Глава XI

Неожиданное путешествие и ученое открытие в недрах земли. – Пасторский манускрипт.

Спокойная ночь, проведенная в глубокой тишине на хуторе Дингли-Делль, и пятьдесят минут утренней прогулки на свежем воздухе, растворенном благоуханиями цветов, восстановили совершеннейшим образом физические и нравственные силы президента Пикквикского клуба. Целых два дня великий человек пребывал в томительной разлуке со своими добрыми друзьями, и сердце его стремилось теперь к вожделенному свиданию. Окончив кратковременную прогулку, м‑р Пикквик возвратился домой и на дороге, с невыразимым наслаждением, встретил господ Винкеля и Снодграса, спешивших приветствовать и облобызать великого мужа. Удовольствие свиданья, как и следовало ожидать, сопровождалось превыспренним восторгом, да и какой смертный мот без такого восторга смотреть на лучезарные очи и ланиты президента? Между тем, однако ж, какое-то облако пробегало по челу обоих друзей, и какая-то тайна, тяжелая, возмутительная, облегала их беспокойные души. Что бы это значило, – великий человек, несмотря на все усилия своего гения, никак не мог постигнуть.

– Здоров ли Топман? – спросил м‑р Пикквик, пожимая руки обоим друзьям, после взаимного обмена горячих приветствий. – Топман здоров ли?

М‑р Винкель, к которому специальным образом относился этот вопрос, не дал никакого ответа. Печально отворотил он свою голову и погрузился в таинственную думу.

– Снодграс, – продолжал м‑р Пикквик строгим тоном, – где друг наш Топман? Не болен ли он?

– Нет, – отвечал м‑р Снодграс, и поэтическая слеза затрепетала на роговой оболочке его глаза, точь-в‑точь как дождевая капля на хрустальном стекле. – нет, он не болен.

М‑р Пикквик приостановился и с великим смущением принялся осматривать своих друзей.

– Винкель, Снодграс… что все это значит? Где друг Топман? Что случилось? Какая беда разразилась над его головой? Говорите… умоляю вас, заклинаю… Винкель, Снодграс, – я приказываю вам говорить.

Наступило глубокое молчание. Торжественная осанка м‑ра Пикквика не допускала никаких противоречий и уверток.

– Он уехал, – проговорил наконец м‑р Снодграс.

– Уехал! – воскликнул м‑р Пикквик. – Уехал!

– Уехал, – повторил м‑р Снодграс.

– Куда?

– Неизвестно. Мы можем только догадываться, на основании вот этой бумаги, – сказал м‑р Снодграс, вынимая письмо из кармана и подавая его президенту. – Вчера утром, когда получено было письмо от м‑ра Уардля с известием, что сестра его возвращается домой вместе с вами, печаль, тяготевшая над сердцем нашего друга весь предшествовавший день, начала вдруг возрастать с неимоверною силой. Вслед затем он исчез, и мы нигде не могли отыскать его целый день. Вечером трактирный конюх принес от него письмо из Моггльтона. Топман, видевшийся с ним поутру, поручил ему отдать нам эту бумагу не иначе, как в поздний час ночи.

С недоумением и страхом м‑р Пикквик открыл загадочное послание и нашел в нем следующие строки, начертанные рукою несчастного друга:

«Любезный Пикквик!

Как любимец природы, щедро наделенный её благами, вы, мой друг, стоите на необозримой высоте перед слабыми смертными, и могучая душа ваша совершенно чужда весьма многих слабостей и недостатков, свойственных обыкновенным людям. Вы не знаете, почтенный друг и благоприятель, и даже не должны знать, что такое – потерять однажды навсегда очаровательное создание, способное любить пламенно, нежно, и попасть в то же время в хитро сплетенные сети коварно-безчестного человека, который, под маской дружбы, скрывал в своем сердце жало ядовитой змеи. Сраженный беспощадною судьбой, я разом испытал на себе влияние этих двух ужасных ударов.

Письмо, адресованное на мое имя в трактир „Кожаной бутылки“, что в Кобгеме, вероятно, дойдет до моих рук… если только буду существовать на этом свете. Мир для меня ненавистен, почтенный мой друг и благоприятель, и я был бы рад погрязнуть где-нибудь в пустыне или дремучем лесу. О, если бы судьба, сжалившись над несчастным, совсем исторгла меня из среды… простите меня – пожалейте! Жизнь для меня невыносима. Дух, горящий в нашей груди, есть, так сказать, рукоятка жезла, на котором человек, этот бедный носильщик нравственного мира, носить тяжелое бремя треволнений и сует житейских: сломайте рукоятку – бремя упадет, и носильщик не будет более способен идти в дальнейший путь. Такова натура человека, дражайший мой друг! Скажите очаровательной Рахили, – ах, опять, опять!

Треси Топман».

– Мы должны немедленно оставить это место, – сказал м‑р Пикквик, складывая письмо. – После того, что случилось, было бы вообще неприлично жить здесь; но теперь вдобавок мы обязаны отыскать своего друга.

И, сказав это, он быстро пошел домой.

Намерение президента немедленно распространилось по всему хутору. Напрасно м‑р Уардль и его дочери упрашивали пикквикистов погостить еще несколько дней: м‑р Пикквик был непреклонен. Важные дела, говорил он, требуют его личного присутствия в английской столице.

В эту минуту пришел на дачу старик пастор.

– Неужели вы точно едете? – сказал он, отведя в сторону м‑ра Пикквика.

М‑р Пикквик дал утвердительный ответ.

– В таком случае позвольте вам представить небольшой манускрипт, который я хотел было прочитать здесь в общем присутствии ваших друзей. Рукопись эта, вместе с некоторыми другими бумагами, досталась мне после смерти моего друга, доктора медицины, служившего в нашем провинуиальном сумасшедшем доме. Большую часть бумаг я сжег; но эта рукопись, по многим причинам, тщательно хранилась в моем портфеле. Вероятно, вы так же, как и я, будете сомневаться, точно ли она есть подлинное произведение сумасшедшего человека; но во всяком случае мне весьма приятно рекомендовать этот интересный памятник ученому вниманию вашего клуба.

М‑р Пикквик с благодарностью принял манускрипт и дружески расстался с обязательным пастором.

Гораздо труднее было расстаться с радушными и гостеприимными жителями Менор-Фарма. М‑р Пикквик поцеловал молодых девушек – мы хотели сказать: с отеческою нежностью, как будто они были его родные дочери; но это выражение по некоторым причинам оказывается неуместным, и потому надобно сказать просто: – Пикквик поцеловал молодых девушек, обнял старую леди с сыновнею нежностью, потрепал, по патриархальному обычаю, розовые щеки смазливых горничных и вложил в их руки более субстанциальные доказательства своего отеческого одобрения. Размен прощальных церемоний с самим хозяином счастливой семьи был чрезвычайно трогателен и радушен; но всего трогательнее было видеть, как прощался поэт Снодграс со всеми членами семейства и особенно с мисс Эмилией Уардль, начинавшей уже вполне понимать поэтические свойства молодого гостя.

Наконец, после многих возгласов, поцелуев, объятий, рукопожатий, друзья наши выбрались на открытый двор и медленными шагами выступили за ворота. Несколько раз оглядывались они на гостеприимный Менор-Фарм, и много воздушных поцелуев послал м‑р Снодграс в ответ на взмах белого платочка, беспрестанно появлявшегося в одном из верхних окон.

В Моггльтоне путешественники добыли колесницу, доставившую их в Рочестер без дальнейших приключений. Дорогой общая печаль их несколько утратила свою сокрушительную силу, и они уже могли, по прибытии в гостиницу, воспользоваться превосходным обедом, изготовленным на кухне «Золотого быка». Отобрав, наконец, необходимые справки относительно дальнейшей езды, друзья наши через несколько часов после обеда, отправились в Кобгем.

То была превосходная прогулка, так как июньский день склонялся к вечеру и на безоблачном небе солнце продолжало еще сиять во всем своем блеске. Путь наших друзей лежал через густой и тенистый лес, прохлаждаемый слегка свежим ветерком, шелестевшим между листьями, и оживляемый разнообразным пением птиц, порхавших с кустика на кустик. Мох и плющ толстыми слоями обвивались вокруг старых деревьев, и зеленый дерн расстилался шелковым ковром по мягкой земле. Путешественники подъезжали к открытому парку с древним замком, обнаружившим перед их глазами затейливые выдумки живописной архитектуры времен королевы Елисаветы. Со всех сторон виднелись тут длинные ряды столетних дубов и вязов; обширные стада оленей весело щипали свежую траву, и по временам испуганный заяц выбегал на долину с быстротой теней, бросаемых на землю облаками в солнечный ландшафт.

– О, если б все оскорбленные и страждущие от вероломства людей приходили со своей тоской на это поэтическое место, – я убежден, привязанность их к жизни возвратилась бы немедленно при одном взгляде на эти прелести природы:

Так воскликнул м‑р Пикквик, упоенный философическим очарованием и озаренный вдохновением счастливых мыслей.

– Я совершенно согласен с вами, – сказал м‑р Винкель.

– И нельзя не согласиться, – подтвердил м‑р Пикквик. – Это место придумано, как нарочно, для оживления страдающей души закоренелых мизантропов.

М‑р Снодграс и м‑р Винкель изъявили еще раз свое совершеннейшее согласие на глубокомысленное замечание президента.

Через несколько минут трое путешественников были уже подле деревенского трактира «Кожаной бутылки» и заботливо расспрашивали о своем друге.

– Томми, ведите джентльменов в общую залу, – сказала трактирщица.

Коренастый малый, двадцати лет с небольшим, отворил дверь в конце коридора и ввел путешественников в длинную низенькую комнату, меблированную по всем сторонам кожаными стульями с высокими спинками, и украшенную по стенам разнообразною коллекцией портретов и фигур самого фантастического свойства. На верхнем конце этой залы находился стол, на столе – белая скатерть деревенского изделия, на белой скатерти – жареная курица, ветчина, бутылка мадеры, две бутылки шотландского пива, и прочая, и прочая. За столом сидел не кто другой, как сам м‑р Топман, удивительно мало похожий на человека, проникнутого ненавистью к благам земной жизни.

При входе друзей м‑р Топман положил на стол ножик и вилку и с печальным видом вышел к ним на встречу.

– Я вовсе не рассчитывал на удовольствие встретить вас в здешней глуши, – сказал м‑р Топман, пожимая руку президента, – это очень любезно с вашей стороны.

– А! – воскликнул м‑р Пикквик, усаживаясь за стол и отирая крупные капли пота со своего чела. – Доканчивай свой обед и выходи со мной гулять: нам нужно поговорить наедине.

М‑р Топман, беспрекословно послушный повелениям президента, принялся с замечательною быстротой уничтожать одно за другим скромные блюда деревенского обеда. М‑р Пикквик между тем прохлаждал себя обильными возлияниями пива и мадеры. Лишь только обед приведен был к вожделенному концу, президент и член Пикквикского клуба отправились гулять, оставив своих друзей в зале «Кожаной бутылки».

Минут тридцать ходили они за оградой деревенской церкви, и, судя по жестам президента можно было догадаться, что м‑р Пикквик опровергал с особенною живостью возражения и доказательства своего упрямого противника. Мы не станем повторять подробностей этой одушевленной беседы, неизобразимой, конечно, ни пером, ни языком. Утомился ли м‑р Топман продолжительной ходьбой после сытного обеда, или он почувствовал решительную неспособность противиться красноречивым доказательствам великого мужа, дело остается под сомнением; только он уступил, наконец, во всем и признал над собою совершенную победу.

– Так и быть, – сказал он, – где бы ни пришлось провести мне остаток своих печальных дней, это, конечно, все равно. Вы непременно хотите пользоваться скромным обществом несчастного друга – пусть: я согласен разделять труды и опасности ваших предприятий.

М‑р Пикквик улыбнулся, пожал протянутую руку, и оба пошли назад к своим друзьям.

В эту самую минуту благодетельный случай помог м‑ру Пикквику сделать то бессмертное открытие, которое доставило громкую известность его клубу и распространило его антикварскую славу по всей вселенной. Они уже миновали ворота «Кожаной бутылки» и углубились гораздо далее в деревню, прежде чем вспомнили, где стоял деревенский трактир. Обернувшись назад, м‑р Пикквик вдруг увидел недалеко от дверей крестьянской хижины небольшой растреснувшийся камень, до половины погребенный в земле. Он остановился.

– Это очень странно, – сказал м‑р Пикквик.

– Что такое странно? – с беспокойством спросил м‑р Топман, озираясь во все стороны и не останавливаясь ни на каком определенном предмете. – Бог с вами, Пикквик, что такое?

М‑р Пикквик между тем, проникнутый энтузиазмом своего чудного открытия, стоял на коленях перед маленьким камнем и заботливо стирал с него пыль носовым платком.

– Надпись, надпись! – воскликнул м‑р Пиккзик.

– Возможно ли? – воскликнул м‑р Топман.

– Уж я могу различить, – продолжал м‑р Пикквик, вытирая камень и бросая пристальные взгляды через свои очки, – уж я могу различить крест и букву Б, и букву Т. Это очень важно, – сказал он, быстро вскочив на свои ноги. – Надпись отличается всеми признаками старины, и, быть может, она существовала за несколько веков до начала деревни. Надобно воспользоваться этим обстоятельством.

М‑р Пикквик постучался в дверь избы. Явился крестьянин.

– Не знаете ли вы, мой друг, каким образом попал сюда этот камень? – спросил м‑р Пикквик благосклонным тоном.

– Нет, сэр, не знаю, – отвечал учтиво спрошенный. – Он, кажись, лежал здесь еще прежде, чем родился мой отец.

М‑р Пикквик бросил на своего товарища торжествующий взгляд.

– Послушайте, любезный, – продолжал м‑р Пикквик взволнованным тоном, – ведь этот камень, я полагаю, вам не слишком нужен: не можете ли вы продать его?

– Да кто-ж его купит? – спросил простодушный крестьянин.

– Я дам вам десять шиллингов, – сказал м‑р Пикквик с лукавым видом, – если вы потрудитесь отрыть его для меня.

Глупый человек вытаращил глаза, взял деньги и отвесил низкий поклон щедрому джентльмену, не думая и не гадая, какую драгоценность уступал он за ничтожную сумму ученому свету. М‑р Пикквик собственными руками поднял отрытый камень, очистил с него мох и, воротясь в трактир, положил его на стол.

В несколько минут драгоценный камень был вымыт, вычищен, выхолен, и восторг пикквикистов выразился самыми энергическими знаками, когда общие их усилия увенчались вожделенным успехом. Камень был неровен, растреснулся, и неправильные буквы таращились вкривь и вкось; при всем том, ученые мужи могли ясно разобрать остаток следующей надписи:

+

Б И Л С Т У

M С П Р

И Л Ж

И Л

З Д Е С В О Т А

В Р О.

М‑р Пикквик сидел, потирая руки, и с невыразимым наслаждением смотрел на сокровище, отысканное им. Честолюбие его было теперь удовлетворено в одном из самых главных пунктов. В стране, изобилующей многочисленными остатками средних веков, в бедной деревушке, поселившейся на классической почве старины – он… он… президент Пикквикского клуба, открыл весьма загадочную и во всех возможных отношениях любопытную надпись, ускользавшую до сих пор от наблюдения стольких ученых мужей, предшествовавших ему на поприще археологических разысканий. Драгоценный камень должен будет объяснить какой-нибудь запутанный факт в европейской истории средних веков, и – почему знать? быть может, суждено ему изменить самый взгляд на критическую разработку исторических материалов. М‑р Пикквик смотрел во все глаза и едва верил своим чувствам.

– Ну, господа, – сказал он наконец, – это дает решительное направление моим мыслям: завтра мы должны возвратиться в Лондон.

– Завтра! – воскликнули в один голос изумленные ученики.