О Камилле Паркер-Боулз важно помнить следующее: она говорила, что не собирается замуж за принца Чарльза. Теперь она его жена. Она также говорила, что не хочет становиться публичной персоной. Теперь она совершает больше 200 протокольных визитов в год. Еще она говорила (точнее, так заявлял Кларенс-хаус[9]), что после коронации Чарльза получит только титул принцессы-консорта. Но и от этого осмотрительного плана пришлось впоследствии отказаться, поэтому королевы Камиллы Британии не избежать.
При этом, несмотря на право называться принцессой Уэльской, Камилла предпочла титул ее королевского высочества герцогини Корнуолльской. Она была достаточно разумна, чтобы не пытаться присвоить себе звание, которое всегда будет ассоциироваться с другой принцессой, так любимой народом. И все же к настоящему моменту она уже дольше замужем за Чарльзом, чем была Диана.
Наследнику престола Камилла всегда дарила комфорт, эмоциональный и сексуальный. Они впервые встретились в 1971-м, и ее непринужденное очарование легко разбило оковы королевского воспитания Чарльза. Роль любовницы в ее роду передалась по наследству: прапрабабушка Камиллы, Алиса Кеппел, на протяжении двенадцати лет была главной фавориткой короля Эдуарда VII до его смерти. Для него она – остроумная и обаятельная светская львица – стала последним серьезным увлечением после череды аристократок и проституток, которых он менял как перчатки. Алисе было двадцать девять лет, Берти – пятьдесят семь; к тому времени он дышал с трудом и от него пахло дымом сигар. Из-за тучности королю даже с трудом удавался половой акт с проникновением. Алиса же поражала красотой. Вайолет Трефузис, ее дочь, позднее прославившаяся связью с писательницей и садовницей Витой Сэквилл-Уэст, вспоминала, что мать обладала «великолепными, богоподобными чертами», и восхищалась ее «изгибами», «алебастровой кожей, синими глазами, каштановыми волосами, большой грудью, добротой и очарованием».
Тем, что связь Берти и Алисы просуществовала так долго, последняя была обязана не только красоте, но и практичному складу ума. Консуэло Вандербильт, герцогиня Мальборо, писала: «Она всегда была в курсе самых крупных скандалов, цен на акции, последних политических решений; никому лучше нее не удавалось развлечь принца в ходе долгих, навязанных правилами этикета ужинов». А еще Алиса прекрасно понимала, как исключительно корректно исполнять роль любовницы на глазах у жены Эдуарда, королевы Александры. Алиса помогала Берти подбирать украшенные драгоценными камнями фигурки животных для коллекции Фаберже, которую собирала его жена. Держала подписанный портрет королевы на каминной полке в гостиной. Алисе всегда нужны были деньги, поэтому она попросила финансового советника короля помочь ей превратить подарки короля в прибыльные инвестиции. Вайолет запомнила, как вечерами мать «блистала в неизменной тиаре». Две служанки собирали ей на день четыре смены нарядов от модельера Чарльза Уорта из многочисленных шелковых платьев, украшенных длинной нитью жемчуга или воротничком с бриллиантами.
Адюльтеры эдвардианской эпохи в аристократических кругах были своего рода развлечением, которое становилось доступно только после свадьбы и включало в себя людей соответствующего социального круга. Обычно к нему прилагалось также умение нырять в нужную комнату в скрипучих загородных домах во время совместных выходных. Большинство любовниц Берти и сами были замужем, причем их супругов – включая достопочтенного Джорджа Кеппела – более чем устраивал статус, которым обеспечивал их жен такой союз. Одна из фавориток Эдуарда, Дейзи Брук (известная как Болтушка Брук), оказалась, впрочем, дамой ненадежной и попыталась после смерти короля продать его старые письма Daily Express. Корона помешала ей.
Если верить сплетням дома Кеппелов, изнеженный и не слишком мужественный Джордж довольно рано перестал приходить к Алисе в постель. Ко времени, когда она покорила своим очарованием принца Уэльского в 1898 году, у нее уже была целая вереница преданных ухажеров. Джорджа все это совершенно не трогало: пока жена принимала кавалеров, он подкручивал напомаженные усы в игровом клубе на Пиккадилли. Алиса, хоть и принадлежала к высшему обществу, была, по словам бывшей служанки, «страшной развратницей». Это вполне соответствовало интересам распутного Берти, который оставил после себя не только шестерых детей, рожденных долготерпеливой королевой Александрой, но и множество незаконнорожденных отпрысков. Ходили упорные слухи, будто Соня, младшая дочь Алисы и бабушка Камиллы, была на самом деле дочерью короля. Будь это правдой, герцогиня Корнуолльская оказалась бы кровной родственницей принца Чарльза.
Прошел век, и мы можем наблюдать множество сходных моментов в отношениях (и их динамике) между Камиллой и Чарльзом. Как и Берти, нынешний принц Уэльский десятилетиями ждет очереди взойти на престол. Королева Виктория оставила трон спустя шестьдесят три года правления. На протяжении долгих лет она считала сына неспособным заниматься государственными вопросами и яростно запрещала ему в них вникать. Чарльз, конечно, никогда не проявлял к Елизавете той откровенной враждебности, которая была присуща отношению Берти к матери, но попытки получить более важную роль при дворе в прошлом рождали не меньше противоречий между ним и Букингемским дворцом. Королева не раз говорила приближенным, что считает его «раздражающим», и лишь в последнее десятилетие, когда он помогал ей служить стране, перестала, наконец, видеть в нем упрямого ребенка.
Берти взошел на престол в пятьдесят девять лет. По его мнению, это было слишком поздно. «Я не против молиться нашему вечному Отцу, – негромко заметил он во время службы по случаю бриллиантового юбилея королевы Виктории, – но мне не нравится быть единственным в стране мужчиной, которому досталась вечная мать». Чарльз тоже нередко испытывал отчаяние и раздражение из-за необходимости оставаться на вторых ролях. Он дольше всех находился в статусе наследника, дольше всех носил титул герцога Корнуолла и дольше всех – титул герцога Ротсея (как таковой он фигурировал в Шотландии). Его переживания по этому поводу стали особенно очевидны в 1992 году, после похорон отца Дианы, Джона Спенсера. Чарльз тогда разговорился с сыном покойного, двадцативосьмилетним Джоном Спенсером–младшим. «Он, кажется, вообще не понимал, как я себя чувствую, – вспоминал тот. – Мы только что похоронили моего отца, а он только и говорил, как же мне повезло вступить в наследство в таком юном возрасте».
На Чарльза, так было и с Берти, все еще влияли травмы детства и безрадостной школьной поры: властный отец не понимал его, эмоциональной привязанности с матерью не сформировалось. Крепче всего оказалась связь с Мейбл Андерсон, бывшей няней исключительно традиционных взглядов (говорят, Камилла на нее очень похожа). Как и Берти, принц Уэльский от природы эстет, легко подвержен сентиментальным настроениям и приступам гнева и нуждается в женщине, которая могла бы успокаивать и развлекать его, по-матерински контролировать и в то же время действовать не напрямик. Козырем Камиллы – как в свое время и Алисы – стала именно ее способность развлекать. Гости ужинов в Хайгроув считают выигрышной возможность занять место подле нее за столом, поскольку Камилла – собеседница утонченная и прагматичная, искушенная и прямолинейная, к тому же невероятно остроумная. Один из завсегдатаев таких ужинов, мужчина, рассказывал мне, что она умеет сделать так, чтобы любой почувствовал себя самым важным человеком в комнате. «Я настояла, и вот вы сидите рядом со мной», – говорит она обычно низким и проникновенным голосом. «У нее есть особенный талант: в ее обществе ты чувствуешь себя на своем месте, – сказал мне этот человек. – Долгое время мы с ней на таких вечерах оказывались единственными курильщиками, и она каким-то чудом превратила это обстоятельство в наш маленький забавный секрет». Камилла, подобно Алисе, никогда не оспаривала статус-кво. Она глубоко пустила корни в мире аристократов и не нуждалась в дополнительных советах о том, как вести себя в присутствии королевских особ. Ее муж, майор Эндрю Паркер-Боулз, как и муж Алисы, спокойно терпел измену жены, исправно пропуская мимо ушей популярную шутку о том, что умудрился «отдать жену за государство». Наконец, Чарльз, как было с Эдуардом VII и Алисой, не мыслит жизни без Камиллы.
Камиллу Чарльзу представила его бывшая возлюбленная, Лючия Санта-Круз, дочь чилийского посла. Встреча произошла летом 1971 года, когда принцу Уэльскому было двадцать два, а Камилле только что исполнилось двадцать четыре. Примерно в то же время с Чарльзом познакомился и Рой Стронг, директор Национальной портретной галереи. Стронг описал принца как «приятного молодого человека, честного, с мальчишеской улыбкой и не слишком тонким чувством юмора, озорного, вдумчивого, доброго и робкого. Он одевался в манере, присущей скорее мужчинам средних лет: узкие лацканы, крошечные воротнички, узкие галстуки». В первый день учебного года в Кембридже, где он позднее встретится с Лючией, Чарльз пришел на занятия в безукоризненно сшитом костюме и галстуке. На дворе стоял октябрь 1967 года, прошло всего два месяца после Лета Любви[10]. Неудивительно, что с таким стартом у принца, очень редко появлявшегося в обществе, было мало шансов завести романтические связи.
Лючия и Камилла жили на Санди-стрит в Белгравии в одном многоквартирном доме, который принадлежал группе компаний Grosvenor Estate и притягивал дочерей владельцев целевых фондов и юных дебютанток. Для Вирджинии, дочери лорда Кэррингтона, министра и члена Консервативной партии, Камилла была той самой соседкой, у которой вечно царил беспорядок. Их квартира находилась на первом этаже. Лючия рассказала, как познакомила их: «Принц собирался заехать, чтобы выпить или пойти со мной куда-то, а я спросила: "Можно Камилла присоединится?"» Лючия знала, что Чарльз чувствует себя одиноким. Подругу она описала как «обычную девчонку», которая умеет относиться ко всему «с огромным сочувствием, теплом и искренностью». Чарльз сразу же потянулся к Камилле. Представляя их друг другу, Лючия пошутила: «Так, вы двое, будьте осторожны. У вас у обоих предки с историей. Осторожно, ОСТОРОЖНО!» Такое шутливое вступление к их отношениям кажется куда более вероятным, чем неоднократно процитированная похабная фраза, якобы произнесенная Камиллой: «Моя прабабка была любовницей вашего прапрадеда, может, попробуем и мы?»
Камилле и правда не было нужды упоминать предков. Шанды были обаятельны, и их харизма только укрепляла связь с миром аристократии.
Отец Камиллы – бравый герой войны, майор Брюс Шанд, мать – достопочтенная Розалинд Кьюбитт, дочь третьего барона Эшкомба. Майор Шанд, предводитель Саутдаунской охоты в Восточном Сассексе, прославился не только подвигами на поле боя, но и привлекательностью: внешне он походил на актера Джейсона Робардса. Три года он провел в плену в Германии и был дважды представлен к награде за дерзкую изобретательность и хладнокровие во время сражения. «Вспоминая о годах плена, он жаловался не на то, как с ним обращались нацисты, а на необходимость находиться в замке Спангенберг, превращенном в тюрьму для офицеров и напоминавшем ему школу-пансион», – рассказывал Джеймс Фокс, писатель, семья которого в Сассексе вращалась в тех же кругах.
Фокс описывал майора Шанда как «прямую противоположность растиражированного таблоидами образа полковника Мастарда»[11]. Он отлично говорил на французском, поскольку в молодости обучался виноделию в Бордо и после войны стал партнером премиальной винодельни Block, Grey, and Block в Мейфэре. Неодобрение он умел выразить взглядом, не переходя на крик, и к сложным обстоятельствам жизни Камиллы относился с позиции «живи и дай жить другим».
Розалинд Шанд была признанной красавицей, дебютанткой 1939 года. Она приходилась прапрапраправнучкой Томасу Кьюбитту, известному архитектору XIX века, в чье наследие входят знаковые постройки Лондона: огромные, похожие на свадебные торты особняки Белгравии, белые террасы Плимико возле Палаты общин, восточный фасад и балкон Букингемского дворца. Выпускной бал Розалинд, на котором присутствовали король Георг VI и королева-консорт Елизавета, прошел в Кенсингтоне, в великолепном Голландском доме, и это был последний праздник там: во время «Блица» дом был разрушен. Розалинд Шанд часто курила короткие сигары и обладала живым нравом, острым умом и большой грудью. По воспоминаниям Камиллы, она также «довольно жестко» требовала соблюдения приличий.
А еще Розалинд отличал необыкновенный гражданский дух. Два-три дня в неделю она проводила в школе Чейли-Херитаж с детьми с ограниченными возможностями. Там, недалеко от дома Шандов в Пламптоне в Восточном Сассексе, она на добровольных началах работала сиделкой для детей, пострадавших в результате «талиомидной трагедии»[12]. Нередко Розалинд приглашала их к себе, чтобы дети могли провести время в бассейне, и даже звала группу подопечных на свадьбы обеих дочерей.
Камиллу, ее сестру Аннабель (успешного декоратора) и их младшего брата Марка называли «красавчики Шанды». Впрочем, главным красавчиком среди них был Марк. В 1970-х годах он был самым желанным холостяком Лондона: мускулистый и светловолосый, юный бог, встречавшийся то с топ-моделями, то с It-girls[13]. Подобно другу и единомышленнику Питеру Бирду (Питер, правда, был более экстравагантен), Марк скитался по миру благодаря неожиданным связям и соразмерному задаче финансированию. О своем эпическом, растянувшемся на 1200 километров странствии верхом на слоне от города Конарак в Бенгальском заливе до стоящего на Ганге Сонепура он написал книгу «Путешествия на моем слоне» (Travels on My Elephant), которая отлично продавалась. Среди его таких же эпатажных друзей из высшего общества были Гарри Фейн, сын графа Уэстморланда (они вместе жили на Бали и начали строить бизнес по продаже антиквариата), Дон Маккаллин, фотограф, и Имран Хан, звезда крикета, сердцеед и, позднее, премьер-министр Пакистана. Самые запоминающиеся похождения Марка Шанда нашли отражение на его теле – в виде татуировок. «Змею на предплечье я набил, когда работал в упаковочном цехе Sotheby's, краб на плече – память о Техасе, тигр – о том утре, когда я проснулся среди алжирских солдат. Отметки на ноге оставлены даяками с Борнео: я тогда был под кайфом от всего, что хотя бы относительно для этого подходило», – рассказывал он писательнице Камилле Лонг. Одна из поклонниц как-то назвала Марка «настоящим Индианой Джонсом». Он умер в шестьдесят два года, совершенно внезапно: от полученной при падении травмы. Это случилось возле бара отеля Gramercy Park в день, когда Марк запускал сбор пожертвований для своего фонда помощи слонам. Кончина брата стала ударом для Камиллы. Друзьям она рассказывала: «Стоило услышать голос Марка в телефонной трубке, я знала: ему что-то нужно. Но, Боже, как же я скучаю».
Дети семьи Шанд воспитывались в атмосфере безопасности и любви и поэтому выросли уверенными в себе людьми. Семейство обосновалось в Лейнс, уютном загородном поместье, принадлежавшем приходскому священнику. В его комнатах фамильные ценности Эшкомбов попадались так же часто, как разнообразные артефакты вроде сотканных вручную марокканских ковров-килимов и мягких диванов, на обивке которых скапливалась собачья шерсть. Из окон открывались прекрасные виды на горный хребет Саут-Даунс. Особое очарование поместью придавали тайные сады, посаженные Розалинд: она умела обращаться с растениями, и это сразу бросалось в глаза, стоило посмотреть на выращенные ею овощи или собранные букеты цветов. Няню детям не нанимали, что было редкостью для той эпохи и класса, к которому принадлежала семья. Девочки учились в школе Дамбреллс в Дичлинге, и Розалинд каждый день сама забирала их после занятий. Летом она увозила дочерей на пляж в Хоуве. Камилла и Аннабель ездили верхом и ходили в походы в горы, ночуя в спальных мешках. За обедом детям по французскому обычаю давали по стакану разбавленного водой вина; им разрешалось засиживаться допоздна вместе с Розалинд, пока та потягивала мятный ликер. Друзья девочек завидовали тому, какие у них доброжелательные и располагающие к себе родители.
О проекте
О подписке