Глава девятая, в которой мы делаем шаг назад и узнаем, как подружились две наши героини

Приска и Элиза были подругами всю жизнь. Точнее, они стали подругами еще до своего рождения.

– Ваш случай, – изрекал дядя Казимиро, – типичный образец наследственной дружбы.

Действительно, папа Приски еще в школе подружился с Элизиным папой и его братом-близнецом дядей Леопольдо. И когда Элизин папа погиб, Прискин папа и дядя Леопольдо поклялись, что будут заботиться о сироте. Поэтому дядя Леопольдо сыграл ту знаменитую партию в кости. А синьор Пунтони любил ее, как родную дочь. Так что Приска и Элиза были не просто подруги, но даже в каком-то смысле сестры.

К счастью, в тот день, когда они встретились – одной было две недели, другой – три месяца, они сочли друг друга очень симпатичными и сразу же подружились, что далеко не всегда бывает с сестрами.

– Представь, если бы ты оказалась мерзкой девчонкой и мы бы все время ссорились! Или подлизой и врушкой, – говорила иногда Элиза.

– А если бы ты была заносчивой и вредной, как Звева, – отвечала Приска, – я бы тебя хорошенько отдубасила! Взрослые ни за что не заставили бы меня с тобой дружить.

Подруги проводили вместе чуть не каждый день после школы. Иногда Элиза приходила к Приске, иногда наоборот.

У Элизы они могли спокойно поиграть и сделать уроки, а вот в доме Пунтони всегда была страшная суета. Ну, во-первых, Габриеле со своими друзьями. Мальчишки были всего на два года старше, но смотрели на них свысока и все время дразнили. Вообще-то Приска и Габриеле неплохо ладили, но перед друзьями он стеснялся девчонок и делался таким же противным.

А тут еще Филиппо – прелесть, конечно, как все малыши, – но он только-только научился ходить и все хватал: рвал Прискины книги, ломал ее игрушки и ронял на себя тяжелые предметы.

Теоретически, за ним должна была присматривать Инес. Но когда подруги были дома, она приносила его к ним в комнату.

– Посмотрите за малышом пять минут? Мне надо в туалет.

Она исчезала, и пять минут превращались в час.

– Она заперлась в туалете и читает продолжение фоторомана в журнале «Гранд-Отель»^[7] – объясняла Приска. Маме она, конечно, не жаловалась.

А тем временем Филиппо успевал раскидать все их игрушки, описаться, вскарабкаться двадцать раз на кровать и столько же раз упасть.

На крик ребенка, которого Приске и Элизе никак не удавалось унять, прибегала Инес.

– Только бы хозяйка не услышала! – и она прикладывала ему монетку к ушибу. Шишки, правда, все равно никуда не девались.

В доме Маффеи, наоборот, у Элизы была прекрасная комната, куда взрослые всегда стучались и спрашивали: «Можно?»

А если Элиза отвечала: «Секундочку», они ждали в коридоре, пока она не скажет «Входите». Это производило огромное впечатление на ее подруг.

Каждый раз, разделавшись с уроками, Приска предлагала Элизе зайти в комнату дяди Леопольдо (естественно, когда его не было дома). Она входила туда на цыпочках, как в церковь. Трогала одним пальцем подушку на кровати.

– Сюда он кладет голову, когда спит.

Она страшно ревновала к трем мужчинам, портрет которых висел над кроватью доктора Маффеи. Их профили были нарисованы в ряд, на головах у всех были странные капюшоны, а сверху лавровые венцы.

Элиза, которая была с ними знакома с детства и сто раз о них спрашивала, объясняла:

– Их зовут Данте, Петрарка и Боккаччо. Это очень древние люди. Все они были писателями.

– Подумаешь, я тоже писательница, – с завистью говорила Приска. И думала: «Но мой портрет дядя Леопольдо почему-то не вешает в своей комнате».

Глава десятая, в которой Приска открывает свое истинное призвание

Любовь к дяде Леопольдо и решение стать писательницей родились в сердце Приски одновременно. Вот как было дело. Каждый год в конце декабря фармацевтические фирмы посылали доктору Маффеи кучу роскошных ежедневников: в кожаных и матерчатых переплетах с золотыми буквами на обложках и корешках. Так они поздравляли его с Рождеством и заодно рекламировали свои лекарства.

Естественно, дяде Леопольдо нужен был только один из них. Остальные он раздавал родственникам и друзьям, но ему и в голову не приходило, что такой подарок может понравиться маленькой девочке, по крайней мере, Элиза никогда не проявляла к ним никакого интереса. Но однажды Приска с папой пришли в клинику дяди Леопольдо, чтобы поздравить его с Новым годом.

Приска, которая тогда ходила во второй класс, только что сделала удивительное открытие. Она заметила, что если записать одну за другой в несколько длинных предложений, например про маму или про весну, ну, все эти глупые мыслишки, которые все равно толкутся у нее в голове, то получится рассказ. Так просто, что Приска подумала: «Так вот как пишут книги! Может, и я могу стать писательницей?»

Но пока из этого ничего не вышло, наверное, потому что у нее были только тетрадки в линеечку с черной обложкой, ни капельки не похожие на книги. И вообще, она твердо решила быть тореадором… когда вырастет, разумеется. Она смотрела с Инес кино про тореадора, и он сразил ее наповал. Какой у него костюм! А как он размахивает красной тряпкой перед самым носом у быка! Она даже выяснила, что его костюм по-испански называется traje de luz, а красная тряпка – muleta.

– Ты совсем сдурела! – сказал ей Габриеле. – Ты только что записалась в Клуб защиты животных, а теперь хочешь быть мясником на арене!

– Тореадором!

– А тореадор, по-твоему, кто? Настоящий мясник, только в блестящем костюме!

«Ну, я-то не буду убивать быков, – думала Приска, – я буду их другом. Мы с ними будем просто играть и бегать, и все зрители будут нам аплодировать и бросать цветы».

– Все равно женщин-тореадоров не бывает, – презрительно добавлял Габриеле.

«Придется поменять пол», – решила Приска. Элиза ей как-то показала медицинский журнал дяди Леопольдо, и в нем была фотография шофера грузовика из Швеции, который сделал себе операцию и превратился в красивую девушку. «А еще если бы я была мальчиком, я бы могла стать юнгой и путешествовать по миру, – думала Приска, – но что же тогда будет с моими семнадцатью детьми?»

Дело в том, что мама вечно жаловалась, сколько хлопот с маленькими детьми (она, конечно, не говорила «с вами», но кого еще она могла иметь в виду?). Приске это страшно надоело, и она назло решила родить семнадцать детей: восемь мальчиков и девять девочек. Она уже выбрала для них имена – самые странные, какие удалось найти в святцах, и была уверена, что они вырастут очень хорошими и воспитать их будет легче легкого.

«Ну хорошо! Значит, я сначала выйду замуж и рожу своих семнадцать детей и только потом поменяю пол и стану тореадором». Вот что значит научный прогресс.

Но вернемся к тому Новому году и клинике доктора Маффеи.

Когда Приска увидела стопку ежедневников (не меньше десятка!), ее как током ударило. Ей почудилось, что эти цветные блокноты зовут ее, как сирены, чуть не увлекшие Одиссея в глубину моря.

– Заполни меня! Заполни меня! – кричали белые страницы с золотым обрезом. – Возьми перо и покрой меня словами!

Приска уставилась на них как завороженная. Вот они – книжки, которые можно написать! Уже готовенькие, в переплете, как из магазина, только пустые, ждут, пока их заполнят словами и рисунками.

И ровно в эту секунду она решила, что не будет ни тореадором, ни юнгой, а станет писательницей. К тому же это никак не помешает ей иметь семнадцать детей. Она так смотрела на эти ежедневники, что дядя Леопольдо сказал: