Отметим еще один важный ракурс для всестороннего рассмотрения национального характера: способ постижения – эмоционально-чувственный или рациональный.

Значительная масса наблюдений о национальном характере того или иного народа в истории была сделана писателями – теми, кто мыслит художественными образами, кто пытается передать чувства, ощущения. И надо сказать, что этот способ считается не менее важным, чем рациональный, выстраиваемый на основе логики, с помощью интеллекта, поскольку и тот, и другой продуцируются человеческим разумом. И тот, и другой способны в равной мере приблизиться к постижению сути явлений. Поэт может образами, но тем не менее очень точно выразить впечатления о человеке как типичном представителе своего народа. Это прекрасно знают филологи-литературоведы, поскольку в филологической науке развивается целая отрасль исследований, посвященная описаниям национального характера в творчестве того или иного писателя, поэта.

Помимо авторского творчества важное место в этом ряду занимает устное народное творчество – фольклор, в котором также достаточно много описаний типичных качеств, которыми, по мнению его создателей (в данном случае обобщенных народных стереотипов), обладают представители того или иного народа.

Особое место в этом ряду творцов занимают философы, делающие упор на рефлексивном постижении той или иной культуры, что сближает их с рядом создателей художественных образов. В качестве примера назовем известного русского философа XIXXX вв. Н. А. Бердяева, чьи описания русского национального характера полны эмоционально-чувственного постижения России и русской культуры, представителей русского народа («вечно бабье в русской душе»; «сочетание бездонной глуби и необъятной выси»; «жажда абсолютной свободы и рабья покорность» и пр.), а сама соответствующая работа философа носит название «Душа России» (1915)⁹. Без преувеличения можно сказать, что эта бердяевская книга является настольной для всех, кто интересуется тем, что такое русский национальный характер, включая ученых.

Говоря об описаниях, следует также вспомнить о той группе источников, помимо фольклора и художественной литературы, в которой можно найти сведения о тех или иных чертах национального характера, – это путевые заметки, наблюдения, публицистика. В такой литературе, которая выходит из-под пера путешественников, журналистов, можно найти и эмоционально-чувственные образы, и весьма точные рациональные определения.

Активно используя в качестве синонима «национальному» – «этническое», остановимся на одном важном вопросе – о сути этнического.

В самых общих чертах в науке присутствуют три основные точки зрения. Ученые, которые считают, что этнос – это изначальное объединение людей «по крови», что этнические свойства имеют генетическое происхождение, называются примордиалистами, а само направление в науке – примордиализмом (от латинского слова primordial – изначальный).

Примордиалистам противостоят два других направления: инструменталисты и конструктивисты (оба отрицающие изначальность этнического). Первые считают, что этничность, принадлежность людей к этносам представляет собой инструмент, когда люди, выбирая конкретный этнос, обозначая свою принадлежность к нему, называя себя его представителями, преследуют определенные цели (политические, экономические и пр.). И, наконец, конструктивисты понимают этнос и этническое как некий искусственный конструкт, который создается определенными людьми, элитой (политической, культурной) для формирования и поддержания конкретной социальной общности.

В этой связи важно уточнить, что я понимаю под этническим (национальным), в данном случае – тувинским. Все три вышеозначенные позиции представляются радикальными. Признать этнические особенности изначальными, биологическими – значит поставить под сомнение известные факты культуры и истории, связанные с этнической самоидентификацией, с культурной социализацией, отбросить возможности человеческого сознания и его развития, значение роли окружающей среды. Маленький ребенок, родившийся у родителей, скажем, монголов, не имеющий представления о том, кто он и к какому народу он принадлежит, может в силу обстоятельств оказаться в семье тувинцев, в тувинской культурной среде. И он вырастет, осознавая себя тувинцем, говоря на тувинском языке, и для него монголы будут иным народом. В семье с тувинкой у них родятся дети, которые вырастут, понимая себя как тувинцев и тем самым продолжая линию преемственности тувинских традиций, культуры. С помощью исследований генов этого монгола, вероятно, мы можем уточнить его генетическую близость к представителям монгольского этноса (а такие особенности генетика исследует в таком разделе своей науки, как этногеномика), однако это может и не отразиться на собственных представлениях человека – он будет себя считать тувинцем, а не монголом, он будет носителем и дальнейшим транслятором тувинской этнической культуры.

Но отрицая в целом позицию примордиалистов, надо понимать, что речь не идет и о признании инструменталистского отношения к выбору людьми этноса: выбора как такового часто не бывает, поскольку следует учитывать особенности социализации. Когда ребенка окружает определенная этническая культура (обычаи, традиции, язык) с самого младенчества, то он вырастает, «впитывая» всё это, откладывая в своей памяти именно эти этнические особенности, понимая свои детские воспоминания о ритуалах, традициях в качестве изначального, единственно правильного представления о мире. И этот выбор культуры для него предопределен его семьей, социальной средой, в которой он растет.

Здесь мы подходим к идеям конструктивистов, которые считают этносы и этническую культуру в целом – социальными конструктами, тем, что создано, «сконструировано» человеком на уровне самоидентификации (представлений о своей принадлежности). Они полагают, что представления о принадлежности к этносу, будучи внушенными, могут быть управляемыми. Их можно корректировать и даже «стирать» из памяти общества. В том числе для решения политических задач формирования, поддержания общности, скажем, граждан одного большого государства. Однако полное принятие такой позиции может привести не только к отрицанию того, что всемирная история состоит из истории этносов, народов как объективной стороны человеческой истории, но и к убеждениям о том, что возможно нивелировать, «стирать» в принципе этносы…

Поэтому я полагаю, что понимание этнического, этнических общностей не может объясняться только с одной из названных позиций. Этническая история, этническая культура, этническая самоидентификация людей – всё это сложные материи, в основе которых лежит комплекс факторов, и их нельзя рассматривать по степени первичности и вторичности. Я, вслед за Л. М. Дробижевой, считаю, что нужен комплексный подход к теме этнического, который не отрицает значимости ни устойчивости этнической истории и традиций, ни роли социализации и самоидентификации человека, ни возможностей интеллектуальных конструктивных воздействий на сферу этнического¹⁰.

Возьмем в качестве условного примера некоего ребенка, рожденного в семье тувинцев, проживающих в наше время в Туве и свободно говорящих на тувинском языке. Ребенок вырастает в среде, где все осознают себя тувинцами, где у него есть большое количество кровных родственников со стороны отца и матери, где говорят на родном языке и придерживаются тех или иных традиций, принятых у тувинцев. И он сам понимает себя как тувинца, тувинский язык становится для него родным, все тувинское – для него родное, он получает знания о том, кто такие тувинцы, какой была история Тувы, когда она стала частью России.

В дальнейшем ребенок вырастает и для получения высшего образования отправляется родителями в другой регион России, а может даже и за границу. Там в иной культурной, этнокультурной среде молодые тувинцы чаще всего утверждаются в своих представлениях о себе как тувинцах, жителях Тувы, представителях одной из азиатских этнических культур кочевников. Более того, скажу по своим наблюдениям, именно нахождение их за пределами своей этнокультурной среды часто порождает всплеск чувств молодых патриотов малой родины. Закончивший учебу молодой специалист возвращается в Туву и включается в социальную жизнь, в том числе обзаведясь семьей с тувинкой (процент смешанных браков в республике достаточно мал) и растя с ней детей, воспитывая и обучая их как тувинцев.

В описанной ситуации мы можем наблюдать эту сложную этническую жизнь с разных позиций. С одной стороны, мы видим и определенный элемент конструктивизма, когда ребенка с малых лет воспитывают в убеждении, что он тувинец и что у него есть родственные связи с людьми, с предками, с землей и пр. С другой стороны, тувинец может попасть в ситуацию потенциального выбора в иной этнокультурной среде, но это обстоятельство лишь укрепляет его в самоидентификации тувинца, поскольку этот выбор (тем более сделанный в сознательном состоянии, в совершеннолетнем возрасте) придает ему значимость как в своих глазах, так и в глазах тех, мнение которых для него важнее: родителей, родственников, земляков. И третье: этот единичный пример можно рассматривать как элемент объективной этнической истории тувинцев. Человек входит в культуру, принимает ее ценности как носитель и становится их дальнейшим транслятором, т. е. созидателем. Культура жива, пока живы люди, хранящие, созидающие ее. Несмотря на факторы человеческого конструирования, самоутверждения, т. е. человеческую субъективность, один этот жизненный пример содержит объективную обусловленность, подчиняется объективным закономерностям человеческой истории – тому, что есть устойчивого, имеет регулярные взаимосвязи, имеет свойство развития.

Этот пример приведен для того, чтобы подчеркнуть: понимая тувинцев как представителей тувинской этнической культуры, обращаясь к теме тувинского национального характера, я буду допускать целый ряд факторов, связанных в целом с пониманием тувинцев и тувинского, включая и устойчивость тувинской этнической культуры, и возможности для конструирования ее новых элементов, а также учитывать фактор самоидентификации представителей культуры.

Для обзора и анализа самых интересных описаний, научно-исследовательских работ я опиралась на большое число публикаций. Материалом для моих размышлений также стали и мои беседы с коренными жителями Тувы – тувинцами, поддержка коллег и критика идей, которую они высказывали неизменно благожелательно. Поэтому я хочу выразить свою искреннюю признательность моим коллегам – не только ученым, но и журналистам, политикам, общественным деятелям, а также начинающим исследователям: У. А. Винокуровой, Ю. В. Попкову, В. Ю. Сузукей, А. А. Стороженко, Г. Ф. Балакиной, Н. В. Абаеву, М. М.-Б. Харуновой, Е. К. Карелиной, М. Б. Кунгаа, Н. М. Антуфьевой, А. П. Дамба-Хуураку, С. М. Мунзук, А. И. Чымба, И. К. Дулушу, С. Д. Кара-оол-Дулуш, А. А. Конгу, И. С. Тарбастаевой, и всем, с кем мне пришлось вести беседы и переписку не только непосредственно в период работы над книгой, но и годами ранее, когда мы только поднимали эту тему, т. е. начиная с 2000-х гг.

Особая признательность моим родным – маме А. М. Ламажаа, мужу А. С. Папыну и сыну Сандану Папыну, поддержка которых для меня так много значит.