Вопрос, насколько широко и быстро население Северных Нидерландов оставило старую веру ради новой, довольно сложен, но мы можем коротко заметить, что правящее кальвинистское меньшинство оказывало всевозможные виды давления и на аристократию, и на трудящихся, дабы побудить их принять новый порядок. А поскольку все городские и правительственные должности были зарезервированы за теми, кто исповедовал ортодоксальный кальвинизм, одно лишь это являлось для городского правящего сословия стимулом к приспособленчеству. Такая тенденция усилилась благодаря религиозно-политическому кризису 1618–1619 гг., когда успешный переворот принца Морица против Олденбарневелта^[7] и проведение собора в Дордрехте усилили влияние кальвинистского духовенства и их мирских сторонников. Ко времени подписания в 1648 г. Мюнстерского договора подавляющее большинство правящего сословия стало исповедовать – хоть и не всегда с явной активностью – кальвинизм. На другом конце социальной лестницы весь контроль управления благотворительными организациями и помощью бедным после более или менее длительного промежутка времени и изгнания католического духовенства с конфискацией их монастырей, богаделен и благотворительных фондов оказался в руках кальвинистского духовенства и мирян-кальвинистов. И это стимулировало множество городских тружеников, особенно безработных и тех, кто страдал от сезонной безработицы (вроде рыбаков и моряков), приспосабливаться к новой вере только из-за куска хлеба ради себя и своих семей. Обучение и учебная программа начальных школ, многие из которых разместились в конфискованных у католической церкви зданиях, также оказались под контролем убежденных кальвинистов. И эта мера не могла не усилить влияние «реформированной религии» на подрастающие поколения из числа всех сословий.

Последние исследования Энно ван Гелдера и А.Л.Е. Верхайдена относительно социального происхождения 12 302 жертв, осужденных на смерть пресловутым Кровавым советом (Comseil des Troubles) в 1567–1573 гг., показали, что в 1560-х гг. значительный срез населения Нидерландов проявлял свою враждебность к Римско-католической церкви, как пассивно, так и активно. Дворянство, торговцы, врачи, юристы, аптекари, ювелиры, плотники, каменщики, стригали овец и люди других профессий и ремесел присутствовали здесь в больших количествах. И хотя подавляющее их большинство, возможно, и не являлось кальвинистами, похоже, что те из них, кто пережил изгнание или тюремное заключение, впоследствии стали ими в тех городах, где морские гёзы старались насадить правление «избранников Божьих». При сложившихся условиях распространение протестантизма в городах шло неизбежно быстрее, чем в сельской местности, а особенно медленно в районах, где землевладельцы оставались верны старой вере и где их примеру следовали арендаторы. Таким образом, продвижение новой веры в Северных Нидерландах носило неоднородный характер. Так что довольно сомнительно, чтобы ко времени подписания Мюнстерского договора протестанты всех направлений обладали хотя бы незначительным большинством над теми своими согражданами, которые оставались преданными католицизму или примирились с Римом.

Поскольку влияние городского правящего сословия после вспышки восстания против Испании пошатнулось лишь на краткое время, и поскольку правители фактически смогли упрочить свою позицию во время Восьмидесятилетней войны, то, быть может, стоит также более детально рассмотреть их функции и гражданский статус на примере провинции Голландия, как наиболее важной. Города этой провинции еще с конца Средневековья управлялись советами, состоявшими из 30–40 «самых состоятельных и уважаемых граждан», которых выбирали среди «мудрых и богатых» бюргеров каждого из городов. Их посты являлись пожизненными или пока эти люди не переезжали жить куда-то в другое место. В таком случае их коллеги заполняли образовавшиеся вакансии кем-то из числа бюргеров такого же, как и у них, социального статуса. Такие городские советники, или правители, ежегодно выбирали из собственного числа бургомистра и олдерменов – членов городского управления, которые формировали муниципальное управление, – магистрат и в чьи основные обязанности входили отправление правосудия и политика местного налогообложения собственных горожан. Порядок поддерживался силами отрядов гражданской милиции или гражданской гвардии, наподобие ополчений английских горожан, однако ими командовали – естественно, в более высоких званиях – члены правящего сословия. Местные бургомистры зачастую действовали наподобие полковников schutterij, как называлась эта гражданская гвардия, а как они выглядели, нам известно по таким картинам, как «Ночной дозор» Рембрандта (1642) и «Групповой портрет офицеров стрелковой роты Св. Адриана» Франса Хальса.

Когда в 1581 г. Голландские штаты официально отказались от своей лояльности королю Филиппу II Испанскому, они также ввели закон, запрещающий городским советникам совещаться с представителями гильдий (откуда и сами они изначально вышли в Средние века) или гражданской гвардии (как таковой) по любым вопросам, касающимся провинции в целом. Таким образом, правители извлекли для себя пользу из борьбы с Испанией, укрепив свое положение в качестве бессменной бюргерской олигархии и лишив рядовых граждан права голоса как в местной, так и в провинциальной администрации. С некоторыми различиями в таких деталях, как количество бургомистров (от одного до четырех) и олдерменов (от семи до двенадцати), подобная система патрицианского правления была одинакова во всех городах двух приморских провинций. Следует также добавить, что на протяжении XVII столетия большая часть земель Голландии, Зеландии и Утрехта оказалась скупленной городскими капиталистами из правящего сословия, что дало им возможность использовать городские советы в целях стимулирования развития торговли и промышленности в городах – в ущерб расходам на кустарный промысел и сельское хозяйство.

Штаты каждой из семи провинций являлись суверенными. В Голландии штаты состояли из депутаций, представленных правителями 18 городов, и еще одной делегации, представлявшей провинциальную знать. Каждый город мог послать сколь угодно большую делегацию, однако каждая из них обладала только одним голосом. Точно так же в Зеландии все города, кроме одного, имели право голоса. В Гелдерланде знать, а во Фрисландии фермеры-землевладельцы обладали намного большим влиянием, а в других материковых провинциях имелись и более значительные различия. Но даже там, где представители городской знати оказались не в большинстве, как это было в двух приморских провинциях, они обычно обладали некоторой властью благодаря своему экономическому влиянию. Городские магистраты выбирались муниципальными советами, а сельские и судебные должностные лица штатами провинций. Таким образом, как писал профессор Г.Я. Ренье, признание суверенитета провинциальных штатов означало верховенство во всей Голландской республике между 1581 и 1795 гг. верхней прослойки среднего класса. Или, как подает это доктор Б.М. Влекк, на самом деле Голландская республика управлялась олигархами числом около 10 тысяч человек, монополизировавшими практически все важные провинциальные и муниципальные должности.

Международная политика находилась в руках Генеральных штатов в Гааге с тех пор, как вошедшие в Утрехтскую унию 1579 г.^[8] мятежные провинции договорились предстать единым фронтом – по крайней мере, в этой сфере – перед внешним миром. Генеральные штаты являлись всего лишь собранием депутатов от семи суверенных провинций, тесно связанных рамками наставлений, полученных от своих провинций. Любое решение, затрагивавшее «сообщество» или унию в целом, чтобы стать действительным, должно было пройти через открытое голосование. В случае несогласия или когда предложение оказывалось спорным в плане полномочий делегатов, они должны были вернуться в свои провинциальные собрания для дальнейших консультаций и получения новых инструкций. В свою очередь, провинциальным штатам, прежде чем прийти к решению, приходилось довольно часто адресовать вопрос к городским советам. Ни одна из провинций не считала себя обязанной подчиняться решениям Генеральных штатов до тех пор, пока их собственная делегация не даст на них своего согласия. Каждая делегация имела только один голос, точнее, голос, который считался одним.

Не считая мало что решавшего Государственного совета, Генеральные штаты являлись единственным национальным органом управления Голландской республики. И им было непросто эффективно работать при возникновении конфликтов провинциальных интересов или порой даже тогда, когда они попросту не совпадали. Когда заходили в тупик или наступал кризис, какой-нибудь сильной личности или влиятельной группе приходилось брать на себя руководство и навязывать решение, отчасти силой авторитета, отчасти принуждением. Двумя несомненными силами поддержки подобного руководства являлись провинция Голландия и дом Оранских. Первая несла на себе 58 процентов финансовых расходов республики теоретически, на практике же значительно больше. Чрезвычайное экономическое значение Амстердама, начиная примерно с 1585 г., давало этому городу превалирующее значение как в штатах провинции Голландия, так и в Генеральных штатах. Поэтому, при прочих равных условиях, провинция Голландия – что, по сути, часто означало город Амстердам – имела тенденцию брать руководство на себя. Она осуществляла его через высших представителей власти, обычно называвшихся Raadpensionaris – великие пенсионарии^[9], работавших в сотрудничестве с небольшим комитетом, назначенным Генеральными штатами. Экономическое превосходство провинции Голландия стало основой политической власти для Яна ван Олденбарневелта (Иоганна Олденбарнвелде) после смерти Вильгельма I в 1584 г. и для Яна де Витта^[10] после смерти Вильгельма II в 1650 г.

Положение дома Оранских в олигархической республике было весьма специфичным, если не сказать больше. Как штатгальтер одной или более провинций и фактический главнокомандующий вооруженными силами, принц являлся служащим и провинциальных, и Генеральных штатов, однако он имел влиятельный (а в некоторых случаях и решающий) голос в назначении некоторых членов этих учреждений. Принцы Оранские, в силу своего происхождения, богатства, авторитета и военного мастерства – действительного или потенциального, неизбежно оказывались в фокусе монархистских настроений, широко распространенных среди тех представителей высшего сословия, кто страстно жаждал придворной жизни и коронованного правителя, и среди тех людей из низших сословий, кто питал большее уважение к принцу крови, чем к принцу-торговцу. В связи с этим вполне возможно, что прооранжистские настроения среди беднейших слоев трудящихся объясняются скорее их неприязнью к правящим бюргерам-олигархам, нежели чем-либо еще. Со своей стороны, принцы Оранские, несмотря на то что после 1644 г. они имели обыкновение вступать в браки с членами иностранных королевских семей, во многом находились под влиянием мировоззрения и менталитета бюргеров-олигархов, с которыми их так сильно сблизила работа в правительстве и от чьей поддержки во многом зависело их собственное положение.

Когда принц Оранский и высшие должностные лица провинции Голландии находились в дружеском партнерстве, как это было при Вильгельме I и Олденбарневелте и еще раз, во времена Вильгельма III и Антония Хейнсиуса, тогда и Генеральные, и провинциальные штаты обычно можно было склонить к следованию предопределенной политике. Но когда между этими выдающимися личностями возникали трения или когда кто-то из них не проявлял бесспорного превосходства (как принц Мориц в 1618–1625, Ян де Витт в 1654–1668 и Вильгельм III в 1672–1678 гг.), тогда извечная ревность между Голландией и Зеландией, или между этими двумя приморскими провинциями и остальными пятью, или общая нелюбовь к Амстердаму – часто чрезмерная – имели тенденцию превратить свободно объединенные Соединенные провинции в то, что Уильям Темпл окрестил термином «Разъединенные провинции». Даже в лучшие времена их можно было бы точнее охарактеризовать как «Союзные», а не «Соединенные». Более того, даже когда штатгальтеры осуществляли неоспоримое политическое управление, они в проведении своей политики зависели от правящего класса – в финансовом и экономическом смысле.

Они могли внедрить в Генеральные штаты своих личных друзей из числа бюргеров-олигархов и земельной аристократии, но не могли разрушить экономическое могущество верхней прослойки среднего класса, которое делало богатых бюргеров – а не благородных штатгальтеров – последней инстанцией в решении судьбы республики.

Хотя взятие Брилле (Бриля) и ряда других городов морскими гёзами летом 1572 г. ознаменовало начало успешного вооруженного сопротивления Испании, остается спорным вопрос, до какой степени изначальный мятеж Нидерландов может быть описан как приветствуемое массами движение. Имело место довольно широкое и (в некоторых местах) глубоко укоренившееся недовольство Римско-католической церковью среди всех сословий, что показывает факт появления приверженцев лютеранства, анабаптизма, кальвинизма и прочих форм ереси во всех слоях общества. Однако такое недовольство старой религией не всегда и не везде предполагало отмену служения мессы, обета безбрачия священнослужителей и запрет религиозных орденов. Во многих местах воинствующие кальвинисты всегда находились в меньшинстве, как и – если уж на то пошло – воинствующие католики. И бюргеры, и ремесленники обычно предпочитали не религиозную свободу, а политическую, хотя подавляющее большинство ни тех ни других не переваривало учреждение Священной канцелярии инквизиции. Следует также признать, что довольно много аристократов и знати примкнуло к мятежу, что обеспечило его столь необходимым руководством. Успехи морских гёзов в 1572 г. в значительной степени обязаны тому факту, что, хотя все это пестрое сборище воинствующих протестантов – дворян, бюргеров, ремесленников, крестьян и моряков с пиратскими наклонностями – было незваными гостями для представителей высших и средних классов городов Голландии и Зеландии, которые принимали их с великой неохотой, перспектива размещения у них испанских солдат и учреждения инквизиции все же была им еще более отвратительна.

Городские трудящиеся и безработные – количество которых неизбежно возросло в годы политико-религиозных неурядиц и высоких цен – явно мало что теряли, присоединяясь к морским тезам. Голод и безработица особенно широко распространились в 1567–1572 гг., когда на экономическое и социальное положение Нидерландов неблагоприятно повлияли разрыв экономических связей с Англией, проблемы с торговлей на Балтике, эпидемия чумы 1571 г. и высокие цены на зерно в 1571 и 1572 гг. Последней каплей стала угроза обложения налогом на торговлю, прозванным «десятиной Альбы» и созданным по образцу испанской алькабалы (налога на торговые сделки), который Альба начал вводить весной 1572 г., хотя его сборы продвинулись не слишком далеко, когда вспыхнуло восстание. Более того, когда городские советы под давлением воинствующих кальвинистов поддержали курс на восстание, у бедняков и занимавших низкое общественное положение граждан появились дополнительные причины следовать за теми единственными людьми, кто мог дать им работу и средства к существованию. С другой стороны, в городах, заново захваченных испанскими войсками, многие представители всех сословий не сочли особо трудным приспособить свои религиозные убеждения к учениям римской церкви, теперь обновленной и очищенной реформами, проведенными согласно решениям Тридентского собора^[11]. И если бесчинства испанской и итальянской солдатни Альбы вынудили многих из тех, кто предпочел бы соблюдать нейтралитет, встать на сторону мятежников, аналогичные жестокости морских гёзов побудили многих из других колеблющихся вернуться к повиновению церкви и королю. Тридентский собор считается отправной точкой контрреформации.

Карта 2.

Сфера деятельности Голландской Ост-Индской компании

Как мы отмечали выше, изначально кальвинизм обрел себе больше последователей в Южных Нидерландах, чем в северных провинциях. На самом деле разделение, которое произошло окончательно, поначалу, казалось, должно было формироваться по оси восток – запад, а не север – юг. В Антверпене существовало сильное кальвинистское сообщество, тогда как Амстердам придерживался католицизма. Восточные провинции, включая современный, исключительно протестантский северо-восток, некоторое время оставались преимущественно католическими. Однако отвоевание герцогом Пармским^[12] Фландрии, Брабанта и части северо-востока в 1580 г. не смогло продвинуться дальше прочной естественной линии обороны, состоящей из рек Шельда, Маас, Рейн и Эйссел вместе с болотами Южной Фрисландии. После смерти герцога Пармского в 1592 г. принц Мориц смог завершить завоевание северо-востока, а его преемник, Фредерик Генрих^[13], приобрел некоторую выгоду на юге, включая оплот католицизма, Маастрихт (провинция Лимбург). Тем не менее испанская угроза центральным районам северных провинций не была устранена до отвоевания города Бреда (провинция Северный Брабант) в 1637 г.

Фредерик Генрих, как и Вильгельм Молчаливый, был намерен гарантировать разумную терпимость к открытому вероисповеданию католицизма в районах, выведенных из-под испанского контроля, надеясь таким образом побудить «Послушные провинции» воссоединиться с самопровозглашенными Соединенными провинциями свободных Нидерландов. К сожалению, наиболее фанатичные элементы среди кальвинистов имели достаточное влияние, чтобы не допустить хоть сколь-нибудь значительного претворения в жизнь подобной политики.

Католики, жители Генералитетских земель, как были названы завоеванные районы, не имели никаких политических или избирательных прав и не могли принимать серьезного участия ни в экономической, ни в интеллектуальной жизни Голландской республики. Испанские правители Южных Нидерландов, со своей стороны, были еще более решительно настроены искоренить ересь в провинциях, контролируемых церковью и королем; в результате симпатизировавшие протестантству люди эмигрировали на север или на восток, и в провинциях, управлявшихся из Брюсселя, кальвинизм прекратил свое существование. Эти ожесточенные беженцы-кальвинисты с юга значительно усилили влияние своих воинственно настроенных единоверцев на севере, которые были решительно настроены на воссоединение всех 17 провинций на основе непререкаемого главенства кальвинизма как в вере, так и в государстве. Таким образом, Нижние Земли (Нидерланды) оказались разделены