8

Бэрон отвез Билли домой под поздним унылым дождем.

– Кэт взглянет на твою систему безопасности, – сказал он.

– У меня ее и нет.

– Что ж, ладно.

– Теперь я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, – сказала она. – Раз уж ты стал таким ценным. – Он покосился на нее. – И еще: несколько дней не пускай никого, кого не знаешь.

– Прикалываетесь?

– Слушай, они не дураки, – сказал Бэрон. – Они понимают, что мы следим. Но у них к тебе есть вопросы, это очевидно, а на что порой ни толкает любопытство. Так что безопасность прежде всего, да? – Он повернулся к Билли на заднем сиденье: – Мне это нравится не больше твоего. Ну ладно, возможно, тебе это нравится еще меньше моего. – Он рассмеялся.

– Разве вы не должны меня защищать? – спросил Билли.

– «Хочешь быть в моей банде, банде, банде», – напела Коллингсвуд.

– Гэри Глиттер? – спросил Билли. – Серьезно?

– Я бы не сказал, что твоя жизнь под угрозой, – заметил Бэрон. – Я бы сказал, в самом худшем случае – так, под угрозочкой. Мы не говорим – не впускай никого вообще…

– Ну, я вот говорю, – сказала Коллингсвуд, но Бэрон продолжил:

– …если ты доверяешь этому человеку – все замечательно. Просто будь осторожней. Ты мелкая сошка. Они уже получили, что хотели.

– Кальмара, – сказал Билли.

– Коллингсвуд установит надежную систему безопасности. Все будет хорошо. И знаешь, если примешь наше предложение – мы ее сделаем еще лучше.

Билли уставился на них:

– Это не предложение работы. Это крышевание. Причем наглое.

Коллингсвуд поцокала языком.

– Не можешь без истерики, да? – сказала она. Потрепала его по щеке. – Это льготы, понял? Они есть на любой работе.

Бэрон повел Билли на кухню, пока Коллингсвуд хлопотала у входной двери. Она задумчиво оглядела коридор, шкафчик, где Билли хранил ключи и почту. Видок у нее был еще тот – модно неухоженная, сигарета повисла в губах, как во французском кино, стояла на носках, тыкала в верхний угол косяка с уверенностью и точностью, которые не ассоциировались у Билли с такой молодостью.

– Понимаешь, о чем мы говорим? – спросил Бэрон. Без спроса порылся на кухне в поисках кофе. – Уходить с работы не придется. Только день в неделю, не больше, чтобы провести время с нами. Для обучения. Экстремальная теология, самозащита. Да еще и платят. – Он отпил. – Надо думать, все это может показаться чересчур.

– Да вы что, охренели? – сказал Билли. – Чересчур? Я только что нашел замаринованного человека. Меня вербуют копы, которые рассказывают, что на меня охотится культ Ктулху…

– Ну ладно, – сказал Бэрон. Билли заметил, что он не переспрашивал, кто такой Ктулху. – Спокойно. Давай так говорить. Кто-то за тобой следит. То есть смотрит, но не трогает. Может, хотят тебя обратить. Знаешь, как у креационистов радости полные штаны, когда к ним вступает какой-нибудь ученый? Представь, что для этой компашки будет значить целый настоящий спрутолог в пастве.

– Ну отлично, – сказал Билли. – Очень обнадеживает. Если только мне не хотят вырезать сердце.

– Варди умеет вживаться в их образ мысли, – сказал Бэрон. – Если он считает, что сектанты не хотят твоей крови, то так и есть.

Из другой комнаты раздался стук, скрежет.

– Что она делает? – спросил Билли.

– Не отвлекайся, Хэрроу. По моему профессиональному мнению – и по мнению Варди, – спрутоверы пытаются понять, что ты означаешь.

– Да ни хрена я не обозначаю!

– Да, но они-то этого не знают. А в мире, где ты теперь очутился, все что-нибудь да обозначает. Понимаешь? Очень важно, чтобы ты это понял. Все что-нибудь да означает.

– Ну, конечно, не шедевр. – Вошла Коллингсвуд, руки в карманах. Пожала плечами: – Но свое дело сделает. Вход только по приглашениям. Продержится, пока наш Док Октопус не надумает чего. Только не лезть. – Она покачала пальцем перед Билли. – Руками не трогать.

– Вы же сказали, Варди думает, будто мне не о чем волноваться, – сказал Билли. – Он же вроде никогда не ошибался.

– И никогда не ошибается, – сказала она и пожала плечами: – Но и наверняка никогда не знаешь. Правильно я говорю?

– Это простейшие предосторожности, – сказал Бэрон. – Ты бы видел мой дом. Посиди здесь пару дней, перевари все. Мы будем держать тебя в курсе. У нас везде глаза и уши, мы знаем, что искать. Предложение перед тобой. Скорее перезванивай, ладно?

Билли безнадежно покачал головой:

– Господи, что ж вы так насели…

– И думай, что хочешь, – сказал Бэрон, – но думай про себя, идет? Кэт? – Коллингсвуд легонько коснулась кадыка Билли. Тот отдернулся.

– Ты чего?.. – начал он.

– Вот теперь попробуй потрепаться, – сказала она. – Это для твоего же блага. Можешь мне поверить.

– Я тебе не верю.

– И правильно делаешь.

– Смотри внимательно. Это мой номер, – Бэрон дал визитку.

– Мой ты пока не получишь, – сказала Коллингсвуд. – Еще не заслужил.

– Что угодно тревожное, что угодно странное, – сказал Бэрон, – или наоборот, когда решишь, что ты с нами…

– Если, – сказал Билли.

– Когда решишь, что ты с нами, – звони.

Что угодно странное. Билли вспомнил труп в бутылке. Та посеревшая кожа, те глаза утопленника.

– Серьезно, – тихо сказал он. – Что они сделали с тем парнем? Как они вынесли кальмара?

– Ну, мистер Хэрроу, – сказал Бэрон. Дружелюбно покачал головой: – Я ведь уже говорил. Все эти «как» – не самый полезный способ взглянуть на вещи. И, черт подери, ты еще очень многого не видел. Как ты вообще можешь понять, что происходит? Если бы даже захотел. А в этом случае ты знаешь, что делать.

Итак. Вместо того чтобы пытаться осмыслить то, чего осмыслить не можешь по определению, я предлагаю просто подождать. Поживем – увидим. Потому что ты действительно увидишь. Будет еще много интересного. А теперь – до свидания.

9

У входа в квартиру, где возилась Коллингсвуд, остались отметины. Маленькие царапины. Крышечка из бальзы заподлицо с деревом. Он щелкнул по ней ногтем.

Билли не торопился доверять той защите, которую ему предоставили. Запер дверь на два замка. Уставился в окно на крышу, где невидимой залегла та гребаная белка-замарашка. Чтоб она захлебнулась в дождевой воде.

Он поискал онлайн, но не нашел ни малейшей подробности об ОПФС. Тысячи организаций с этой аббревиатурой, но никакого отдела Бэрона. На университетской странице Варди Билли прочитал список его публикаций: «Эдип, харизма и Джим Джонс»; «Сейид Кутб и проблема психологической организации»; «Диалектика Уэйко»^[9].

Билли пил вино перед телевизором без звука – театр теней в склянке. Часто ли, думал он, делают такие предложения? Из платяного шкафа выходит рыцарь и зовет в другое место – но идти надо сейчас. А спрут, он еще где-то существует или уничтожен? Билли не доверял своим потенциальным коллегам. Он невысоко оценил их методы вербовки.

В свете телевизора он смотрел, как вяло висят шторы, и вспоминал свою ужасную находку в музейном подвале. Он не чувствовал себя особенно уставшим. Представил окно за тканью. Резко проснулся в панике на софе.

Когда, блин, он уснул? Он не помнил перехода. С него соскользнула книга, как сверхмалое одеяло, – он даже не помнил, чтобы начал читать. Было темно. Билли осознал, что слышал стук в дверь.

Легкая дробь, будто по той стороне дерева бежал геккончик. Царапанье ногтей и – да – шепот. Билли молчал. Он сказал себе, что это остатки сна, но нет. Вот оно снова.

Билли прокрался на кухню и взял нож. Слабые-слабые звуки продолжались. Он прижался ухом к двери. Отпер, в изумлении наблюдая за собственной смелостью и скрытностью ниндзя. Толкнув дверь, Билли понял, что, конечно же, должен бы позвонить Бэрону, вместо того чтобы ударяться в некомпетентный вигилантизм. Но его уже тащила инерция, дверь открывалась.

В коридоре было пусто.

Он всмотрелся в соседские дверные проемы. Ни заметных сквозняков, ни порывов воздуха, намекающих, что кто-то быстро закрыл дверь. Ни танцующей пыли. Билли смотрел на пустоту. Он постоял так несколько мгновений, потом минут. Высовывался, как гальюнная фигура, заглядывая как можно дальше в коридоры, но ногами оставаясь в квартире. По-прежнему ничего.

Той ночью он не спал в своей кровати. Перенес одеяло на софу, поближе ко входной двери, чтобы слышать. Звуков больше не было, но глаз он почти не сомкнул.

Наутро он съел тост в слишком тихой квартире, где еще больше тишины давило на окна снаружи. Он немного раздвинул занавески – только чтобы видеть грязный серый день, сплетения деревьев, листьев и коричневых целлофановых пакетов, неподвижную лежку беличьего вуайериста.

У него никогда не было изобилия друзей, но Билли нечасто чувствовал себя одиноким – по крайней мере, так, как сейчас. «Зайди плз, – написал он Леону. – Есть одна тема». Ему казалось, будто он вырывается из западни, куда его посадили Коллингсвуд и Бэрон. Отважный, непокорный зверек. Он надеялся, что этот побег – не то же самое, что отгрызть себе ногу.

Когда прибыл Леон, Билли опять висел в дверном проеме.

– Что у тебя тут за херня? – спросил Леон. – Такой странный вечер – пока добирался, три раза влез в драку, а я же пацифист. Почту тебе принес, кстати. И вино. – Он протянул целлофановую сумку. – Хоть еще и рано. Какого хрена происходит? Чем обязан?.. Господи, Билли!

– Входи, – Билли забрал сумку и конверты.

– Как я уже начал спрашивать – чем обязан двум встречам за такое короткое время?

– Выпей. Ты не поверишь.

Билли сел напротив Леона и открыл рот, чтобы рассказать все. Но не мог понять, с чего начать – с тела в банке, с полицейских или с их странного предложения. Язык шлепнул, на миг став просто куском мяса. Билли сглотнул. Он словно отходил после стоматолога.

– Ты не понимаешь, – сказал он Леону. – Я никогда не ссорился с папой по-настоящему, мы просто перестали общаться. – Он осознал, что продолжает разговор нескольких месяцев давности. – Вот брата я не любил. С ним я порвал специально. Но с папой…

Отца он просто считал скучным, вот и все. Билли всегда казалось, что этот немного агрессивный мужчина, который жил после смерти матери один, считал его таким же. Прошло уже несколько лет с тех пор, как их связь зачахла.

– Помнишь, что раньше показывали в субботу утром? – спросил Билли. Он же вроде хотел рассказать Леону про человека в банке? – Я помню один случай. – Он показывал отцу какой-то мультик, который его самого заворожил, и видел на лице отца удивление. Неспособность сопереживать увлечению мальчика или даже притвориться. Годы спустя Билли решил, что в этот самый момент – а ему тогда было не больше десяти – он и начал подозревать, что у них нет ничего общего.

– У меня, кстати, есть тот мультик, – сказал он. – Нашел недавно на каком-то сайте. Хочешь посмотреть? – Произведение Хармана и Айзинга 1936 года он пересматривал много раз. Похождения стеклянных обитателей аптекарского шкафа. Странно – и пугающе.

– Знаешь, как бывает, – сказал Билли. – Иногда, когда я что-нибудь консервирую или еще чем-нибудь занимаюсь в лаборатории, замечаю за собой, что напеваю оттуда какую-нибудь песенку. «Духи аммиа-а-ака…»

– Билли, – Леон поднял руку. – Что происходит?

Билли осекся и попытался снова рассказать, что случилось. Сглотнул и боролся с собственным ртом, словно выплевывал какое-то студенистое инородное тело. И с выдохом наконец заговорил о том, что хотел. О том, что нашел в подвале. Рассказал, что ему предложила полиция.

Леон не улыбался.

– Тебе можно это рассказывать? – спросил он наконец. Билли рассмеялся:

– Нет, но сам понимаешь.

– В смысле, это же буквально невозможно – то, что произошло, – сказал Леон.

– Я знаю. Знаю, что невозможно.

Они долго смотрели друг на друга. Леон начал:

– Есть… Может, есть многое на свете…

– Если сейчас процитируешь мне Шекспира, прикончу на месте. Господи, Леон, я нашел покойника в банке.

– Суровая хрень. И тебя пригласили присоединиться? Будешь копом?

– Консультантом.

Когда Леон приходил посмотреть на кальмара – много месяцев назад, – он сказал «вау». Такое «вау», которое больше для скелета динозавра, королевских драгоценностей, акварели Тернера. «Вау», как у родителей и партнеров, которые приходили в Центр Дарвина только ради кого-то другого. Билли был разочарован.

– Что будешь делать? – спросил Леон.

– Не знаю. – Билли посмотрел на почту, которую принес снизу Леон. Два счета, открытка и тяжелая посылка в коричневой бумаге, старомодно завязанная ворсистой веревочкой. Он надел очки и перерезал ее.

– Видишь в последнее время Маргиналию? – спросил он.

– Ага, и не говори ее имя таким тоном, а то попрошу ее объяснить тебе его смысл, – сказал Леон. Он возился с телефоном. – У нее там целый спич.

– Я тебя умоляю, – сказал Билли. – Дай угадаю. «Ключ к тексту лежит не в самом тексте, а…» – Он нахмурился. Он не понимал, что разворачивает. В посылке был прямоугольник из черного хлопка.

– Я ей как раз пишу, она будет в восторге, – сказал Леон.

– Ой, Леон, только не говори ей, что я сказал, – сказал Билли. – А то я и так сказал больше, чем стоило… – Он потыкал в ткань.

Бандероль сдвинулась.

– Бля…

– Что? Что? Что?

Они оба вскочили. Билли уставился на посылку, неподвижно лежащую на столе, куда он ее уронил. Стояла тишина. Билли достал из кармана ручку и аккуратно ткнул в хлопок.

Ткань поддалась. Посылка раскрылась.

Она расцвела. Со вздохом она расплющилась, расширилась, расщелкнулась и распространилась, и из нее потянулась рука. Человеческая рука в рукаве темного пиджака. С проблеском белой рубашки. Возникшая рука схватила Билли за горло.

– Господи… – Леон потащил Билли в сторону, а посылка, все еще цепляясь, потащила назад, упираясь ни во что.

Билли остался на месте, а посылка продолжала разворачиваться. Распускались и шлепали языки хлопка, черные и синие, и еще теперь туфли – на вываливающихся конечностях, словно их материя распрямлялась из комка. Неуклюже, как пожарные шланги, развернулось еще больше рук и с силой оттолкнули Леона.

Как растение на промотке, с кряхтеньем от натуги, с затхлым запахом пота и пердежа, внезапно на столе Билли встали мужчина и мальчик. Мальчик уставился на Леона, поднимавшегося на ноги. Мужчина все еще держал Билли за горло.

– Чтоб меня, – сказал мужчина. Спрыгнул со стола, не отпуская Билли. Мужчина был жилистым, в старых джинсах и грязном пиджаке. Он тряхнул длинными седеющими волосами. – Чтоб я провалился, сидеть там – просто ужас что. – Он посмотрел на Леона. – А? – прикрикнул так, словно ожидал сочувствия.

Мальчик медленно шагнул на стул, со стула – на пол. На нем был чистый костюм на размер больше: лучший воскресный.

– Подь, малой. – Мужчина облизнул пальцы свободной руки и прижал взъерошенные волосы мальчика.

Билли не мог вздохнуть. Вокруг смыкалась тьма. Мужчина отшвырнул его к стене.

– Ну ладушки. – Мужчина показал на Леона, который застыл, будто пришпиленный жестом. – Следи за ним, Сабби. Глаз не спускай, как суслик. – Он показал двумя пальцами на свои глаза, потом на Леона. – Только дернется – устрой ему мама-не-горюй. Так-то. – Мальчик уставился на Леона слишком широкими глазами.

– Ага, – сказал мужчина. Принюхался к косяку. – А она ничего. Хорошая работенка, скажу за себя любимого и за своего пацана. Потому как чего здесь нет, так это запрета на выход. А коль мы ужо здесь, выбраться-то нам ничто не помешает. – Он наклонился к Билли: – Говорю, выбраться ничего не помешает. Об этом-то головой и не подумал, а? Поганец мелкий.

Билли издал горлом скрежет. Мужчина приложил палец к губам, выжидательно глянув на мальчика, который медленно сделал так же и тоже показал Билли «ш-ш-ш».