переносит явное и тайное желание этой страны стать обладателем ядерного оружия. Но я полагаю, что ваши аналитики должны просчитывать и последующие события. Нагнетание обстановки вокруг Ирана не в интересах Баку, в этом я убежден. Когда у соседей горит дом, пламя может случайно перекинуться и на твой дом.

– Мы постараемся не допустить пожара у нас, – заметил генерал. – Но у каждой страны должны быть свои интересы. И свои союзники.

– Неужели вы решили его «сдать»? Никогда не поверю.

– Никто об этом не говорит. Но есть спецслужба еще одной страны, для которой убийство Мовсани в Баку будет просто подарком судьбы. Учитывая ее отношения с Ираном. Рано или поздно она должна будет поднять свои бомбардировщики и разбомбить ядерный объект иранцев в Бушере. Как эта страна уже сделала это однажды против Ирака, еще во времена Саддама Хусейна. Понимаешь, о ком я говорю?

– Конечно. О стране, где лучшая разведка в мире, специализирующаяся на убийствах своих противников. Единственная разведка в мире, которая не только не отрицает свою официальную деятельность по устранению врагов, но и всячески ее поощряет... Это Моссад.

– Верно. Теперь просчитай, насколько выгодно убрать одного режиссера чужими руками и не бомбить Иран, гарантированно ввязываясь в новую большую войну против всего арабского мира. Даже не так. Против всего мусульманского мира. И никто не может дать гарантии, что соседний Пакистан, уже обладающий ядерным оружием, останется в стороне от этого конфликта. Особенно после того, как с поста президента ушел Паравез Мушараф, последний сдерживающий фактор пакистанской политики.

– И вся эта мировая история завязана на приезде Мовсани? – иронично уточнил Дронго. – Не слишком ли много для одного режиссера? Первая мировая война началась хотя бы с убийства эрцгерцога. А здесь всего лишь режиссер.

– Не шути, – прервал собеседника гость, – все очень серьезно.

– Понятно. И ты пришел рассказать мне о возможных угрозах и зреющем мировом конфликте, который может произойти, если убьют Мовсани?

– На приеме будут сотрудники иранского посольства, – сказал примирительно генерал, – и мы знаем, что один из них сотрудник спецслужб. Более того, он будет вооружен. Мы, конечно, будем за ним следить, но если он решится достать пистолет, нам придется принимать адекватные меры.

– Легче его убрать. Найти повод и выслать из страны этого «специалиста» обратно в Иран.

– Не получится. Найдут другого, еще более опасного. И не забывай, что на банкете может быть и посол Израиля. А у него будет свой телохранитель, который полагается по статусу каждому израильскому послу. И если он увидит, что сотрудник иранского посольства достал оружие, то может неправильно среагировать. Уже не говоря о том, что там будут послы США и Великобритании, а у них могут быть свои специалисты по нейтрализации этого иранского специалиста. И все это из-за приезда одного режиссера. И одного эксперта.

– Можно подумать, что это из-за меня они готовятся устроить перестрелку, – недовольно пробормотал Дронго.

– Но ты будешь катализатором. О твоем приезде все уже знают. Если такой специалист, как ты, прибыл на фестиваль, значит, угроза жизни Хусейна Мовсани реальна. И об этом уже многие догадываются. Иначе бы ты просто не появился здесь.

– Получается, что мой приезд провоцирует убийство Мовсани?

– Твой приезд подчеркивает серьезность опасности его жизни. И невольно побуждает к действиям возможных убийц. Вот это правда.

– Ты хочешь, чтобы я уехал?

– Поздно. О тебе все равно уже знают. Теперь нужно готовиться к самому худшему.

– А я всегда к этому готов. С тех пор, как занимаюсь своим делом. Может, лучше дать слабительного Мовсани и просто усадить его на три дня в туалет?

– Очень смешно. Но он должен быть на фестивале. Это уже политический вопрос.

– Как мне надоели все эти политические вопросы! Я только не совсем понимаю насчет его фетвы. Ее не объявлял Хомейни?

– Нет. Мовсани был тогда еще молодым человеком. Но Хомейни сменил другой духовный лидер – Хаменеи. И, по нашим сведениям, он тоже не объявлял эту фетву. Ее объявил один из членов высшего совета улемов. Один из двенадцати. Он посчитал, что Мовсани высмеивает иранцев в своем фильме. Но остальные не поддержали его фетву. Однако награда в два миллиона долларов была объявлена. А это уже серьезная сумма. И очень серьезные люди готовы ее получить. Достаточно убить режиссера, чтобы стать миллионером. Соблазн слишком велик.

– В таком случае если он уедет живым, то вы должны будете выплатить мне хотя бы четверть этой суммы, – пошутил Дронго. – Хотя наверняка вместо «спасибо» вы только попросите меня поскорее уехать.

– Ты слишком преувеличиваешь значение своей персоны, – улыбнулся генерал, – хотя тебя и называют лучшим экспертом. Я приехал рассказать тебе обстановку вокруг этого визита. А ты встречаешь меня как генерала враждебной стороны.

– Неправда. Я всегда встречаю тебя как друга. Хотя бы потому, что ты у меня в гостях. С генералом другой стороны я не стал бы встречаться у себя дома. Нашел бы другое место.

– Спасибо. Между прочим, мы не виделись с тобой уже три с лишним года, и я у тебя в гостях. Может, ты хотя бы ради приличия предложишь мне другой напиток, кроме чая?

– Насколько я помнил, ты у нас не любитель выпить.

– И поэтому ты решил сэкономить?

– Подозреваю, что твои сотрудники даже знают, какие марки коньяка есть в моем баре, – пробормотал Дронго, – судя по тому, как плотно вы со мной работаете. Наш разговор тоже записывается?

– Ты повсюду установил эти скэллеры, – напомнил генерал. – Не считай нас идиотами. Мы тоже научились работать.

Дронго поднялся и принес бутылку коллекционного коньяка двадцатилетней выдержки. Генерал, соглашаясь, кивнул головой. Хозяин квартиры разлил коньяк в два больших пузатых бокала.

– За нашу дружбу, – предложил генерал, поднимаясь из кресла.

– За нашу дружбу, – согласился Дронго. – Ты знаешь, я сейчас вспомнил, что троих из наших ребят уже нет в живых. А ведь мы с тобой совсем молодые люди.

– Уже четверых, – помрачнел генерал, поднимая бокал.

– Кто? – спросил Дронго.

– Алик. Он погиб во время ликвидации банды, – сообщил генерал. – Говорили, что случайная пуля. Некоторые еще верят в такие глупости. Но в нашем деле случайных пуль не бывает. Он пошел первым, чтобы не подставлять молодых ребят. И погиб. Вот такая у нас работа. – Генерал отвернулся. Дронго знал историю семьи своего друга. Учившийся с ними на два курса старше, его двоюродный брат воевал в Карабахе и погиб, уйдя с отрядом на задание. Двоюродный брат генерала был сыном вице-премьера. Он вполне мог отсидеться в штабе или в тылу, мог не рваться на передовую. Но во все времена находились люди, которые принимали ответственное решение и первыми шли под пули. Может, потому, что чувствовали себя более ответственными за все, что происходило у них в стране.

– За всех погибших, – сказал Дронго, – и за нашу дружбу. За всех наших погибших товарищей.