LXIV. Братья, путешествующие по разным провинциям, должны соблюдать устав, насколько это возможно, в пище и питье, и пусть они выполняют его и в других делах и живут безупречно, чтобы снискать себе доброе имя за пределами дома. Пусть они не порочат свою религиозную цель ни словом, ни деянием; пусть они являют всем, с кем они будут общаться, пример мудрости и упорства в добрых делах. Пусть они останавливаются на ночлег у самых почтенных людей и пусть дом, где они расположились в эту ночь, не остается без огня, дабы темный враг (от которого Господь хранит нас) не нашел некоей лазейки. Но если они услышат, что не отлученные рыцари, собрались где-то вместе, мы приказываем им поспешить туда, заботясь не о своей временной выгоде, но о вечном спасении души.

<…>

LXVII. Если кто-либо из братьев согрешит в речах, или битве, или допустит иную незначительную оплошность, пусть он добровольно признает свою ошибку перед магистром во искупление грехов. Если обычаем не предусмотрено некоего традиционного наказания за небольшие прегрешения, пусть будет легкое покаяние; но если провинившийся умолчит о проступке и о нем станет известно при посредстве кого-то иного, наказание и искупление должны быть более суровыми. Если же проступок тяжел, пусть виновник будет отлучен от братства и пусть он не ест со всеми за одним столом, а питается отдельно. Его судьба отдается на суд и распоряжение магистра, чтобы душа его могла спастись в день Страшного суда.

LXVIII. Но в первую очередь следует заботиться о том, чтобы ни один из братьев, здоровый или больной, сильный или слабый, желающий возвеличить себя, возгордившийся своими заслугами или упорствующий в своем заблуждении, не остался безнаказанным. Если он выказывает намерение исправиться, пусть предпишут ему еще более строгое искупление; но если посредством благочестивых увещеваний и чистосердечными рассуждениями не удастся склонить его к исправлению, и он продолжает упорствовать в своей гордыне, пусть он будет изгнан, во исполнение слов апостола: «отвращайтесь зла»^[31]. Изгоните из общества благочестивых братьев паршивую овцу. Но пусть магистр, который «должен держать посох и розгу в руке своей» – посох, которым он может поддерживать слабых, и розги, которыми он может с праведным гневом бичевать пороки заблудших, – научится, советуясь с патриархом и по собственной духовной прозорливости, действовать так, как говорит блаженный Максим: не поощрять грешника мягкостью и не укреплять его в его пороках неумеренной строгостью…

<…>

LXXI. Ссор, оскорблений, злобы, сплетен, клеветы, злословия мы велим вам, по заповедям Господа, избегать, и бежать этого, как чумы. Поэтому пусть каждый из вас, дорогие братья, старается не злословить за спиной брата своего и не обвинять его, но пусть он прилежно размышляет над словами апостола: «чтобы не найти у вас… ссор, клевет, ябед»^[32]. Но если он знает точно, что его брат обидел его, пусть он вежливо и с братской добротой упрекнет его наедине, во исполнение заповеди Господней; а если тот его не услышит, пусть приведет к нему другого брата, и если тот не прислушается к обоим, пусть его порицают на общем собрании перед всеми. Ибо те наиболее слепы, кто не старается ревностно беречься от зла и становится жертвой древних козней коварного врага.

Последнее. Мы считаем опасным для всех клириков смотреть в лицо женщинам, и поэтому никто из братьев не должен целовать ни вдову, ни деву, ни мать, ни сестру, ни тетку, ни какую-либо другую женщину. Пусть рыцарство Христово остерегается женских лобзаний, через посредство которых мужчины очень часто подвергались опасности, чтобы каждый из них, с чистой совестью, оградив свою жизнь от тревог, мог следовать неуклонно по стезе Господней^[33].

Когда этот устав был утвержден папской буллой, Гуго де Паэн поехал во Францию, а оттуда – в Англию, и в Англо-саксонской хронике о его прибытии сообщается следующим образом:

«В том же году (1128) Гуго Храмовник прибыл из Иерусалима к королю Нормандии, и король принял его с большими почестями, и дал ему многие сокровища золотом и серебром, а после этого он послал его в Англию, и там он был принят всеми добрыми людьми, и все давали ему сокровища, и в Шотландии также, и послали большое количество золота и серебра через него в Иерусалим, и туда отправились с ним и вслед за ним столько людей, как не бывало со дней папы Урбана»^[34]. Тогда же Гуго де Паэну и его братству были пожалованы земли и деньги, некоторые из этих дарений были вскоре утверждены королем Стефаном при его восшествии на трон (1135). В числе прочего тамплиеры получили манор Бистлсхэм, переданный им графом Робертом Феррарским, и церковь в Лангефорде в Бедфордшире, пожалованную Симоном де Вахуллом и его женой Сибиллой, и их сыном Уолтером.

Гуго де Паэн, прежде чем уехать, назначил главу ордена в Англии; этот рыцарь именовался приором Храма и считался наместником магистра. Он должен был управлять землями, пожертвованными братству, и передавать доходы в Иерусалим. Он также имел право принимать новых членов в орден, под надзором магистра, и должен был находить способы отправить новобранцев на Восток, где они могли исполнить свой обет. Когда число братств в Англии увеличилось, стали назначаться младшие прецепторы, а глава ордена в стране с этого времени именовался главным прецептором, а позднее – магистром Храма.

Многие замечательные рыцари из лучших аристократических родов Европы стремились принести обет и облачиться в белые одеяния, но как бы ни был высок их ранг, их не принимали в орден, пока они не доказывали своим поведением, что достойны этого. Так, когда Гуго Амбуазский, который третировал жителей Мармутье несправедливыми поборами и отказался подчиниться судебному решению графа Анжуйского, пожелал вступить в орден, Гуго де Паэн отказался принять его обет, потребовав, чтобы он смирил себя, отказался от своих претензий и возместил все убытки тем, кого обидел^[35]. Более того, кандидат перед вступлением должен был компенсировать весь ущерб, нанесенный им ранее церквям, а также общественной или частной собственности.

Удивительный энтузиазм возник во всем христианском мире в отношении тамплиеров; князья и знать, государи и их подданные соперничали в дарах и пожалованиях им, и редко завещание аристократа обходилось без статьи в их пользу. Многие известные лица на смертном одре давали обет, чтобы быть похороненными в орденском облачении; и государи, оставляя управление королевствами, вступали в святое братство и завещали свои владения магистру и братству тамплиеров.

Так Раймунд Беренгарий, граф Барселоны и Прованса, в преклонном возрасте отрекшись от престола и оставив все свои регалии, предстал перед братством барселонских тамплиеров и принес обет (1130) перед братом Гуго де Риго, приором. Поскольку его немощи не позволяли ему явиться лично в главную резиденцию ордена в Иерусалиме, он послал туда большие суммы денег и, затворившись в маленькой келье в Барселоне, неустанно исполнял все религиозные предписания тамплиерского устава до самой смерти^[36]. В том же году император Лотарь даровал ордену значительную часть своих наследственных владений в Супплинбурге; а годом позднее (1131) Альфонсо I, король Наварры и Арагона, также носивший титул императора Испании, один из прославленнейших воинов своего времени, провозгласил рыцарей Храма наследниками короны Наварры и Арагона, и за несколько часов до смерти заставил большинство баронов обоих королевств утвердить и подписать это распоряжение. Юридическая сила документа, однако, вызывала сомнения, и наваррская знать сумела отстоять свои права от притязаний тамплиеров; в Арагоне, однако, они, согласно достигнутому соглашению, получили земли и замки, а также значительную долю налогов и пошлин, взимавшихся в королевстве, и контрибуции, получаемой от мавров^[37].

Чтобы усилить поддержку тамплиеров и в дальнейшем укрепить их ряды лучшими и храбрейшими европейскими рыцарями, св. Бернар по просьбе Гуго де Паэна^[38] берется за перо в их интересах. В знаменитом рассуждении «Похвала новому рыцарству» святой аббат восхваляет в красноречивых и ярких выражениях духовные преимущества, которыми пользуются рыцари-монахи ордена Храма перед всеми остальными воинами. Он рисует захватывающую картину, сопоставляя положение светских воинов и воинов Христа, и показывает, сколь отличаются в глазах Господа кровопролитие и убийство, творимые первыми, от тех, что совершают вторые.

Это необычное сочинение написано с большим подъемом; оно адресовано «Гуго, рыцарю Христа и магистру рыцарства Христова», состоит из четырнадцати частей, или глав, и начинается коротким вступлением. Оно весьма любопытно как наглядное свидетельство умонастроения тех времен, и некоторые наиболее показательные его фрагменты представляют для нас интерес.

Святой аббат проводит сравнение между мирским воином и воином Христа – светским и религиозным воителем.

Всякий раз, когда ты, ведущий мирскую войну, бросаешься в схватку, берегись того, что если ты поражаешь тело врага, он тем самым поражает твою душу, если же он берет верх, он губит тебя одновременно телесно и духовно. Воистину, по сердечному настрою, а не по событиям битвы следует оценивать угрозу для христианина или его победу. Если, сражаясь с желанием убить другого, ты будешь сам убит, то умрешь убийцей; если же одержишь победу и из-за желания подчинить или отомстить убьешь человека, ты будешь жить убийцей… О, злосчастная победа, когда, сокрушая врага, ты впадаешь в грех, и гнев или гордыня овладевают тобой, и тщетно ты торжествуешь над побежденным.

Что же тогда является плодом этой мирской, я не скажу militia (войны), но malitia (злодеяния), если убийца совершает смертный грех, а убитый погибает навеки? Истинно, как говорил апостол, «кто пашет, должен пахать с надеждою, и кто молотит, должен молотить с надеждою получить ожидаемое». Как же, о воины, совершается эта столь ужасная ошибка? Какое недопустимое безумие – вести войну такой великой ценой и трудами и получать в награду лишь смерть или преступление? Вы покрываете коней шелковыми попонами, и множество дорогих одежд прикрывают ваши тела под кольчугами. Вы расписываете свои копья, щиты и седла; ваши стремена и шпоры украшены золотом, серебром и драгоценными камнями, и со всей этой пышностью, с постыдным бешенством и безрассудною бесчувственностью вы мчитесь навстречу смерти. Воинские ли то отличия, или женские украшения? Разве отточенный вражеский меч остановится перед золотом, пощадит драгоценности, не сможет прорвать шелковые одежды? Наконец, как вы часто убеждались на своем опыте, три качества существенно необходимы для успеха в сражении: воин должен, например, быть смелым, деятельным и осмотрительным; быстрым в беге, метким в ударе; вы же, – внушая отвращение взорам, – ухаживаете за своими волосами, подобно женщинам, вы закрываете ноги длинными и развевающимися одеждами, вы прячете свои мягкие и нежные руки в пышные и широкие рукава. Воистину, ничто не вызывает у вас желания воевать или бросаться в битву, кроме неразумного гневного порыва или безумной жажды славы, или алчного желания завладеть чужими землями и собственностью. В таких случаях одинаково гибельно, убивать или быть убитым…

III. Но воины Христовы спокойно сражаются в битвах за Господа своего, не боясь согрешить убийством своего врага, и не опасаясь собственной смерти. Когда смерть воистину послана или получена от Христа, в ней нет преступления, но многая слава…

А сейчас для примера или к посрамлению наших воинов, сражающихся не за Бога, но за дьявола, мы коротко опишем образ жизни рыцарей Христовых, как он на войне и в монастыре, и сими средствами будет ясно явлено, насколько воинство Господне и воинство мирское отличаются друг от друга… Воины Христа живут совместно в согласии, но в скромности, без жен и детей; и дабы нечего более было желать для достижения евангельского совершенства, они живут вместе без какой бы то ни было собственности^[39], одним братством, по одному уставу, заботясь о сохранении единства духа в оковах мира. Можно сказать, что у всего сообщества одно сердце и одна душа, ибо ни один из них не следует собственной воле или желанию, но с усердием исполняет волю магистра. Они никогда не пребывают в праздности и не слоняются бесцельно, но в свободное от битв время, чтобы не есть хлеб свой даром, они чистят и чинят свое вооружение и одежду или занимаются тем, чего желает магистр или что необходимо для общих нужд. Среди них нет различий; почитаются самые лучшие и добродетельные, а не самые знатные. Они делят славу и бремя, и так исполняют заповеди Христовы. Оскорбительные выражения, пустая болтовня, неумеренный смех, случайно вырвавшийся шепот или бормотание сурово осуждаются. Они отвергают карты и кости, сторонятся турниров и не находят удовольствия в той смехотворной ловле птиц (соколиной охоте), которую мужчины охотно себе позволяют. Шутов, предсказателей, сказочников, суетные песни, представления и игры они сурово отвергают и осуждают как суету и человеческое безумие. Они коротко стригут волосы, зная, что, по словам апостола, не подобает мужчинам носить длинные волосы^[40]. Они никогда не причесываются, редко моются, но ходят обычно с всклокоченными волосами, покрытые пылью, и их кожа потемнела от солнца, как и их кольчуги.

Более того, когда грядет битва, они защищают себя верой изнутри и сталью снаружи, а не золотом, так что вооруженные, а не украшенные, они могут наводить ужас на врага, а не пробуждать в нем жажду добычи. Они стремятся получить сильных и резвых лошадей, а не украшенных вычурной попоной и сбруей, ибо думают о битве и победе, а не о пышности и яркости, и стараются внушать страх, а не восхищение…

Таких избрал Господь для себя и собрал вместе как своих слуг со всех концов земли, из храбрейших сынов Израиля, тех, кто смело и благочестиво хранит Гроб Господень, вооруженных мечами и самых сведущих в искусстве войны…

«О Храме»

Подлинный Храм в Иерусалиме – Храм, в котором они живут вместе, не столь величественный, правда, как древний и знаменитый храм Соломона, но не менее прославленный. Ибо все величие Соломонова Храма заключалось в бренных вещах, в золоте и серебре, в резном камне и во множестве сортов дерева; но красота Храма нынешнего заключена в преданности Господу его членов и их образцовой жизни. Тот вызывал восхищение своими внешними красотами, этот почитается из-за своих добродетелей и святых деяний, и так утверждается святость дома Господня, ибо гладкость мрамора не столь угодна Ему, как праведное поведение, и Он печется больше о чистоте умов, а не о позолоте стен. Фасад этого Храма украшен оружием, а не драгоценностями, а стены, вместо древних золотых капителей, прикрыты щитами. Вместо древних светильников, курильниц и чаш повсюду мы видим упряжь, седла и копья, и понимаем, что воины столь же пылко радеют за дом Господень, как их великий Предводитель, когда, охваченный гневом, он вошел в Храм и святейшей своей дланью, вооруженной не сталью, а бичом, сплетенным из тонких ремней, изгнал торговцев, вышвырнул менял и опрокинул столы тех, кто продавал голубей, и сурово осудил осквернение дома молитвы, который сделали вертепом разбойников.

Преданное воинство Христово, вдохновленное примером владыки своего, полагая, что неверные присутствием своим еще более нечестиво и бесстыдно оскверняют святые места, нежели торговцы, живут в священном доме с конями и с оружием, и когда отсюда и из всех других святых мест будет изгнано мерзкое и дьявольское безумие неверия, они смогут заниматься денно и нощно почетными и полезными трудами. Они соперничают в оказании почестей Храму прилежными и чистосердечными дарами, принося жертвы с постоянным благочестием, но не скот по примеру древних, а мирные жертвы братской любви, преданного повиновения, добровольной бедности.

Все это совершается постоянно в Иерусалиме, и мир пробуждается, острова слышат, и народы обращают свои взоры к нему издалека…

Далее св. Бернар поздравляет Иерусалим с пришествием воинства Христова и провозглашает, что святой город возрадуется дважды, освободившись от своих угнетателей, безбожников, разбойников, богохульников, убийц, клятвопреступников, льстецов; и получив благочестивых защитников и нежных утешителей, под опекой которых «возрадуется Сион, и воспоют дщери Иудейские».

Возрадуйся, Иерусалим, по словам пророка Исайи, и знай, что время пришло. Восстань же, отряхни прах свой, о дева плененная, дщерь Сиона; восстань, говорю я, и стой превыше сильных, и воззри на блаженство, которое входит в тебя от Господа. Не будут уже называть тебя «оставленным», и землю твою не будут более называть «пустынею»^[41]… Возведи очи твои и смотри вокруг: все они собираются, идут к тебе^[42]. Это помощь, посланная тебе от Всевышнего. Ныне, ныне через них исполнится древнее пророчество. «Я соделаю тебя величием на веки, радостью в роды родов»^[43].

Восстань же, святейший город, освященный престолом Всевышнего! Восстань, город Великого Царя, где столько прекрасных и удивительных чудес вечно свершались. Восстань, Госпожа народов, повелительница провинций, вотчина патриархов, мать пророков и апостолов, источник веры, слава христианского народа, на пути к которой Господь всегда приготовлял испытания, дабы храбрые могли явить свою добродетель и заслужить спасение. Восстань, Земля Обетованная, что ранее текла молоком и медом для живущих в тебе, а ныне дарует пищу и спасение всему миру. Прекрасная и счастливая земля, говорю я, принявшая небесное зерно из тайников отцовского сердца в плодоносное лоно свое, произвела такой богатый урожай мучеников из небесного семени, и ее плодородная почва породила тридцатикратно, шестидесятикратно и стократно плоды в поколениях верующих во всем мире. Потому более всего напитаются и преисполнятся твоими радостями те, кто видел тебя рассыпающей повсюду вокруг них /вычеркнуто/, память о твоем безудержном цветении, и они говорят о величии твоей славы во всех уголках земли тем, кто не видел тебя, и рассказывают о чудесах, творившихся в тебе.

Славные вещи говорят о тебе, град Господень!