То была открытая коляска, без лошадей, которых поспешили выпрячь, чтоб удобнее расположиться в этом тесном месте. В коляске стояли: пожилой статный джентльмен в синем фраке с светлыми пуговицами и в огромных ботфортах, две молодые девушки в шарфах и перьях, молодой джентльмен, очевидно, влюбленный в одну из этих девушек, украшенных перьями и шарфами, одна леди сомнительного возраста, тетка или кузина, и, наконец, м‑р Топман, любезный и веселый Топман, принимавший живейшее участие во всех распоряжениях и разговорах, как будто он принадлежал к этой фамилии с первых лет жизни. За коляской, назади, где прикрепляются дорожные чемоданы, виднелась огромная плетеная корзина – одна из тех благородных корзин, которых вид пробуждает в наблюдательной душе сладкие воспоминания о жареных курицах, копченых языках, бутылках вина и проч., и проч. На козлах сидел толстый красно-рыжий детина, с заспанными глазами и опухлыми щеками: не мудрено было догадаться, что обязанностью его было – раздавать почтенной публике лакомые припасы плетеной корзины, как скоро наступит для того вожделенная пора.

Лишь только м‑р Пикквик окинул проницательным взглядом все эти интересные предметы, верный ученик его закричал опять веселым и беззаботным тоном:

– Пикквик, Пикквик! Идите к нам! Скорее!

– Пожалуйте к нам, сэр, прошу покорно! – сказал пожилой статный джентльмен. – Джой! Ах, чорт побери, он опять заснул. – Джой, отвори дверцы!

Толстый детина медленно спустился с козел, и, покачиваясь с боку на бок, отворил дверцы. В эту минуту подошли к коляске м‑р Снодгрась и м‑р Винкель.

– Всем будет место, господа, пожалуйте! – продолжал статный джентльмен. – Двое сядут в коляске, a один на козлах. Джой, приготовь место для одного из этих господ. Теперь, сэр, милости просим.

И статный джентльмен дюжею рукой втащил в коляску Пикквика и Снодграса. М‑р Винкель вскарабкался на козлы, где рядом с ним поместился и толстый детина.

М‑р Пикквик раскланялся со всей компанией и радушно пожал руку статному джентльмену в огромных ботфортах.

– Ну, как ваше здоровье, сэр? – сказал статный джентльмен, обращаясь к м‑ру Снодграсу с отеческой заботливостью. – Рад, очень рад, все в порядке, я надеюсь. – Вы как поживаете, сэр? – продолжал он, говоря м‑ру Винкелю. – Все вы здоровы? прекрасно, прекрасно! – Мои дочери, господа, прошу познакомиться, и вот моя сестра, мисс Рахиль Уардль. Она еще девица и, как видите, недурна… неправда ли, сэр? А?

Он весело толкнул локтем м‑ра Пикквика и залился самым радушным смехом.

– Ах, братец, как не стыдно! – проговорила мисс Уардль с девственной улыбкой.

– Чего тут стыдиться? Это всякий видит, – сказал статный джентльмен. – Прошу извинить, господа, вот еще мой приятель, м‑р Трундель. Теперь мы все знакомы и, стало быть, можем с большим комфортом смотреть на эволюции.

Статный джентльмен надел очки, м‑р Пикквик вооружился подзорной трубой, и вся компания принялась смотреть на военные эволюции, изредка, по временам поглядывая друг на друга.

Эволюции точно были достойны изумления. Колонны сходились, расходились, маршировали, строились в каре, палили и разбегались врассыпную. Нельзя было надивиться, с какою ловкостью солдаты перепрыгивали через глубокий ров и взбирались по веревочным лестницам на стену неприступной крепости, которую, однако ж, надлежало взять во что бы то ни стало. Приготовления к решительному приступу были настолько шумны и ужасны, что весь воздух наполнился криком женщин, и многие благородные леди попадали в обморок. Девицы Уардль перепугались до того, что м‑р Трундель принужден был одну из них держать в своих объятиях, тогда как м‑р Снодграс поддерживал другую. Тетушка Уардль едва могла стоять на ногах и растерялась до такой степени, что м‑р Топман счел необходимым обхватить её гибкую талию и поддерживать ее обеими руками. Вся компания была в неописанном волнении, кроме, однако ж, толстого и жирного парня, который спал на козлах беспробудным сном, как будто пушечная пальба имела для него чарующую силу колыбельной песни.

– Джой, Джой! – воскликнул статный джентльмен, когда крепость, наконец, была взята, и победители вместе с побежденными уселись обедать за общий стол. – Черт побери, этот урод опять заснул! Пожалуйста, сэр, потрудитесь ущипнуть его за ногу, иначе его ничем не разбудишь… Вот так!.. Покорно благодарю. – Развяжи корзинку, Джой.

Жирный детина, приведенный в себя энергическими усилиями м‑ра Винкеля, еще раз скатился с козел и принялся развязывать корзинку с такою расторопностью, какой, по-видимому, вовсе нельзя было ожидать от него.

– Ну, господа, теперь мы можем сесть, – сказал статный джентльмен. – Ба! это что такое? Отчего у вас измятые рукава, mesdames? Я советовал бы вам поместиться на коленях своих кавалеров – это было бы удобнее, по крайней мере для тебя, сестрица.

Тетушка Уардль раскраснелась как пион при этой неуместной шутке и бросила сердитый взгляд на м‑ра Топмана, спешившего воспользоваться предложением её брата. Наконец, после других, более или менее остроумных шуток, вся компания уселась с большим комфортом, и м‑р Уардль, приведенный в непосредственное соприкосновение с толстым парнем, открыл церемонию угощенья.

– Ну, Джой, ножи и вилки!

Ножи и вилки были поданы, к общему удовольствию дам и джентльменов, поспешивших вооружиться этими полезными орудиями.

– Тарелки, Джой, тарелки!

Такой же процесс последовал при раздаче фарфоровой посуды.

– Подавай цыплят. – Ах, проклятый, он опять заснул. – Джой, Джой!

Несколько легких толчков по голове тростью вывели толстого парня из его летаргического усыпления.

– Подавать кушанье!

При звуке этих слов жирный малый, казалось, воспрянул и душой, и телом. Он вскочил, побежал, и оловянные глаза его, едва заметные из-под опухлых щек, заблистали каким-то диким блеском, когда он принялся развязывать корзинку.

– Живей, Джой, пошевеливайся!

Предосторожность была очень кстати, потому что толстый детина с какою-то особенною любовью вертел каплуна в своих руках и, казалось, не хотел с ним расстаться. Принужденный, однако ж, к безусловному повиновению, он испустил глубокий вздох и, став на подножку, подал своему хозяину жареную птицу.

– Хорошо, хорошо. Подавай теперь копченый язык, колбасу и пирог с голубями. Не забудь ветчину и жареную телятину; вынь раковый салад из салфетки – живей!

Отдав все эти приказания на скорую руку, м‑р Уардль поспешил снабдить салфетками всех членов проголодавшейся компании.

– Ведь это превосходно, не правда ли? – сказал веселый джентльмен, когда, при дружном содействии ножей и вилок, началось великое дело насыщения пустых желудков.

– Превосходно! – воскликнул м‑р Винкель, покачиваясь на козлах.

– Не угодно ли рюмку вина?

– С величайшим удовольствием!

– Не хотите ли, я велю подать бутылку?

– Покорно благодарю.

– Джой!

– Что сэр?

На этот раз жирный детина, занятый рассматриванием телятины, еще не успел заснуть.

– Бутылку вина для джентльмена на козлах. Очень рад вас видеть, сэр.

– Покорно благодарю.

М‑р Винкель опорожнил стакан и поставил бутылку подле себя.

– Позволите ли просить вас об одолжении, сэр? – сказал м‑р Трундель м‑ру Винкелю.

– Сделайте милость! – сказал м‑р Винкель, наливая стакан м‑ру Трунделю.

Они чокнулись и выпили до дна, для первого знакомства. В эту же минуту м‑р Топман поспешил чокнуться с почтенным хозяином, который только что перестал чокаться с глубокомысленным президентом. Дамы тоже приняли участие в общих тостах.

– Что это как Эмилия любезничает с посторонним мужчиной! – шепнула девствующая тетушка на ухо своему брату.

– Пусть ее, это до меня не касается! – сказал статный джентльмен с веселым и беззаботным видом. – Странного тут ничего нет, любезная сестрица – все в порядке вещей. М‑р Пикквик, не угодно ли вина?

М‑р Пикквик, занятый глубокомысленным исследованием внутренности пирога, обязательно выпил поданный стакан.

– Эмилия, дружок мой, не говори так громко, сделай милость! – воскликнула целомудренная тетушка, обращаясь с покровительствующим видом к одной из своих племянниц.

– Что с вами, тетушка?

– Да так: я советую тебе быть скромнее, моя милая.

– Покорно благодарю.

– Тетушка и этот старичок свели, кажется, довольно тесную дружбу, – шепнула мисс Изабелла Уардль своей сестре Эмилии.

Молодые девушки засмеялись очень весело и громко, к великой досаде девствующей тетки.

– Смотрите, как они смеются! Бестолковая радость совсем вскружила головы этим девицам, – заметила мисс Уардль, обращаясь к м‑ру Топману с видом истинного соболезнования, как будто безотчетная радость была запрещенным товаром, и молодежь не смела им пользоваться без позволения тетушки.

– О, да, они очень веселы, – проговорил м‑р Топман, стараясь поймать настоящую мысль степенной леди, – это приятно видеть.

– Гм! – пробормотала тетушка сомнительным тоном.

– Смею ли пить за ваше здоровье? – спросил м‑р Топман, бросая умилительный взгляд и слегка дотрагиваясь до нежных пальчиков мисс Рахили.

– Ах, сэр!

Взгляды м‑ра Топмана сделались еще умилительнее и нежнее. Мисс Рахиль обнаружила опасение, что солдаты, быть может, еще вздумают стрелять: в таком случае, вероятно, опять понадобится ей посторонняя помощь.

– Мои племянницы очень милы: не правда ли? – шепнула она м‑ру Топману.

– И были бы еще милее, если бы тут не было их тетушки, – отвечал страстный обожатель прекрасного пола.

– Какой вы насмешник, право! Нет, без шуток, если бы черты их были несколько правильнее и нежнее, они казались бы очень миловидными, особенно вечером, при свечах.

– Конечно, конечно, – подтвердил м‑р Топман.

– О, – вы злой человек! Я знаю, сэр, что у вас на уме.

– Что? – спросил м‑р Топман, не думавший ни о чем положительно в эту минуту.

– Вы хотели сказать, что Изабелла несколько горбата… ну, да, не отпирайтесь, я видела, что вы это тотчас же заметили. Что-ж? вы не ошиблись: у ней точно растет горб, этого скрыть нельзя: страшное несчастье для молодой девушки! Я часто говорю ей, что года через два она будет ужасным уродом. О, вы ужасный насмешник!

Обрадованный случаю прослыть знатоком женской красоты, м‑р Топман не сделал никаких возражений и только улыбнулся с таинственным видом.

– Какая саркастическая улыбка! – заметила Рахиль. – Я боюсь вас, сэр.

– Меня боитесь?

– Я вижу вас насквозь, и от меня не укроются ваши мысли. О, я в совершенстве понимаю что значит эта улыбка.

– Что? – спросил м‑р Топман, искренно желавший открыть значение того, что было для него самого таинственной загадкой.

– Вы думаете, – начала тетушка, понизив голос на несколько тонов, – вы думаете, что горб Изабеллы еще не велика беда в сравнении с нравственными недостатками её сестры. Ну, да, Эмилия чрезвычайно ветрена, вы угадали. Сколько раз я проливала тайком горькие слезы при мысли об ужасном несчастии, до которого, нет сомнения, доведет ее этот ужасный недостаток! Видите ли, она готова всем вешаться на шею, и простодушный отец – это всего убийственнее – ничего не замечает, решительно ничего! Если б он в половину был так же проницателен, как вы – сердце его надорвалось бы от отчаяния, уверяю вас. Что делать? Любовь к детям совсем ослепила его глаза. Ох, быть тут худу, быть тут худу!

Сердобольная тетушка испустила глубокий вздох, и взоры её приняли самое печальное выражение.

– Тетушка изволит, кажется, говорить о нас, – шепнула мисс Эмилия своей сестре, – я уверена в этом.

– Право?

– Непременно. Смотри, какой у неё жалкий вид. Надо ее проучить. Ах, тетушка, вы совсем не бережете своего здоровья! Долго ли простудиться в ваши лета? Накройтесь вот этим платком или закутайтесь шалью. Для такой старушки, как вы, всякий ветерок может иметь несчастные последствия.

Неизвестно каким бы ответом тетушка отблагодарила за это пылкое участие к её старческим недугам, если бы м‑р Уардль, не подозревавший этой перестрелки, не вздумал вдруг сделать энергическое обращение к своему слуге.

– Джой, Джой! – Вообразите, этот пострел опять заснул!

– Странный парень! – заметил м‑р Пикквик. – Неужели он всегда спит?

– Всегда, всегда! – Полусонный он ходит по улице и нередко храпит, прислуживая за столом.

– Удивительно странный малый! – повторил м‑р Пикквик.

– Очень удивительный, и я горжусь им, – отвечал статный джентльмен. – Это редкое явление в природе, и вы не отыщете другого экземпляра в целом свете. Я ни за что с ним не расстанусь. Эй, Джой! – Убери эти вещи и подай другую бутылку! слышишь ли?

Жирный детина повернулся, встал, протер глаза, проглотил огромный кусок пирога и, переваливаясь с боку на бок, принялся за исполнение данных приказаний, искоса посматривая на остаток роскошного завтрака, в котором он не мог принимать деятельного участия. Ножи, тарелки и салфетки уложены на свое место; новая бутылка лафита откупорена и выпита; опустелая корзинка отправилась на запятки; жирный парень еще раз взгромоздился на козлы: подзорная труба и очки вновь явились на сцену – и перед глазами насыщенной публики снова открылись стратегические эволюции великобританских солдат. Ружья и пушки загремели, земля дрогнула, дамы взвизгнули, подкоп взорван, цитадель, к общему удовольствию, взлетела на воздух и чрез несколько минут все и каждый спешили отправиться по своим местам. Статный джентльмен и м‑р Пикквик, исполненный поэтических наслаждений, искренно делились взаимными наблюдениями и радушно пожимали друг другу руки.

– Так не забудьте, сэр, – сказал статный джентльмен, – завтра мы должны увидеться.

– Непременно, – отвечал м‑р Пикквик.

– Вы записали адрес?

– Как же, как же: Менор-Фарм, Динглиделль, – проговорил м‑р Пикквик, вперив очки в свою записную книгу.

– Очень хорошо, – сказал статный джентльмен. – Надеюсь, на моем хуторе вам не будет скучно, и вы увидите предметы, вполне достойные ваших наблюдений. Неделя мигом пролетит в удовольствиях сельской жизни. Джой – ах, проклятый, он опять заснул – Джой, помоги кучеру заложить лошадей.

Лошади заложены; кучер сел на козлы; жирный парень взгромоздился подле него, и коляска сдвинулась с места. Когда пикквикисты бросили последний взгляд на своих друзей, махавших шляпами и платками, заходящее солнце ярким заревом осветило фигуру жирного детины: он спал крепким сном, и голова его лежала на плече кучера Тома.