Цитаты из книги «Развлечения для птиц с подрезанными крыльями»

Подчеркиваю, неважно, какой год. Страна стояла на коленях. Мигранты тащили из кишлаков свои горные нравы, барыжили здесь гашишем и героином, насиловали русских женщин. Это был натуральный геноцид. А по телевизору тупые юмористы развлекали оболваненное и обнищавшее население – всех тех, кто еще не спился и не сторчался. Мы единственные, кто всерьез говорил о величии России, о возрождении нации. Единственные, кто осмеливался, хоть нас и держали за идиотов. Создавалось впечатление, что папа снова перенесся туда, в начало девяностых.

Отец поднялся с места и, не прикладывая усилий, разломил ноутбук на две половинки и положил их по разные стороны от себя.

Постоять с плакатиком или подписать петицию против злоупотреблений властью – вот и все, на что они способны. Разве можно их за это уважать?

Марк размышлял, как бы отреагировать. Мысль показалась ему яркой и точной. Анна придвинулась к нему. – Здесь скучно, как на митинге. Не против, если мы сбежим отсюда?

Возможно, лет в шестьдесят он найдет наконец свое призвание, – поддевал брата уже женатый Яромир. Маму эти шутки раздражали.

– Ира, что ты думаешь о феминитивах? – поинтересовалась Света. – По-твоему, они обязательны? Застигнутая врасплох Ира сказала:– Вводить их в обиход нужно, только аккуратно.– То есть?– В каждом отдельном случае стоит уточнять, желает ли… желает ли представительница той или иной деятельности, чтобы в ее отношении применяли феминитив. Не всех устраивает, когда их называют авторками или врачинями. Милана снова повернулась, на этот раз лицо ее не выражало ласки.

Она вела курсы писательского мастерства «Пиши как девочка» и отбирала авторов для серии феминистской прозы в собственном издательстве.

Наконец Ира изобрела идеальную отмазку – встречи сестринского клуба.

вкус, вкладывал заработанное в Целана, Сандрара и Одена, точно бросая тем самым вызов скверно структурированной действительности в надежде подчинить ее законам художественной симметрии; кто беззастенчиво нырял в омут изданной на газетной бумаге жанровой литературы, слезливой ли, героической ли, с засильем в ней велеречивых метафор, сорных идей и смешных псевдонимов; кто колебался между Кингом и Лавкрафтом, а кто не стеснялся влечения к Дэну Брауну; кто замахивался на «Критику чистого разума» и, страшно сказать, на «Феноменологию духа», а кто баловался тонюсеньким, как инструкция к ноутбуку, «Хайдеггером для начинающих»; кто, презрев вымысел и высокомудрое словоблудие, отоваривался практическими пособиями по бизнесу, психологическим уловкам и риторическому мастерству от успешных мира сего – пособиями, где дорога к успеху освещалась тысячью мотивирующих эпитетов, а вырезки из Фрейда чередовались с советами от Карнеги; кто, наконец, закупался всем подряд – от Гомера до Донны Тартт, от африканских сказок с иллюстрациями до завернутого в целлофан лубочного фикшна о восстании в Варшавском гетто, от мемуаров директора шпалопропиточного завода до автобиографии Джейми Варди, от истории косоваров до истории мороженого, от подарочных, с золотым тиснением, изданий поэтов Золотого века до облучающих добром первой степени фотоальбомов с котиками.

Пока же Елисей изучал повадки книголюбов. Они, словно сговорившись опрокинуть стереотип о том, что Россия уже не самая читающая страна, отовсюду стекались к будке на цокольном этаже, предъявляя здесь и сейчас, будто на ладони, самые разные духовные и интеллектуальные запросы: кто хранил верность классике, как первой любви, и ни за что не променял бы Пушкина и Толстого ни на лауреатов премий, ни на хитмейкеров с кричащими обложками; кто, напротив, доверившись современности со всеми непредсказуемыми последствиями этого доверия, опирался на тренды и на рекомендации критиков с «Горького» и «Медузы», со «Сноба» и «Кольты»; кто (и таких было большинство), то, поддавшись конспирологическому зову, заказывал в мягких обложках антиутопический комбо-набор из Брэдбери и Оруэлла, то, вглядываясь в глубину человеческой мерзости, набирал сумрачный комплект из французских экзистенциалистов и примкнувшего к ним Кафки; кто, взращивая в себе элитарный