В начале ХХ в. геополитическая ситуация в регионе изменилась: в результате Синхайской революции 1911 г. пала Маньчжурская империя Китая и независимость получили не только Монголия – крупнейший вассал империи, но и Урянхайский край – Тува. Также изменилась ситуация в самой России в 1917 г., где, как мы знаем, произошла Великая Октябрьская революция.
Между этими двумя судьбоносными революциями тувинцы после длительной череды бурных событий, метаний местных князей в итоге в 1913 г. выбрали вариант покровительства «Белого царя» – российского императора Николая II. И это было неудивительно, учитывая и разросшиеся экономические и политические связи тувинцев с русскими, очевидно большее неприятие китайцев и монголов, руками которых первые жестко управляли территорией и обирали жителей. В 1914 г. был объявлен протекторат России над Урянхайским краем, и с этого момента вся дальнейшая история Тувы шла в сторону дальнейшей интеграции с российским государством118, вплоть до добровольного вхождения уже в состав Союза Советских Социалистических республик в 1944 г.
Сейчас с учетом падения СССР и ухода в прошлое советских коммунистических идеалов интеграция Тувы с Россией оценивается по-разному. После нескольких десятилетий однозначно положительной оценки, в 1990-х гг. появились резко негативные мнения. Их сторонники обычно апеллируют к тому, что Тува была больше монгольской территорией и у тувинцев больше общего с монголами, чем с русскими, что в имперские времена Тува оставалась политически независимой, а от царских губернских чиновников Енисейской губернии осуществлялось лишь «военное и административное управление», что «тувинцы не желали не только советской власти, но и независимости; они хотели, как и во все предшествовавшие века, быть в составе Монголии», что «Тока тайно от собственного народа лишил Туву независимости, причем присоединил ее совсем не к тому государству, к которому сами тувинцы желали присоединиться», – таковы суждения некоего Е. Трифонова, опубликованные на портале интернет-журнала «Историк»119. Подобные же слова звучат от всех, кто негативно оценивает и «оккупацию» советским государством других территорий, в том числе Прибалтики. К сожалению, они явно высказываются безо всякого серьезного исследования, изучения общественного мнения в самой Туве, практически основываясь только на исторических фактах, свидетельствующих о перегибах, репрессиях, сопротивлении, жестком авторитарном правлении и пр. Вне всякого сомнения, отрицать их нельзя. Но и не стоит столь огульно, без учета мнения жителей республики считать, что тувинцы тогда считали лучшим для себя.
Мнения серьезных исследователей более взвешенные и не стремятся к крайностям. Да, советский период было сложным и противоречивым как для Тувы, так и для всей России, для всех постсоветских ныне независимых государств – республик Союза. Но если всё же попытаться оценивать ситуацию с общих позиций, то нельзя не признать, что Тува получила импульс для развития, сохранила целостность этноса (по демографическим показателям количество тувинцев – представителей титульного этноса республики выросло), многое из национальной культуры тоже сохранилось, в том числе основа менталитета, хозяйственной культуры. Потери тоже были и достаточно большие, о них тоже необходимо говорить. Но что необходимо признать сейчас, с «высоты» XXI в. – это что тувинцы и Тува сохранили себя и продолжают, пусть со всеми проблемами нового века, развиваться. И это уже в противовес тому, что видели наблюдатели рубежа XIX–XX вв., когда говорили об угасающем, практически вымирающем народе.
Попытаемся суммировать те взгляды, которые распространились в период развития научных знаний о Туве, когда в ХХ в. тувинцев и тувинскую культуру стали изучать не просто как изживающих себя «инородцев», но как народ, который начал строить свою жизнь.
Здесь мы также выделим некие условные этапы, когда были распространены определенные представления о тувинцах и соответственно тувинском национальном характере. Во-первых, достаточно много литературы о том, как представляли тувинцев «внешние» исследователи – ученые советские, которые специально приезжали в Туву с целью изучения прежде всего традиционной культуры, а также анализа хода прогрессивных социалистических изменений в образе жизни населения. Этот пласт представлений имеет свои особенности, прежде всего в плане идеологизации, который следует учитывать. Во-вторых, с середины ХХ в. у тувинцев появились и начали активно работать свои национальные кадры – ученые, которые также следовали в русле идей своих наставников из столичных научных центров, где они получали образование и теоретическую подготовку. В-третьих, мы можем говорить об усилившейся школе местных тувиноведов, образовавших в итоге в конце советского периода уже центр тувиноведения, поскольку представителей столичной науки, постоянно занимавшихся исследованиями Тувы, становится всё меньше и меньше. Постсоветское же тувиноведение в основном сконцентрировалось в самой республике.
Итак, какими видели тувинцев приезжающие советские ученые – этнографы, экономисты, историки, археологи? Откроем и перелистаем не только академические труды Л. П. Потапова, С. И. Вайнштейна, Е. Д. Прокофьевой, Н. А. Сердобова и др., но и посмотрим на имеющиеся записи с путевыми впечатлениями других авторов.
Одной из настольных книг для этнографов, историков тувинской культуры является книга советского ученого Л. П. Потапова «Очерки народного быта тувинцев» (М., 1969). Исследователь, родом из Алтая, получил подготовку в одном из главных в те времена центров обучения отечественных востоковедов и сибиреведов – Ленинградском университете. Он считается специалистом по шорцам, алтайцам, хакасам, тувинцам, работал также с экспедициями в Узбекистане. Непосредственно тувинцами занимался в 1940–1960-х гг., руководил комплексной Саяно-Алтайской экспедицией, работа которой охватила Горный Алтай, Шорию, Хакасию и Туву, в 1957 г. преобразованную в Тувинскую археолого- этнографическую экспедицию, перед которой была поставлена задача изучения этногенеза и истории тувинцев. Экспедиция вела работу с 1957 по 1966 г. Сам Л. П. Потапов вспоминал, что его поездки в Туву заняли у него 11 лет жизни120.
Большой размах в Тувинской археолого-этнографической экспедиции приобрели археологические исследования, осуществленные начальниками археологических отрядов А. Д. Грачом, С. И. Вайнштейном и В. П. Дьяконовой. В результате работ экспедиции были опубликованы три тома «Трудов Тувинской комплексной археолого-этнографической экспедиции», изданные под руководством и под редакцией Л. П. Потапова, ряд монографий Л. П. Потапова, А. Д. Грача, С. И. Вайнштейна, В. П. Дьяконовой. Сотрудники экспедиции приняли непосредственное участие в создании коллективной монографии «История Тувы» (1964).
Богатое академическое наследие Л. П. Потапова практически не содержит дневников, путевых заметок, и нам сложно судить о тех личных впечатлениях, которые у него складывались от изучаемых им народов, в том числе тувинцев. В первую очередь, конечно, очевидно, что это сложилось из-за особенностей стиля его работы, из-за больших нагрузок исследователя, который совмещал свою творческую деятельность с организационной (он долгие годы руководил наукой в Ленинградской части Института этнографии РАН, был директором Музея антропологии и этнографии). По воспоминаниям его ученицы В. П. Дьяконовой, он бдительно охранял чистоту марксистского учения, оставался всегда социально активным советским человеком121. Не стоит также забывать и об обязательном для всех ученых того времени социалистическом пафосе, без которого труд просто-напросто мог и не увидеть свет.
Поэтому общие представления этнографа о тувинцах, полагаю, могут быть выяснены из нескольких цитат из его основного академического труда: «Молодое тувинское государство столкнулось с огромными трудностями, связанными с глубокой экономической, политической, а также культурной отсталостью. У тувинцев в то время не было культурных центров, отсутствовала письменность, грамотность, бытовые условия трудящихся были весьма тяжелыми…»122 «Экономика Тувы развивалась в то время еще на основе старого, экстенсивного и технически отсталого сельского хозяйства при господстве кочевого быта. Развитие народного хозяйства тормозилось отсутствием своей сколь-либо развитой промышленности, современного транспорта и развитых путей сообщения. Преодоление такого рода трудностей собственными силами требовало большого вложения времени и вложения колоссальных средств. Нельзя забывать и того, что в тот период Тува остро испытывала недостаток квалифицированных и просто грамотных кадров как в области хозяйства, так и в области культуры, ибо письменность и образование в ТНР находились лишь в начальной стадии развития»123.
Здесь мы также находим обоснование Потаповым необходимости изучения этнографии тувинцев: «Тяжелое прошлое тувинского народа нельзя предавать забвению, оно должно быть хорошо изучено, обобщено и обнародовано. Это нужно не только для исторической науки, но и для нашей современности, для коммунистического воспитания новых поколений. Не зная прошлого, нельзя оценить и полюбить настоящее – современную социалистическую действительность»124.
Отдельные представления о специфике тувинского мировоззрения и менталитета присутствуют в этнографических описаниях автором религиозных верований: «В народном мировоззрении тувинцев очень большое место занимали различные религиозные представления, суеверия, запреты, приметы и т. д. Такое положение следует признать вполне естественным, принимая во внимание многовековой гнет и эксплуатацию трудящихся тувинцев в прошлом. Отсутствие письменности и грамотности, школ и образования, науки и просвещения весьма облегчало распространение и укоренение первобытных религиозных верований, хотя это и не значило, что народное мировоззрение тувинцев было целиком религиозным»125.
Несколько слов о сущности шаманизма у тувинцев: «Его мировоззренческой основой является идея о расчленении всего мира на три сферы – земную, подземную и небесную, о населенности и насыщенности всех трех сфер (особенно земной) духами, ведущими образ жизни, не чуждый человеку, но с некоторыми отличиями. Шаманизм предполагает существование у человека нескольких душ, несущих различные функции, и наличие загробной жизни, представляемой по образу земной. Главная концепция шаманизма заключается в том, что жизнь, здоровье, всякое благополучие и вообще судьба человека (во всех проявлениях) зависят от воли тех или иных духов, от взаимоотношений их с человеком. На этой широкой анимистической основе, породившей различные древние культы, отражающие разнообразные формы взаимоотношения человека с окружающим его миром духов, зародилась и сформировалась идея профессионального общения с духами через определенных лиц, избранников самих духов»126.
В своей работе Л. П. Потапов также отмечает другие важные элементы религиозных верований тувинцев: древние дошаманские культы гор, ритуалы, строгие предписания относительно поведения женщин, посвящения животных, отличия шаманистских и ламаистских ритуалов при погребениях и др.
Коллегой Л. П. Потапова и его научным конкурентом по исследованиям этногенеза тувинцев (вследствие чего работа автора долгое время – при жизни Л. П. Потапова – не могла быть издана) была Е. Д. Прокофьева, специалист по селькупам, научный сотрудник Кунсткамеры. В середине 1950-х гг. она возглавляла Тувинский отряд Саяно-Алтайской экспедиции и, проведя в Туве три полевых сезона (1952, 1953, 1955 гг.), привезла в Ленинград ценнейший материал, который и лег в основу ее монографии, увидевшей свет только в 2011 г.127 Как отмечает В. А. Кисель, составитель современного издания, монография Прокофьевой представляла собой первое научное произведение советского периода, в котором подробно рассматривалась традиционная культура тувинцев (сходные по широте охвата фундаментальные работы С. И. Вайнштейна и Л. П. Потапова были написаны позднее128).
Книга Е. Д. Прокофьевой также отмечена печатью убежденности в прогрессивности преобразований в Туве: «…тувинский народ встал прочно на путь социалистического развития, социалистический строй одержал победу в Туве»129
О проекте
О подписке