День позади завтрашнего дня

Гости Тувы из других регионов, а также из других стран, которые обычно относят к регионам западных, европейских культур, привыкшие ценить точность, пунктуальность, приехав в степные районы республики и столкнувшись с иным пониманием времени у кочевников, часто теряются и испытывают дискомфорт. Сами местные жители также в приезжих видят весьма странных людей – торопливых, суетящихся.

В 2017 г. я услышала очень характерную историю из уст этномузыковеда В.Ю. Сузукей (которую я благодарю за любезное разрешение изложить ее в моем тексте, впервые опубликованном в 2018 г.: Ламажаа, 2018а). Немецкие журналисты приехали в Туву, чтобы сделать фильм об удивительном азиатском мире, о его шаманах. Дисциплинированные и пунктуальные планировщики своего путешествия вооружились картами, навигаторами, выстроили хронометраж поездки от столицы республики Кызыла до районного центра и отметили точный час, чтобы успеть выехать и прибыть на место, встретиться с нужными им людьми – героями своего проекта. И договорились с местным водителем об отправлении автобуса в 8 утра… Когда он появился в 11 часов, в ответ на гневные отповеди уже взвинченных ожиданием путешественников он лишь пожал плечами: «Мне жена пирожки в дорогу пекла». Удивился, зачем надо так торопиться. И обещал привезти их к месту вовремя. Однако надо сказать, во время поездки немцам пришлось самим несколько раз просить остановить машину, чтобы запечатлеть на фото- и видеоаппаратуру на перевалах природные красоты, от которых у них захватывало дух.

«Тувинское время» (тывауё) – идиома, распространившаяся в постсоветское время в Туве, выражающая неспешность тувинцев, их ориентацию не на показания циферблата, а на некие внешние факторы, которые побуждают действовать (природные явления, указания от кого-либо), а также невозмутимость в ситуации принятия решений.

Эта относительная неспешность и тувинцев, и монголов, и других народов кочевой культуры уже достаточно описана в научной литературе как одна из особенностей пространственно-временной картины мира. В целом подобное отношение ко времени у кочевников можно назвать степным временем, которое до сих пор удивляет приезжих в Туве, в Монголии, других регионах.

Например, монголовед, дипломат, историк, публицист М.И. Майский, в начале XX в. работавший в Монголии, писал, что известную пословицу «Время – деньги» в монгольской степи следует «вывернуть наизнанку»: «Время – не деньги». Ситуацию, которая привела его к такому выводу, он описывал так:

«Если вы уславливались с монголом о выходе каравана в пятницу, вы могли быть уверены, что он приведет верблюдов только в воскресенье или в понедельник. И если вы обрушивались на опоздавшего с упреками, он с самым невозмутимым видом заявлял:

– А я думал, что ты в этот день не поедешь.

– Как не поеду, как у нас было условлено выступать именно в этот день?

– Да я посмотрел с утра – погода будто плохая, облака на небе… Я и подумал, что ты не поедешь… Куда торопиться? Дней в году много…» (Майский, 1959: 47).

Наблюдая за монголами, автор признавал, что это не пустые отговорки, а вполне искреннее убеждение. «Он (монгол. – Ч. Л.) просто органически не в силах был понять, как можно придавать значение выходу каравана в определенный день, потому что дней в году действительно много и все они для него совершенно равны» (Там же).

В одной из полевых записей во время поездки в Монголию в 1988 г. Н.Л. Жуковская упоминает о 9-дневном ожидании учеными поездки из Улан-Батора в поле. Сначала у них не было ни денег, ни машины, ни бензина, ни сопровождающего. Но даже при появлении транспортного средства и заправки выехать долгое время никак не удавалось: сначала один сопровождающий монгол не мог поехать (т. к. у него три дня назад родилась дочь), затем монголка, которая его заменила, не могла по разным причинам (то сложно собраться, то надо куда-то съездить, то просто несчастливый день)… (Жуковская, 2002: 52–53).

Монгольский ученый X. Цооху пишет, что для монголов любимым словом является маргаш — завтра. Оно эквивалентно словосочетанию «через 24 часа», но в действительности, к сожалению, может означать и несколько дней, даже недели. «В чем причина такого неудобного положения? – размышляет автор. – Монгол не может детально рассматривать суть задания или обязанности, он подходит к нему на основе душевной ориентации и допускает ошибку в распределении времени. Поэтому обещание “завтра” часто не выполняется вовремя» (Монгольский мир…, 2014:167).

После столкновения с такими примерами «природной распущенности», как называет это X. Цооху (Там же), после первого культурного шока и погружения в неспешный стиль жизни аборигенов люди западной цивилизации обычно начинают осознавать, что им проще оставить свои привычки, свою пунктуальность, чем пытаться добиться от местных жителей понимания и такой же заботы о быстро утекающих часах и минутах. Степное восприятие времени не связано с секундами, с минутами. Люди степи не распоряжаются временем, а приспосабливаются к нему, тем самым демонстрируя особое время культуры, особый темп жизненного уклада (Бортникова, 2017: 28).

Этот особый темп определяет и особенности экономической культуры, отражается на стратегии экономической деятельности целых регионов. Поэтому порассуждаем не просто о том, какое особое отношение у тувинцев ко времени, но о том, как оно отражается в их трудовой деятельности, как выражается в экономической культуре.

Здесь надо сказать, что проблема культурных оснований для формирования стратегий экономической деятельности является новой для тувиноведения, а также других прикладных научных отраслей, комплексно изучающих конкретные этнические культуры центральноазиатского региона. Прежде всего это было связано с тем, что регион входил в советское пространство, где эта тема не была востребована и исследования культуры, культурных факторов имели свои особенности, в зависимости от особенностей исторического развития науки и социальных условий.

Достаточно долгое время в тувиноведении (Ламажаа, 2010а) доминировал этнографический подход к тувинской этнической культуре в целом и к экономической культуре в частности, направленный прежде всего на фиксацию, систематизацию этнографического материала. В его рамках проблема основных мировоззренческих категорий, в том числе категорий пространства и времени, рассматривается в основном как особенности этнической – тувинской – картины миры. Вопросы экономической культуры, где основными терминами являлись термины «хозяйственная деятельность», «культурно-хозяйственный тип» и пр., исследовались обычно отдельно. Разумеется, исследователи понимали тесную взаимосвязь мировоззрения и деятельности, однако трактовали ее часто в рамках своих теоретических парадигм, которые при всех попытках объективного анализа имеющихся фактов, в свою очередь, строились на основе определенных социальных, идеологических заказов.

Так, например, в одной из часто цитируемых этнографических работ по традиционной культуре тувинцев Л.П. Потапова «Очерки народного быта тувинцев» (Потапов, 1969) теме понимания времени тувинцами отведен отдельный раздел. Автор использует здесь термин «народные знания», противопоставляя их научным знаниям о природе, т. е. фактически относя народные знания к ненаучным, точнее – донаучным: «…в этих народных знаниях и представлениях часто встречаются иррациональные элементы» (Там же: 279). Это было вполне в духе представлений о прогрессивном характере развития знаний и деятельности XX в. Однако этнограф признает: «…тем не менее в своей массе они вполне рациональны и заслуживают положительной оценки, так как в свое время влияли на развитие и уровень жизни народа» (Там же).

К народным знаниям Л.П. Потапов относит летоисчисления, приводя полученные им в полевых исследованиях сведения о календарях тувинцев: 12-летнем животном цикле, годовом календаре. Автор подробно приводит описания представлений тувинцев о каждом годе и каждом месяце, поскольку они были связаны с различными поверьями и приметами: «С каждым годом двенадцатилетнего цикла были связаны представления о счастливом и несчастливом годе, причем критерием для такой характеристики являлась главным образом погода и ее влияние на хозяйство» (Там же: 282). Так, например, год мыши считался «счастливым», т. к. снега бывает мало, скот хорошо зимует, охота на зверя добычлива, посев дает хороший урожай, люди живут хорошо (Там же: 282–283). Засушливым считался год змеи, несчастливыми – год обезьяны, год курицы и др. Характеристики месяцев у тувинцев также связывались с определенными хозяйственными занятиями. При этом начальным зимним месяцем считался нынешний декабрь. Аалы в этот месяц уже находились на зимних стойбищах, утеплялись зимние загоны для скота, охотники выходили или уже находились на промысле (Там же: 284–285).

Л.П. Потапов не углубляется в вопрос о происхождении у тувинцев 12-летнего цикла, отмечая лишь распространенность этой системы у многих народов Центральной Азии и очевидное удобство при исчислении личного возраста человека, «так как считать по этому календарю было не трудно любому неграмотному человеку, ввиду того, что названия двенадцати животных, именами которых обозначали названия лет данного цикла, шли одно за другим в одном и том же порядке. Родившийся, например, в год мыши вел счет своему возрасту с этого года, и его рождение приходилось по данному календарю через каждые 12 лет, считая с года мыши. Зная, сколько раз в течение его жизни наступал год мыши, человек точно определял свой возраст, он складывал двенадцатилетия и прибавлял к ним годы, прошедшие от последнего года мыши» (Там же: 287). Подобное заключение о неграмотности и одновременно способностях складывать и прибавлять точные цифры, конечно, несколько противоречиво.

Главным же фактом является то, что для тувинцев не был актуальным вопрос об установлении точного астрономического возраста. В многочисленных исследованиях проблематики возраста у тувинцев, обрядов жизненного цикла присутствуют прежде всего общие названия, термины для возрастных категорий, и нет точных указаний на количество лет (например: Кении-Лопсан, 2006: 4–5; Волков, Салчак, Шаалы, 2009). Авторы монографии по педагогическим традициям тувинцев Г.Н. Волков, К.Б. Салчак и А. С. Шаалы, пишут: «В обычной жизни возраст человека тувинцы делят на три этапа: утро жизни – детство (чаш, бичииуе); полдень – зрелость (улуг кажи); вечер – старость (кырган назын). Такое представление отражено в тувинском фольклоре, в частности, имеется загадка: “Утром на четвереньках, в полдень на двух ногах, а вечером – на трех”» (Волков, Салчак, Шаалы, 2009: 40; выделено курсивом мною. – Ч. Л.).

Современные исследования происхождения 12-летнего животного цикла у народов Юго-Восточной Азии предлагают разные гипотезы по вопросу истоков появления такого исчисления.

Так, согласно астрономической гипотезе, действующий уже несколько тысяч лет в регионах Азии (Центральной и Юго-Восточной) 60-летний циклический календарь представляет собой хронологическую систему, основанную на астрономических циклах движения Солнца, Земли, Луны, Юпитера и Сатурна (Цыбульский, 1982:78; Монгуш, 2015). Об отличном врожденном зрении кочевников и их умении наблюдать прохождение по небу звезд и планет, в том числе Юпитера, писали путешественники еще XIX в., например Ф.П. Врангель (Путешествие по северным…, 1948). В.В. Цыбульский предположил, что эта наблюдательность кочевников и позволила им установить время, за которое Юпитер делает полный оборот вокруг Солнца – примерно за 12 лет. Разделив путь Юпитера на 12 равных частей по 30° и дав каждой части наименование определенного животного, кочевники Центральной Азии создали солнечно-юпитерный 12-летний календарный цикл (Цыбульский, 1982: 78–79). Он также пишет, что семья кочевника имела свою юрту, купол которой в теплую часть года оставался открытым, а жерди купола служили ориентиром для наблюдения звезд и планет, что делало юрту своеобразным семейным «планетарием», благодаря чему накапливались астрономические знания и передавались из поколения в поколение. Развитие же календаря с 12-летним циклом до 60-летнего, по мнению ряда авторов, принадлежит китайцам.

Н. Л. Жуковская также упоминает разные гипотезы относительно происхождения 12-летнего календаря и отмечает относительно большую ясность с астрономической гипотезой: «Астрономической основой 12-летнего календаря может быть только вычисленный астрономами еще в глубокой древности “юпитерный” цикл, т. е. период полного оборота Юпитера вокруг Солнца, равный 12 годам, а если быть совсем точным – 11,862 года» (Жуковская, 2002: 57).

Очевидно, что исследования народных знаний тувинцев (как и других кочевых народов) относительно пространственно-временных категорий нуждаются в углублении, а также в применении междисциплинарного подхода. Традиционное понимание времени народами имеет глубокие корни и представляет собой не просто комплекс знаний, точных наблюдений за природными явлениями, но и комплекс знаний в сочетании с их применением в хозяйственной деятельности.

Тема интерпретации народным сознанием десятков поколений природных явлений, их происхождения, соответствующих им процессов, которая происходила в форме мифологизации (Традиционное мировоззрение…, 1988), в этом случае является отдельной темой, связанной с мифологическим временем культуры. Углубленные исследования повседневного понимания времени помогут рассматривать рациональные основания традиционной культуры.

Современная наука в основном отошла от прогрессистского отношения к ценностям разных культур и уже не расценивает их с точки зрения правильности или неправильности, близости к абсолютной истине. Научную трактовку картины мира культур, приближение к пониманию тувинского времени необходимо производить, оставив оценочные суждения и предубеждения, принимая культурную обусловленность как объективную данность.

Как подчеркивает английский лингвист Р. Льюис, «картина мира меняется от одного языка к другому, и деловое поведение меняется вслед за ней. Не существует одной-единственной метафизической сферы человеческих мыслей и действий. Различным языкам соответствуют различные “сегменты опыта”, и нам не остается ничего другого, кроме как изучать больше языков» (Льюис, 1999: 52).

Вопрос об отношении ко времени, которое имеет культурную специфику, ныне в условиях глобализации активно обсуждается в культурологической литературе, востребованной для бизнеса, т. е. имеющей практическую направленность. Среди концепций специалистов по межкультурным коммуникациям, компаративистским работам известны типологии культур в зависимости от отношения ко времени.

Так, интересна типология активности культур уже упомянутого Р. Льюиса – моноактивные (Linear-active), полиактивные (Multi-active) и реактивные (Reactive) (Lewis, 2006). Для первых важны пунктуальность, исполнительность; выполнение задачи – превыше всего (американцы, англичане, немцы, швейцарцы, шведы, датчане и др.). Вторые отличаются эмоциональностью своих представителей, гибкостью их поведения; их не очень заботит пунктуальность, они привыкли делать множество дел одновременно, нередко не доводя их до конца (итальянцы, латиноамериканцы, арабы и др.). Реактивные (слушающие) культуры придают наибольшее значение вежливости и уважению (жители Японии, Китая, Тайваня, Сингапура, Кореи), сохранению репутации. Они организуют свою деятельность не по строгому и неизменному плану, а в зависимости от обстоятельств, реагируя на происходящие изменения.