12

Билли закричал от шока и попытался отшатнуться. Госс удержал.

Охранники подпирали человека с панковской прической. Набитые глаза татуировки ходили из стороны в сторону, как в анимации, будто на спину проецировали мультфильм. Когда татуировка поджимала губы, следила за Билли, поднимала брови, ползали жирные черные очертания, сдвигались истемна-синие, сине-зеленые, медные участки кожи. Она открыла рот – и открылась дыра черных чернил, нарисованная глотка. Она заговорила все тем же глубоким лондонским голосом:

– Где кракен, Хэрроу? Чего ты добиваешься? Что от тебя хочет банда Бэрона?

Человек-радио шептал помехами.

– Что ты?..

– Дай я объясню нашу проблему, – сказала татуировка. Мужчина, на спине которого она была, бился в хватке охранников. – Моя проблема – тебя никто не знает, Билли Хэрроу. Ты взялся из ниоткуда. Никто про тебя не в курсе. И было бы мне все это до лампочки – но кракен, мужик. Этот кракен – не хухры-мухры, приятель. И он пропал. А это плохо. За такими вещами ангел во все глаза приглядывает. Хоть и хреново приглядывает, а? Короче: я не врубаюсь, что ты сделал или как. Не хочешь меня посвятить?

Билли пытался придумать что-нибудь, что сказать, что угодно, чтобы эти невозможные похитители его отпустили. Он бы сказал все. Но не мог понять ни единого слова из вопросов татуировки.

Тени сдвинулись.

– Ты ходишь под бэроновскими, – сказала татуировка. – Так себе вкус, но я могу спасти тебя от тебя же. Все, теперь мы с тобой работаем вместе, у нас друг от друга секретов быть не может. Так что вводи в курс. – Татуировка таращилась. – Что там за дела?

Люди раскладываются, люди – генераторы, чернила ездят на человеке.

– Ну вы гляньте на него, – сказала татуировка. – Чист, как Христос, да? Говоришь, дома у него пусто?

– Ни черта не почувствовал, – ответил Госс. Харкнул и сглотнул то, что попало в рот.

– Кто забрал кракена, Билли? – спросила татуировка. Билли попытался ответить. Настала долгая пауза.

– Слушай, – сказал Госс. – Он что-то знает.

– Нет, – медленно ответила татуировка. – Нет. Ошибаешься. Не знает. Видать, это дело для мастерской. – Человек затрясся и застонал, и охранник снова его ударил. Татуировка закачалась вместе с телом-носителем. – Ты знаешь, что нам нужно, – сказала она. – Веди его в мастерскую.

Человек, который был радио, прошептал плохо настроенный прогноз погоды.

Госс тащил Билли, из-за чего его ноги переступали с новой скоростью, как в фарсовой мультяшке. Следом шел малыш Сабби.

– Отвалите, – резко выдохнул Билли. Госс улыбнулся, как дедушка.

– Слушайте и повинуйтесь, – сказал Госс. – Мне больше нравится, когда ты очень-очень тихий, – добавил он. – За этой дверью, сразу за дорогой, мы вскроем капот, покопаемся да поглядим, что там стучит в старушке. – Он похлопал Билли по животу. – Мы же тут все за переработку отходов, все вносим свою лепту, во имя глобального потепления, полярных мишек и всего такого прочего. Будет для нее новая жизнь – в виде холодильника.

– Стойте, – прошептал Билли. Только шептать он и мог. – Слушайте, я могу…

– Чего ты можешь, дурилка? – спросил Госс. – Я вот не смогу себе простить, если позволю тебе встать на пути прогресса. Тут не за горами, значится, инновации с пылу с жару, и все должны быть готовы. Заживем, как никогда.

Госс открыл дверь на холод и столб фонарного света. Сабби вышел. Госс толкнул Билли вслед за ним на четвереньки. Вышел сам. Билли выставил руки. Почувствовал внутри прилив. Услышал звон разбитого стекла.

Билли пополз. Госс не погнался. Сабби не шелохнулся. Воздух застыл. Билли не понимал. Не двигалось ничего, кроме него – секунду, две, – и не слышал он ничего, кроме собственного сердца. Потом в ушах снова зашумел воздух, и только тогда – запоздало – стекло из какого бы то ни было разбитого окна наконец упало на землю, и Госс сдвинулся, тряхнув головой в секундном замешательстве, глядя на место, где Билли уже не было.

Что-то столкнулось с Сабби. «Уф», – сказал он и улетел на несколько метров. Человеческий силуэт во тьме замахнулся трубой. Госс взвизгнул. Напавший вломил в него металл. Раздался звук, будто Госс тоже из металла. Он даже не пошатнулся. Бросился туда, где раскинулся, моргая, Сабби.

Человек с трубой схватил Билли. Он был большим, грузным, но проворным, коротко стриженным, в черной и поношенной одежде. На него упал слабый свет фонаря.

– Дейн? – охнул Билли. – Дейн!

Они бежали по мелкой грязной недоулочке вдоль путей на насыпи, подальше от ужасной арки. Прошел поезд – рокочущий свет в небе. Где-то позади Госс присел над Сабби.

– Давай, – сказал Дейн. По кирпичному забору рядом что-то пробежало – Билли не разглядел. – У нас две минуты, пока они не очухались. Одна минута, пока их босс не понял, что случилось. У тебя кровь. Госс ее чует.

Прошел еще один поезд. С далеких улиц донесся шум машин. Дейн подгонял Билли.

– Мне они не по зубам, – сказал Дейн. – Этого зацепил только потому, что они не ожидали. Плюс еще там был…

Дейн гнал их изощренным маршрутом, пока они не выбрались из кирпичного лабиринта. Они были в парке – единственные фигуры на улице. У силуэтов скучившихся деревьев Дейн отпер машину и затолкнул Билли.

Билли понял, что у него борода из крови. Вся рубашка заляпана. В какой-то момент в течение этой ночи грубого обращения ему наконец рассекли губу. С нее капало.

– Блин, – пробормотал он. – Блин, прости, я…

– …один из долбаков, – сказал Дейн. – Пристегивайся. – От стены через пустую дорогу что-то прошуршало, из канавы – в машину. Белка свернулась под сиденьем. Билли уставился на нее.

– Цыц, – сказал Дейн. Стронулся и набрал скорость. – Если б не этот мелкий орехогрыз, я бы тебя не нашел. Он пролез в машину Госса.

Они вырулили на свет, добрались до улицы, где были шоперы и гуляющие у ночных кафе и пассажей. Билли казалось, он расплачется при виде людей. Он как будто вынырнул из-под толщи воды, будто наконец-то попал в настоящую ночь. Дейн передал ему салфетку:

– Рот вытри.

– Леон…

– Вытри кровь. Нам не надо, чтобы нас тормознули.

– Надо остановиться, надо обратиться в полицию… – «Правда? – подумал Билли одновременно с тем, как это сказал. – Ты уже не в том мире, чтобы вызывать полицию».

– Нет, – сказал Дейн, словно услышал этот монолог. – Просто нет. – «Ты же и так это понимаешь, да?» – Мы просто будем ехать. Вытри рот. Я нас вытащу.

Билли смотрел на квартал Лондона, который узнавал не больше, чем какой-нибудь Триполи.

13

– Ну, это же просто охренеть замечательно, да? Просто охренеть изумительно. – Бэрон метался по квартире Билли. Качал головой, глядя на стены, сплетал и расплетал руки. – Ровно так, как мы и задумывали. Просто чудненько.

Он топотал мимо команды, снимавшей отпечатки. Коллингсвуд стояла к ним спиной, но туда, где она стояла, изучая дверной проем Билли, доносились порывы их презрения.

Она не читала мысли. Насколько она знала, никто не читал: в каждой отдельно взятой голове они рассыпаются на слишком много перехлестных и встречных потоков, и слова, частично составляющие некоторые из потоков, противоречат и сбивают. Но раздражение такой силы все же транслировалось, и Коллингсвуд – как и большинство людей, у которых была такая фишка, – автоматически переводила его в текст, хоть и знала, что получается отсебятина.

кем этот мудель ся возомнил

нах этих шибздиков пусть работают настоящие копы

а с какого хера сучка курит

Она повернулась и заговорила с тем, кто мыслил последний обрывок:

– С такого, что вам сказали не мешать нам делать все, что захочется, да? – сказала она и смотрела, как кровь отливает от его лица. Она переступила через разбросанные книги и последовала за Бэроном. Взяла почту со стола.

– Ну? – сказал Бэрон. – Есть мысли?

Коллингсвуд пропустила вопрос мимо ушей – сосредоточилась на следах всего биллинского. Коснулась пальцем косяка, где пятна внимания Билли читались, как сообщения, которые приходится разбирать на разбитом экране телефона.

эт что она такое тут сделала эта девушка

нельзя войти

она ничего я б не прочь

– Что ухмыляешься? – спросил Бэрон. – Что-то есть?

– Ничего, босс, – сказала она. – Знаешь что? Нет. Не вдупляю. Моя штука все еще работала, когда я приехала, понимаешь? Потому мне и пришлось тебя впускать. Без приглашения никак не войти, а ты видел Билли-боя: после того, что мы рассказали, он ссал впускать тех, кого не знал.

– И что случилось? Не погулять же он вышел, ну?

– Да уж нет. – Она пожала плечами, глядя на следы борьбы. – Кто-то его забрал.

– Тот, кто не мог войти.

Она кивнула.

– Тот, кто не входил, – сказала она.

Из спальни, где он изучал вещи Билли, появился Варди. Присоединился к ним на кухне.

– Это еще не все, – сказала Коллингсвуд. Описала фигуру руками, нарубила воздух. – Сегодня случилось что-то крупное. Крупное, как когда стырили кракена. Не знаю что, но там что-то бродит.

Бэрон медленно кивнул.

– Проф, – сказал он. – Может, у тебя есть какие-нибудь светлые мысли? Не желаешь ли пересмотреть свое мнение о маловероятности нападений со стороны твоих тевтанутых?

– Нет, – кратко ответил Варди. Сложил руки. – Не желаю. Не желаешь пересмотреть свой тон? Не могу сказать, что тут случилось или кто, что и с кем сделал, но, раз уж спрашиваешь, нет. На мой взгляд, это не тевтизм. – Он закрыл глаза. Коллеги наблюдали, как он пропускает через себя все окружающее, когда работает. – Нет, – повторил он, – это на них не похоже.

– Ну, – вздохнул Бэрон. – Мы сели в лужу, дамы и господа. Наш звездный свидетель и потенциальный коллега ушел в самоволку. Известно, что охранная система не подвела. Делала то, что должна. Но еще известно, что ее одновременно задели и не задели. Это я правильно понял?

– Типа того, – ответила Коллингсвуд. – Она сработала наоборот. Разбудила меня. Я сперва не поняла, в чем дело.

– Она же охватывала и окна? – спросил Варди. Коллингсвуд уставилась на него. – Ну ладно, – сказал он. – Надо же было спросить.

– Не надо, – сказала она. – Я же сказала. Никто не мог войти. Только выйти.

– Никто?

– Что ты пристал? Я не говорю, что не бывает никого сильнее меня – сам знаешь, что бывает. Если бы кто-то вошел, она бы сработала и я бы знала. Никто не вламывался… – Она осеклась. Переводила взгляд с письма на письмо. Посмотрела на картонную книжную коробку. – Никто не вламывался, – сказала она. – Кто-то что-то прислал. Смотрите. Штемпеля нет, доставили лично. – Она взвесила коробку. Принюхалась.

Варди убрал руки с груди. Коллингсвуд шевелила пальцами над бумагой, шептала, прогоняла процедуры и подпроцедуры.

– Что такое? – спросил Бэрон.

– Ладно, – сказала она наконец. Из соседней комнаты слышалось и игнорировалось ворчанье других полицейских. – Любая вещь запоминает, какой была, правильно? И, типа, вот это… – Она тряхнула коробкой. – Это помнит, что было тяжелее. Это была полная посылка, а теперь пустая, правильно? Она помнит, что была тяжелее, но не это главное, не это странное.

Она снова пошевелила пальцами, обласкала картонку. Из всех необходимых для работы навыков, пожалуй, хуже всего ей давалась вежливость с неодушевленными предметами.

– А она помнит, что была недостаточно тяжелой. Начальник, – сказала она Бэрону, – что ты знаешь про то, как… – Она раскрыла и сжала кулаки. – Как засунуть здоровую хрень в маленькую хрень?

14

– Что случилось с Леоном? – спросил Билли.

Дейн глянул на него и покачал головой:

– Меня же там не было, да? Я не знаю. С ним что-то сделал Госс?

– Этот самый Госс и тот мальчик. Было похоже, что…

– Меня там не было. Но придется взглянуть фактам в лицо. – Дейн снова глянул. – Что ты видел, то и видел. Мне жаль.

«А что я видел?» – подумал Билли.

– Расскажи, что он говорил, – попросил Дейн.

– Кто?

– Тату. Расскажи, что он говорил.

– А что это было? – спросил Билли. – Нет. Это ты мне рассказывай. Откуда ты вообще взялся? – Они петляли по незнакомым ему улицам.

– Не сейчас, – сказал Дейн. – Времени нет.

– Надо позвонить в полицию… – Под сиденьем Билли издала горловой звук белка.

– Бля, – сказал Дейн. – У нас нет времени на ерунду. Ты умный, знаешь, что происходит. – Он щелкнул пальцами. Там, где пальцы соударились, слабо вспыхнул свет. – Времени нет.

Он тормознул, выругался. Красные огни перед ними исчезли.

– Так что давай без этого. Домой тебе нельзя. Ты и сам знаешь. Там тебя и взяли. Команде Бэрона звонить нельзя. Думаешь, это поможет? Легавые наведут порядок?

– Погоди…

– Та квартира больше не твой дом. – Он говорил как рубил. – Это не твоя одежда, не твои книжки, не твой компьютер, дошло? Ты видел то, что видел. Ты знаешь, что видел то, что видел. – Дейн щелкнул пальцами у Билли под носом, и свет снова засиял. Он резко вывернул руль. – Разобрались?

Да, нет, да, разобрались.

– Почему ты пришел? – спросил Билли. – Бэрон и Варди говорили… Я думал, ты за мной охотишься.

– Жаль насчет твоего друга. Мне это знакомо. Ты знаешь, кто ты такой?

– Я – никто.

– Ты знаешь, что сделал? Я почувствовал. Если бы ты это не сделал, я бы не успел вовремя, и тебя бы отвели в мастерскую. Что-то происходит. – Билли вспомнил, как внутри все сжалось, как разбилось стекло, как тянулся момент. – Госс нас уже вынюхивает и вылизывает. Бояться надо того, который на спине.

– Татуировка разговаривала.

– Только не начинай. Чудеса уже обычное дело, приятель. И мы знали, что это грядет. – Он прервался и с грубоватым чувством коснулся своей груди у сердца. – Это концы света.

– Конец света?

– Концы.

Казалось, здания материализуются перед машиной из углов и теней, рассыпаются позади. Что-то этой ночью точно происходило.

– Это война, – сказал Дейн. – Здесь живут боги, Билли. И они вышли на войну.

– Что? Но я ни на чьей стороне…

– Ты-то? – сказал Дейн. – Ты сам себе сторона.

Билли передернулся:

– Эта татуировка – бог?

– Хрена с два. Это преступник. Гребаный злодей, – вот он кто. Думает, ты пошел против него. Думает, ты украл кракена. Думает, может, ты работал с Гризаментом. – Вот это было певучее имя, прямиком из писаний. – Они никогда не ладили.

– Где спрут?

– Хороший вопрос, да? – Дейн выкрутил руль. – Хочешь сказать, что ничего не чувствуешь? Не видел знаки? Они выходят из тьмы. Это время богов. Они поднимаются.

– Что?..

– В жидкости, за плексигласом или стеклом. Это у тебя в крови, Билли. Они выходят с небес. Их гонят сезоны. Австралия, здесь, Новая Зеландия.

Все места, где выныривали архитевтисы и мезонихотевтисы.

Они были у общественного центра – знак гласил «Церковь Южного Лондона». Улица пропахла лисами. Дейн придержал дверцу. Белка выскочила из машины и скрылась прочь в два-три синусоидных прыжка.

– Лучше говори понятно, Дейн, – сказал Билли, – а иначе я… просто…

– Билли, ну что ты. Разве не я только что тебя спас? Позволь тебе помочь.

Билли дрожал. Дейн ввел его внутрь через чумазые ряды пластмассовых стульев, стоявших лицом к кафедре, в заднюю комнату. Окна были заклеены коллажем из рваных разноцветных салфеток, образуя некий лжевитраж. Были там листовки с рекламой собраний для матерей и детей, продажи недвижимости. Подсобка с запчастями двигателей и плесневеющими газетами, гнутым великом – хлам веков.

– Паства нас укроет, – сказал Дейн. – С ними шутки плохи. Мы им помогаем. – Он открыл люк в полу. Оттуда поднялся свет.

– Вниз? – спросил Билли.

Бетонная лестница вела в коридор с лампами дневного света, отъезжающими воротами – как дверь грузового лифта. За решеткой стояли пожилой мужчина и бритоголовый мальчик в спецовках и с дробовиками. Фоновый шум ночного Лондона пропал.

– Это?.. – спросил один из охранников. – Кто это?

– Вы не знаете, кто я? – спросил Дейн. – Вот именно, еще как знаете. Пойдите и скажите его святейшеству, что я здесь, и впустите нас. – Бесцеремонно, но с мягкостью, которую Билли заметил, Дейн втолкнул его внутрь.

Стены за воротами не были безликими. У Билли раскрылся рот. По-прежнему бетонные и безоконные, стены покрывала изящная лепнина. Заляпанные лондонской копотью, которую никогда уже не оттереть, наутилус сплетался с осьминогом, с каракатицей с плоской кружевной мантией, похожей на подол юбки. Та свивала щупальца с аргонавтом, болтающимся под своим выпирающим домиком-скорлупой. И повсюду – спруты. Сделанные, когда стены были влажными.

Ну и коридорчик, этот офисный на вид переход. Щупальцевый контур по-диснеевски зловещего адского вампира; неукротимый кальмар Гумбольдта; мастиготевтис в позе камертона. Их тела были выполнены в одном размере, все отличия стирались их единой кальмарностью, их тевтической сутью. Их – слово всплыло в голове Билли и не улегалось – спрутью. Архитевтис в обшарпанной материи здания.

Подземная комната, куда Дейн привел Билли, была крошечной, как каюта. Маленькая койка, стальной туалет. На столе – тарелка с карри, чашка с чем-то горячим. Билли чуть не расплакался от запаха.

– Ты в шоке, – сказал Дейн, – и проголодался, и с ног валишься. Ты не понимаешь, что происходит. Подкрепись – и поговорим.

Дейн подхватил из тарелки целую вилку карри – чтобы показать, что есть безопасно, подумал Билли. Он поел. Напиток оказался приторным шоколадом.

– Где мы?

– Тевтекс объяснит.

«Что еще за тевтекс?» – Билли казалось, что он плывет по волнам. Изнеможение усилилось. Все виделось на темном фоне. Мысли то затихали, то прорезались, как по радио. Это не просто усталость, понял он.

– О, – сказал он. Волна тревоги.

– Так, не волнуйся, – сказал Дейн.

– Ты, что ты… – Билли тряхнул кружку и уставился в нее. Тяжело поставил отравленную дрянь, пока не уронил, – будто это имело значение. Темнота наплывала, как чернильное облако. – Что ты сделал?

– Не волнуйся, – сказал Дейн. – Тебе это нужно.