Новые материалы к биографии Чарлза Дарвина

«Автобиография» Чарлза Дарвина – в том виде, в каком она была опубликована в 1887 г. Френсисом Дарвином в первом томе L. L., – явилась, несомненно, одним из важнейших источников для всех без исключения авторов многочисленных жизнеописаний Дарвина с 80-х годов XIX века и до наших дней. Объяснение этому заключается прежде всего в прямоте, правдивости, искренности, простоте и скромности, которые овевают повесть Дарвина о самом себе. Если не считать немногочисленных, по большей части незначительных и притом вполне естественных ошибок в датах, именах и т. п., на каждое слово Дарвина можно вполне положиться, каждый сообщаемый Дарвином факт находит подтверждение в многочисленных других дарвиновских документах – его дневниках, записных книжках, переписке, в воспоминаниях о нем его родных и друзей, а также многочисленных посетителей Дауна и корреспондентов Дарвина и т.д.

Однако как уже было указано в предисловии, «Автобиография» представляет собою лишь значительно сокращенный и в некоторой мере литературно обработанный текст «Воспоминаний о развитии моего ума и характера» Ч. Дарвина. Вполне естественно поэтому ожидать, что для биографов Дарвина, для историков эволюционного учения, биологии и естествознания в целом, наконец, для всех, кто интересуется жизнью и творчеством Дарвина, еще большее значение, чем «Автобиография», представит полный, пока еще остающийся в Англии неопубликованным текст «Воспоминаний» Дарвина.

Существенной особенностью «Воспоминаний» – в отличие от «Автобиографии» – является тенденция Дарвина внимательно всмотреться в свой духовно-этический облик и, поскольку это представлялось ему возможным, проследить развитие некоторых сторон своего мировоззрения и характера с детства и до старости. Обильный материал для характеристики «ума и характера» Дарвина, а вернее – его мировоззрения и его психических особенностей, дают воспоминания Дарвина о его поведении в детстве, о его отношении к литературе, искусству и к вопросам морали в науке, его воспоминания об отце, старшем брате и капитане Фиц-Рое, и в особенности раздел «Воспоминаний», посвященный отношению Ч. Дарвина к религии и те краткие, но многозначительные характеристики ряда видных ученых и других деятелей Англии, которые с такой щедростью даны Ч. Дарвином в его «Воспоминаниях о развитии моего ума и характера», но которые либо значительно сокращены, либо полностью опущены Френсисом Дарвином в тексте «Автобиографии». Большой материал для характеристики отношения Дарвина к труду дают некоторые замечания в его «Дневнике» и вся система погодных записей «Дневника».

Склонность к самонаблюдению и стремление проследить генезис своих основных психических особенностей возникли, несомненно, у Ч. Дарвина уже в молодые годы. Мы знаем, во всяком случае, что уже в 1838 г., когда Дарвину исполнилось только двадцать девять лет, он приступил к составлению своих «Воспоминаний», которые, однако, довел тогда лишь до середины 1820 г., т. е. до того времени, когда ему исполнилось одиннадцать лет. В этих воспоминаниях о раннем детстве, текст которых был обнаружен Френсисом Дарвином среди бумаг отца при перевозке их из Дауна в Кембридж, уже ясно обозначился интерес Ч. Дарвина к истории возникновения и развития у него различных вкусов и навыков, интерес, который впоследствии получил значительно более выраженный характер в «Воспоминаниях о развитии моего ума и характера».

То обстоятельство, что Дарвин сразу же оборвал работу над воспоминаниями о раннем детстве, свидетельствует не только о крайней занятости его. Несомненно, 1837–1842 годы были в жизни Ч. Дарвина временем исключительной активности и многообразной научно-литературной деятельности, оставлявшей ему мало досуга. Можно думать, однако, что главной причиной прекращения этой работы послужило другое: вероятно, приступив к описанию своей жизни и своего духовного развития в 1838 г., Дарвин уже очень скоро понял, что в возрасте двадцати девяти лет делать это преждевременно. Но самую мысль о составлении в том или ином отдаленном будущем автобиографических «Воспоминаний» он не оставил, и быть может именно этим объясняется тот факт, что в том же 1838 г. он приступил к составлению дневника своей жизни и работы, того «Дневника», который только сейчас впервые увидит свет – в переводе на русский язык – в настоящей книге. Вероятно, Дарвин вместо составления «Воспоминаний» решил ограничиться «Дневником», который когда-нибудь впоследствии послужит ему хронологической канвой и основной памяткой при составлении «Воспоминаний». Проявляя, как и всегда в своей работе, чрезвычайную методичность, Дарвин не прекращал в течение всей жизни из года в год аккуратно заполнять столбцы своего «Дневника» то более, то менее подробно. Начав его в 1838 г. и кратко записав главные события своей жизни до 1837 г., он сделал последнюю запись в «Дневнике» 13–20 декабря 1881 г., за четыре месяца до смерти. Несомненно, «Дневник» был использован Дарвином в 1876 г., когда он впервые написал основной текст «Воспоминаний», и затем в 1878–1879 и в 1881 гг., когда им были написаны главные крупные вставки и дополнения к «Воспоминаниям».

Задача настоящей статьи – обратить внимание читателей на те наиболее существенные новые данные, которые можно извлечь из публикуемых в этой книге двух документов Ч. Дарвина – «Воспоминаний» и «Дневника» – для характеристики его мировоззрения и его личности. В первую очередь мы остановимся на данных, позволяющих уяснить отношение Дарвина к религии. Мы частично используем для этого весь раздел «Воспоминаний», названный Дарвином «Религиозные взгляды», поскольку раздел этот даже в опубликованном ранее сокращенном виде мало известен широким кругам читателей, но будем особо отмечать те отрывки раздела о религии, которые до настоящего времени остаются неопубликованными на английском языке.

Дарвин начинает эту часть своих «Воспоминаний» заявлением, что в течение двух лет его холостой жизни в Лондоне, с 7 марта 1837 г. до 29 января 1939 г., ему «пришлось много размышлять о религии». В «Дневнике» мы находим за указанный период времени только одну запись, позволяющую уточнить то время, когда Дарвин «много размышлял о религии»: это было «в течение всего сентября» и «в начале октября» 1838 г. Возможно, впрочем, что записи в «Дневнике» от 23 июня и 1 августа того же года, в которых говорится о «метафизических изысканиях» и «метафизических вопросах», также относятся к размышлениям о религии. Так или иначе, но можно с несомненностью установить, что период особенно интенсивных размышлений Дарвина над вопросами религии приходится на то время, когда он закончил уже свою «Первую записную книжку по вопросу о трансмутации видов», которую, как известно, он вел с июля 1837 г. до февраля 1838 г. Если же учесть слова Дарвина в «Воспоминаниях» о том, что он много размышлял о религии с начала марта 1837 г., то становится ясным, что размышления эти стояли в тесной, непосредственной связи с размышлениями его над вопросами о происхождении многообразия и целесообразности органического мира. Иными словами, с самого начала своей работы над теорией эволюции – это следует подчеркнуть – Дарвин, отказавшись от креационизма – учения о неизменности организмов, их первозданном многообразии и изначальной целесообразности, понял, что он тем самым поставлен в необходимость решительно порвать и с какими бы то ни было религиозными верованиями.

Следует, впрочем, отметить, что уже с юных лет Дарвин относился к религии в достаточной мере формально.

Из «Автобиографии» Дарвина хорошо известен его рассказ о том, как по настоянию своего отца, доктора Роберта Дарвина, Чарлз перешел в возрасте девятнадцати лет из Эдинбургского в Кембриджский университет для подготовки в священники. Это предложение было сделано Чарлзу отцом по той причине, что после двух лет пребывания на медицинском факультете Эдинбургского университета Чарлзу стало ясно, что карьера врача его не привлекает. Он просил у отца разрешения в течение известного времени обдумать вопрос и, ознакомившись с некоторыми богословскими сочинениями, пришел к выводу, что у него нет возражений против карьеры священника, тем более что у него, как он говорит в «Автобиографии», «не было в то время ни малейшего сомнения в буквальной истинности каждого слова Библии». Поэтому, заключает Дарвин, «я очень скоро убедил себя в том, что наше вероучение [т. е. англиканское исповедание] необходимо считать полностью приемлемым».

Весь этот рассказ Дарвина принимает, однако, существенно иной характер в свете имеющихся в «Воспоминаниях», но отсутствующих в «Автобиографии» двух фраз, которые следуют непосредственно за только что приведенными. В этих двух фразах Дарвин говорит следующее: «Меня, однако, поражало, насколько нелогично говорить, что я верю в то, чего я не могу понять и что фактически вообще не поддается пониманию. Я мог бы с полной правдивостью сказать, что у меня не было никакого желания оспаривать ту или иную религиозную догму, но никогда не был я таким дураком, чтобы чувствовать или говорить: Credo quia incredibile [т. e. «Bepyю, потому что это невероятно»].

Ясно, таким образом, что и «веру» Дарвина в «буквальную истинность каждого слова Библии» и «полное принятие» им англиканского исповедания надо принимать с серьезными оговорками. По существу мы имеем дело с безразличным отношением к вопросам религии, с известного рода религиозным индифферентизмом юного Дарвина или с такого рода пассивностью, когда готов принять известное положение, хотя активно, своим разумом и волей, его и не поддерживаешь. Для Дарвина, как и для его отца, который, как мы увидим дальше, также был, по свидетельству самого Чарлза, человеком неверующим, выбор карьеры священника был вопросом выбора профессии, а не вопросом тех или иных убеждений. В те времена в Англии карьеры врача и священника (особенно сельского священника) были очень широко распространены среди интеллигенции. Карьера сельского священника тем более улыбалась Дарвину, что она оставляла достаточно досуга, позволявшего заниматься наукой – изучением природы, археологии, истории своего прихода и т. п. Дарвин знал много примеров этого рода, да и среди крупных естествоиспытателей – учителей Дарвина в Эдинбурге и (позже) в Кембридже – было немало «преподобных».

Путешествие на много лет отвлекло Дарвина от вопроса о подыскании для себя какого-либо сельского прихода, как это сделали многие из его товарищей по Кембриджскому колледжу Христа, которые, как и он, увлекались естествознанием. После путешествия он быстро стал известным и признанным геологом и зоологом, и мысль о карьере священника как-то сама собой отпала не только у Дарвина, но и у всех членов его семьи, включая отца. Однако теперь вопрос о религии встал перед Дарвином уже по существу, а не формально, поскольку он всем ходом своих научных исследований был приведен к необходимости признать историческое развитие органического мира, т. е. учение, в корне противоречившее всякой религиозной концепции как концепции метафизической. До нас, к сожалению, не дошла «Записная книжка, относящаяся к метафизическим изысканиям», которую Дарвин начал вести, как он говорит в своем «Дневнике», в Шрусбери во второй половине июля 1838 года. В «Воспоминаниях» же, в 1876 г., он говорит, что его отход от религии в 30-х годах начался в форме критико-скептического отношения к книгам Старого и Нового Завета, т. е. к Библии и Евангелию.

В «Жизни и письмах» (L. L., т. I, стр. 308) фраза о Ветхом Завете в результате значительных сокращений почти утратила сходство с оригиналом и имеет следующий вид: «Я постепенно пришел к сознанию того, что Ветхий Завет заслуживает доверия не в большей мере, чем священные книги индусов». В действительности же в рукописи «Воспоминаний» Дарвина фраза эта выглядит так: «Я постепенно пришел к сознанию того, что Ветхий Завет – с его до очевидности ложной историей мира, с его Вавилонской башней, радугой в качестве знамения Завета и с его приписыванием Богу чувств мстительного тирана – заслуживает доверия не в большей мере, чем священные книги индусов или верования какого-нибудь дикаря». Таким образом, в 1836–1838 гг. у Дарвина, как мы видим, уже не только не было веры «в буквальную истинность каждого слова Библии», а наоборот, развилось отчетливое понимание того, что библейские рассказы – не более чем литературно оформленные мифы древнейшей, первобытной религии, аналогичные мифам древних индусов и верованиям первобытных народов.

Точно так же, постепенно, хотя и значительно медленнее и преодолевая известное внутреннее сопротивление, Дарвин (начиная приблизительно с того же 1838 г.) «перестал верить в христианство как божественное откровение». Примечательно и здесь одно место, опущенное в L. L. Дарвин говорит, что, став «совершенно неверующим», он уже не мог понять людей, которые, осознав противоречивость и невероятность евангельских рассказов, тем не менее испытывают желание получить доказательства того, что христианство является «истинным учением». Если, говорит Дарвин, это учение истинно, то «незамысловатый текст Евангелия показывает, по-видимому, что люди неверующие – а в их число надо было бы включить моего отца, моего брата и всех моих лучших друзей – эсхатологически [т. е. в силу возмездия при «вечном суде»] потерпят наказание». И выражая свое глубокое презрение и отвращение к подобного рода «истинной религии», Дарвин восклицает: «Это учение отвратительно!»

Приведенное место «Воспоминаний» представляет исключительно большой интерес прежде всего как прямое, непосредственное свидетельство Дарвина о том, что не только он сам, но и его отец, старший брат и ближайшие друзья, т. е. такие люди, как Лайелль, Гукер, Гексли, были людьми неверующими. Во-вторых, интересно сопоставить это место с дальнейшими высказываниями Дарвина и его ссылкой на то, что работы Тэйлора и Спенсера позволяют проследить возникновение первобытных религиозных верований. Из этого сопоставления следует, что Дарвин отчетливо представлял себе существование генетической связи между так называемыми «высшими религиями», с одной стороны, и верованиями первобытного человека – с другой, между идеей возмездия во время «вечного суда» в «конце мира», с одной стороны, и страхом дикаря перед «таинственными силами» и его стремлением умилостивить эти силы при помощи различных жертвоприношений, вплоть до человеческих, – с другой.

Мстящий и карающий Бог, Бог, сеющий в мире бесконечные страдания ни в чем неповинных живых существ, вряд ли соответствует представлению о всемогущем, всезнающем и всеблагом существе, каким рисуют Бога различные религии. Некоторые религиозные мыслители, говорит Дарвин, доказывали, «будто страдание служит нравственному совершенствованию человека. Но число людей в мире ничтожно по сравнению с числом всех других чувствующих существ, а им часто приходится очень тяжело страдать без какого бы то ни было отношения к вопросу о нравственном совершенствовании… предположение, что благожелательность Бога не безгранична, отталкивает наше сознание, ибо какое преимущество могли бы представлять страдания миллионов низших животных на протяжении почти бесконечного времени. Этот весьма древний довод против существования некой разумной Первопричины, основанный на наличии в мире страдания, кажется мне очень сильным, между тем как это наличие большого количества страданий… прекрасно согласуется с той точкой зрения, согласно которой все органические существа развились путем изменения и естественного отбора». Этот пример наглядно показывает, что для Дарвина научное, эволюционное объяснение таких биологических явлений, как наличие неизбежных страданий животных в борьбе за существование или целесообразность в строении и жизнедеятельности растений и животных, было прямой антитезой объяснения религиозного, телеологического, метафизического.