Цитаты из книги «Уцелевший»

Текст на экране студийного телетекста взят в основном из моей автобиографии, которую я не писал. Кошмарное детство, которого у меня не было. Согласно телетексту, все члены Церкви Истинной Веры сейчас дружно горят в Аду.

У меня онемели руки. Я не чувствую своего лица. Язык – какой-то чужой. Еле ворочается во рту. Губы вообще омертвели. Околоротовая парестезия. Побочные эффекты. Ступни онемели, я их не чувствую. Периферийная парестезия. Мое тело – как будто вообще не мое. Такое же отстраненное и далекое, как мое изображение на студийном мониторе: вот он я, в черном костюме, сижу

Она читала про унизительную проверку, когда тебя раздевают догола и продают, как раба. Мне тогда было всего семнадцать-восемнадцать лет, и все эти люди, все члены церковной общины, таращились на меня голого. На голого раба, говорит она. На раба. Голого. С того места, где я сижу, я вижу агента, как раз над плечом журналистки. Вокруг него, в темноте, собрались сценаристы. Одетые.

Журналистка сидит напротив. У нее коротковатые ноги. Уши скрыты под волосами, видны только мочки с серьгами. Все свои трудности и проблемы она держит в себе. Все ее недостатки тщательно скрыты. От нее пахнет только лаком для волос. Даже ее дыхание пахнет лаком для волос. Она сидит, положив ногу на ногу. Руки сложены на коленях. Она вся свернута и уложена, как оригами из плоти и крови.

По словам моего личного тренера, лучший способ достать запрещенные стероиды – найти кота, больного лейкемией, и отнести его к ветеринару. Зверюге пропишут стероиды

Главный вопрос, который теперь задают себе люди, это не «В чем смысл существования?», – говорят губы. – Главный вопрос – это «Откуда эта цитата?».

Будущее – оно совершенно безрадостное. Очень скоро у нас у всех даже мысли будут одинаковые, причем у всех – одновременно. Мы придем к совершенной гармонии. Синхронизируемся. Соединимся. Все станут равны. Все – одинаковые. Как муравьи. Или овцы в стаде.

Мы все смотрим одни и те же телепередачи, – говорят губы. – Слушаем одни и те же программы по радио, все разговоры у нас – об одном и том же. В жизни уже не осталось сюрпризов. Все то же самое. Одни повторы. Там, в дырке, – красные губы. Они говорят: – Мы все выросли на одних и тех же телешоу. Это как будто нам всем вживили одну и ту же память. Мы не помним почти ничего из детства, но зато помним все, что происходило в комедийных сериалах. Цели у нас у всех более-менее одинаковые. И страхи тоже.

На стене написано: я ебал Сэнди Мур. А вокруг – еще десять приписок: я тоже. И вопрос: а кто-нибудь здесь не ебал Сэнди Мур? И рядом ответ: я не ебал. А рядом ответ на ответ: пидор.

был Карл Б 8 янв. 1976. Эпитафии. Если надписи недавние. Есть – совсем-совсем старые, но процарапанные так глубоко, что они до сих пор проступают из-под слоев краски. Это – тени, оставшиеся от тысячи мгновений, тени от тысячи настроений, желаний и жгучих потребностей. Тени людей, которые были здесь раньше и которых теперь здесь нет. Они прошли мимо и оставили след от себя. На стене. Это то, что психолог назвала бы документальными первоисточниками. История недопустимого.