В действительности поиски целостной интерпретации истории на протяжении довольно длительного времени можно считать важным теоретическим прорывом в истории новейшей литературы Китая. Еще в 1985 году Хун Цзыпин, Цянь Лицюнь и Чэнь Пинъюань выдвинули следующую концепцию: то, что сейчас называется китайской литературой ХХ века, представляет собой непрерывный процесс от рубежа XIX–XX веков до сегодняшнего момента, который ознаменовался важными изменениями. Начался и завершился переход от старой китайской литературы к современной, китайская литература приблизилась к мировой и стала ее неотъемлемой частью, столкновение и последующее взаимопроникновение западной и восточной культур вызвало формирование национального самосознания (в том числе эстетического сознания нации) в области литературы, политики, морали и прочего; искусство языка помогло переосмыслить и выразить душу древней китайской нации, и в эпоху смены старого порядка на новый это искусство обрело свежее дыхание^[28].

Концепция «китайской литературы ХХ века» призвана стереть научные границы между новой, современной и новейшей эпохами. В новую эпоху начался процесс перехода китайского общества к современности. Эта концепция охватывает в целом китайскую литературу ХХ века, вмещает переход от традиции к современности и слияние китайского опыта с мировым, воплощает национальное самосознание и исторические преобразования в эпоху перемен, выраженные новым эстетическим языком. Авторы концепции в своей статье мастерски оперируют понятиями, демонстрируют широкий кругозор и проницательный ум, проливают свет на многие вещи. Способы, которыми эта статья «разрезает» исторические этапы современной и новейшей литературы Китая нескольких десятков лет, продиктованы глубоким чувством. В особенности разногласия проявляются в сравнении с описанием истории литературы, определяемым идеологией. Но в определенном историческом контексте, где авторы не могут ничего опровергнуть, они вынуждены высказываться положительно. Эта статья потрясла многих, потому что выразила то, о чем люди много лет тосковали, то, чего ждали от науки: чтобы понимать китайскую литературу ХХ века, необходимо пересмотреть ее целиком и подойти к ней с новыми теоретическими установками. На самом деле границы между новой, современной и новейшей литературой Китая такие четкие не потому, что люди ясно видят временные и профессиональные пределы, а скорее потому, что эти границы фиксируют идеологические наименования и заданные исторические смыслы.

Для понимания китайской литературы ХХ века нужно создать целостные теоретические рамки, проложить последовательную линию мышления. Все-таки в середине 1980-х годов китайские ученые имели ограниченный доступ к теоретическим источникам, поэтому авторы концепции опирались на достаточно традиционную теорию «духовных ценностей». Впоследствии Ван Сяомин и Чэнь Сыхэ призвали «переписать историю литературы», это имело большое значение для теории. Однако долгое время эта идея оставалась нереализованной. Только в 1999 году увидело свет «Учебное пособие по истории новейшей китайской литературы» Чэнь Сыхэ. Исследователь опирался на такие определения художественного творчества, как «общее», «безымянное», «национальное», «скрытое», он хотел иначе изложить историю новейшей литературы Китая. Монография Чэнь Сыхэ стала прорывом, она выявила многие прежде скрытые литературные факты, предложила оригинальный и глубокий взгляд на литературу новейшего периода. Однако политический дискурс остался одним из основных факторов, определявших изменения в литературе. Как показать «угнетаемые» факты истории литературы и в то же время не отклониться от влияния основного дискурса – одна из основных трудностей написания истории литературы этого периода. В этом смысле, хотя автор и использовал новые концепции и новые термины, чтобы выявить напряженные отношения между «скрытым творчеством» и основным руслом литературы, все же глубинные слои основного литературного творчества еще ждут анализа.

В 2004 году в издательстве «Жэньминь вэньсюэ чубаньшэ» вышла «История развития новейшей китайской литературы» Мэн Фаньхуа и Чэн Гуанвэя. Это исследование вобрало новые разработки в области изучения истории литературы и модернистской теории, отобразило последовательное развитие основного русла социалистической литературы. Авторы попытались дать новую трактовку литературной генеалогии революционного дискурса, описали новые достижения в изучении целесообразности революционной литературы; разграничение между классическими произведениями по истории литературы и литературной классикой открыло новые перспективы. Мэн Фаньхуа и Чэн Гуанвэй продемонстрировали оригинальные результаты теоретической разработки социалистического реализма и структурного анализа социалистического культурного руководства.

«История новейшей китайской литературы» (1999; исправленное издание – 2007) Хун Цзычэна и по сей день остается самой значительной книгой на тему истории и модернизма. Хун Цзычэн работал над ней в течение десяти лет: проводил тщательное исследование, кропотливо собирал материал и скрупулезно проверял факты, что позволило ему добиться точности формулировок, аккуратности в изложении, меткости слова и сделало исследование поистине блестящим. Однако описать изменения, которые претерпела литература после 1990-х годов, и многообразие ее форм и стилей так же непросто, как представить широкий литературный обзор, показать китайскую литературу на изломах ХХ века. Автору удалось ответить на многие сложные вопросы, однако требуются и дополнительные исследования, чтобы наиболее полно описать все перипетии литературного творчества.

Следовательно, в любом случае нужны теоретические предпосылки, которые позволят эффективно описать историю новейшей китайской литературы. Они позволят разобраться в логике перехода от современной к новейшей литературе и доходчиво объяснить те внутренние связи, которые продолжают существовать в литературном творчестве. Очевидно, что придется также учитывать в своем исследовании политическую подоплеку литературы, политические движения и радикальные исторические изменения, которые оказали на нее влияние. Эти явления лежат в основе истории новейшей литературы Китая, без них исследование вряд ли будет выглядеть правдоподобно и убедительно. Если воспринимать китайскую литературу ХХ века как целостный процесс модернистского развития, то содержание и форма современной и новейшей литератур получат более полное и развернутое объяснение. Концепция модернизма позволяет включить новейшую литературу Китая в мировой исторический процесс. Тогда исторические чаяния, выраженные через литературу и искусство, могут вновь проявиться. В конце концов, это было бы переосмыслением проблемы модернизма, в том числе уже с позиции постмодернизма.

Модернизм и «историзация»

Концепция модернизма в последние годы очень популярна в научных кругах, но ее глубокое внутреннее содержание и способность к переосмыслению явлений еще недостаточно изучены.

В исследованиях истории западной философской мысли слово «модерн» можно найти еще в схоластической теологии Средних веков, тогда в латинском языке использовалось слово modernus. Немецкий герменевт Яусс^[29] в работе «Эстетический критерий и историческое осмысление противостояния древности и современности»^[30] исследовал этимологию этого термина. Он писал, что впервые его начали применять в конце ХХ века в отношении Римской империи в период ее перехода в христианство, для разграничения древнего и настоящего. Матей Калинеску^[31] в книге «Пять ликов современности» говорил, что модернистская концепция проистекает из христианской концепции о конце света^[32]. По мнению Хабермаса^[33], термин «модерн», варьируя содержание, всякий раз обозначает сознание эпохи, которая соотносит себя с эпохой ушедшей, рассматривает себя как результат перехода от старого к новому. Хабермас писал: «Человеческое представление о модерне менялось вслед за изменением убеждений. Изменение убеждений стимулировалось наукой. Это убежденность в возможностях неограниченного прогресса знаний, неограниченного развития общества и реформ»^[34].

То, что сейчас понимается под модерном, берет начало в эпохе Просвещения. Это эпоха, которую породил новый миропорядок, это исторический процесс и ценностная ориентация, сформировавшиеся под влиянием таких идей, как безостановочный прогресс и целесообразность. Задача модерна – позволить практической жизни человека обрести целостность, непрерывность и длительность.

С тех пор как в эпоху Поздней Цин (конец XIX – начало XX в.) китайское общество подверглось влиянию западного капитализма, оно вступило в начальный период модернизма. Существуют различные мнения, касающиеся истоков и развертывания модернизма, не будем на этом останавливаться подробно. В настоящей работе подразумевается, что китайский модернизм стал развиваться именно в эпоху Поздней Цин^[35]. Просветительское «движение 4 мая» стало воплощением духа модерна, а последовавшие за ним распространение марксизма и социалистическая революция явились лишь радикальной формой проявления модерна. «Социализм неизбежно победит капитализм» – типичный лозунг модерна, лежащий в основе исторического противостояния китайской социалистической революционной литературы и западной буржуазной литературы эпохи Просвещения. Между модерном в литературе и искусстве и социально-историческим модерном сформировались напряженные отношения. Литература и искусство отражают и выражают эту непрерывно развивающуюся временную концепцию, обосновывают целесообразность исторического развития и в то же время противодействуют модернизму и отвергают его, видят в прогрессе современной истории преступления капитализма и промышленной революции. Западный романтизм со времен Руссо^[36] всегда выражал именно это отношение. Оно глубоко заложено в литературе и искусстве со времен модерна, до такой степени, что гуманитарные идеи антимодернизма стали двигателем современного искусства. Немало современных писателей и поэтов Китая напрямую выражали эти тенденции, либо в их идеях сохранялся дуализм (например, у Лу Синя и Шэнь Цунвэня)^[37]. Однако литература социалистического революционного Китая продолжала настаивать на эстетическом и чувственном восприятии в качестве основы литературного творчества. В этом смысле она – исключение из вышеперечисленных правил. Поэтому только с точки зрения модерна возможно правильно изложить политическое и историческое содержание новейшей литературы Китая, а также описать ее эпохальное эстетическое значение.

С точки зрения модерна можно воспринимать социалистическую революционную литературу как период «историзации» в отношении переизложения истории и описания китайской реальности, а также собственно новой истории литературы. Историзация и модерн – две стороны одной медали. Импульс историзации проистекает из модерна, модерн в китайской социалистической революционной литературе опирается на проявления историзации. Концепция последней берет начало в работе Фредрика Джеймсона^[38] «Политическое бессознательное». В первой же фразе этой книги он провозгласил «вечную историзацию». Джеймсон рассматривал историю как нарратив. Он, очевидно, не считал, что история есть объективное бытие, но полагал, что история обладает цельностью, причем эта цельность не есть сам нарратив, текст, но она приближена к читателю именно через нарратив и текст. Он полагает, что «на основе причинности выражения или обширного аллегорического нарратива вести описание, если это по-прежнему неизменно и непрерывно привлекательно, то только потому, что этот обширный нарратив сам по себе уже ясно выражен в тексте и в наших размышлениях по поводу текста; аллегорический нарратив формирует последовательный, неизменный образец литературы и текста – именно из-за того, что литература и текст отразили главные образцы наших коллективных представлений об истории и действительности». Поэтому «история доступна нам только в текстуальной форме, и наша попытка постичь ее, как и саму реальность, неизбежно проходит через предварительную стадию ее текстуализации, нарративизации в политическом бессознательном»^[39]. Это значит, что объективной истории не существует, ее нельзя увидеть и ощутить, но через текст и нарратив можно воспринять существование истории, то есть история существует только в этих текстах. Однако в теории Джеймсона есть еще один важный аспект: все тексты стремятся сформировать историю, выражая в итоге систему коллективных представлений и конструируя историческую картину. У Джеймсона «коллективное» всегда связано с общественными классами, следовательно, обладает политической сущностью, то есть суть коллективных представлений и есть «политическое бессознательное». «Историзация» и «политическое бессознательное» у Джеймсона обладают сильным критическим аспектом. Эта книга, вышедшая в 1981 году, несомненно, обладает критическим характером, хотя автор в то время не пользовался этими методами и концепцией. Когда его книгу используют для анализа и описания особенностей «политического бессознательного» в капиталистических текстах, также деконструируется идеология, содержащаяся в подобном нарративе. Историзация литературы – это та доступная для понимания историчность, которую выстраивает в конечном итоге литературный нарратив. Литература реализма посредством метода воспроизведения позволяет повествовательному содержимому «превратиться» в существование объективной истории, придав ему некоторую легитимность.

Историзация литературы выражает особые отношения между литературой и общественной реальностью. Посредством историзации литература позволяет реальности обрести форму и смысл. Таким образом литература сама становится органической составной частью общественной реальности. Историзация литературы не только следит за тем, как литература выстраивает собственную подлинную историю, в большей степени ее заботит то, как в литературе отражается эта история, как с помощью определенной исторической концепции и метода выражается и интерпретируется человеческая жизнь. «Историзация» Джеймсона обладает чрезвычайно сложным теоретическим содержанием, в том числе затрагивает политическую суть западного марксизма. Но не будем вдаваться в дебри теории. В этой книге используется основной смысл термина «историзация», вот его краткая трактовка.

Термин «историзация» включает несколько аспектов. Во-первых, литературе дарована историчность. Литература порождает и собственную историчность, и воспроизводит историчность объективной реальности. То есть «историзированные» литература и искусство – то же, что «историзированная» реальность. Во-вторых (это следует из первого пункта), если говорить о конкретных текстах, то литература и искусство по отношению к выражаемой ими общественной действительности имеют определенную концепцию исторического развития, а история, которую выражает литературный нарратив, обладает цельностью. С помощью маркеров временного развития нар-рации эта целостность реконструирует историю, она вместе с реальностью формирует взаимосвязь.

С одной стороны, процесс истории понимается как объективный, неизбежный, истинный, заставляющий людей верить ему, а с другой – как целостный нарратив, построенный на однонаправленных в своем процессе движения понятиях. Такой процесс движения в этом контексте может рассматриваться как двигатель неизбежности (а не как сама неизбежность, как в первом случае. – Примеч. пер.). Если так, то исторический нарратив очень силен, ведь цель, направление и убеждение зависят от утверждения влиятельного дискурса.

Именно поэтому историзация в процессе завершенной либо продолжающейся практической деятельности человека дает понимание целостности. Под руководством реалистичного замысла она дает целесообразную оценку человеческой деятельности. Благодаря историзации новейшая китайская литература и традиционная литература демонстрируют очевидные отличия от современной китайской литературы. В китайской современной литературе, разумеется, тоже существует общая ситуация историзации, но не такая решительная и определенная, как в новейшей литературе. Постоянно усиливающаяся историзация придает новейшей литературе мощную общественную силу – беспрецедентную силу воспроизведения насущных идей, чувств и убеждений, позволяет ей стать чрезвычайно важной частью социалистического дела в Китае. Такая история литературы должна воспроизводить генеалогию историзации, объяснять ее, описывать и деконструировать.

Разумеется, историзация описывает общую ситуацию основных литературных направлений, и ее содержание подвержено изменениям. Историзация на разных этапах развивается с помощью своей структуры и формы, делится на составные части, обладает внутренними противоречиями и вариациями. Основные направления новейшей китайской литературы в процессе непрерывной историзации тоже имеют новые начальные точки – неважно, идет ли речь о «литературе Нового Китая» или о «литературе нового периода».

В новейшей китайской литературе социалистический реализм – это полноценный этап историзации литературы. С помощью метанарратива, формирующего историю, развертывается литературное описание вокруг центральной темы. На этом этапе литература обладает целостным историческим подходом, а первоочередным принципом становится художественное воспроизведение объективной истории. Этот принцип пытается вскрыть основные закономерности исторического развития, выстроить целостную структуру пространственно-временного нарратива, подобрать достаточное количество художественных критериев для легитимности и целесообразности реального существования. Например, в литературе 1950–1970-х годов можно увидеть много утрированных и не соответствующих действительности моментов. Скажем, изображаемые Чжао Шули новые образы крестьян освобожденных районов, высмеивание отсталых явлений, описание борьбы между двумя путями развития деревни в романе Лю Цина «Начало» и другие эпизоды. Однако это было необходимым приемом развертывания социалистической революции в реальности страны того времени. Социалистическая революция основана на классовой борьбе, литература и искусство могли обосновать ее необходимость только при условии описания ожесточенного классового антагонизма и борьбы между городом и деревней в Китае.