Глава 8
Октябрь 1953 года

Мэри

В гостиной царил уют. В печи потрескивал и шипел огонь, подпитываемый хворостом, который Мэри с Лотти насобирали в окру́ге и в лесочке, до которого с милю пути. Посреди дров лежала кучка угля; он почти закончился, но покупать новый не было нужды, ведь матушка уже собрала почти все вещи и час отъезда приближался.

В тусклом утреннем свете подрагивали огоньки свечей. Солнце еще не успело подняться над крышами домов на востоке, улицу выстилал густой туман. Мэри остановилась у окна в передней части дома, приподняла штору, всмотрелась в темноту. За верандой толком было ничего не разглядеть, кроме плотной завесы смога.

Мама перенесла кастрюлю с нагретой водой к жестяной ванне на полу кухоньки, опорожнила ее, вернулась к раковине за новой порцией.

– Лотти, иди купаться! – позвала она.

Подошвы Лотти застучали сперва по потолку, а потом и по ступенькам.

Когда-то они мылись каждую неделю, субботним вечером. Но это было давно: тогда мама еще работала на оборонном заводе и у них всегда водились талоны на необходимые продукты и вещи. В те дни мама улыбалась гораздо чаще. Прежде Мэри надеялась, что после войны папа вернется домой, ведь когда-то он был частью их жизни. Пусть он с мамой и не состоял в законном браке и пробыл с ними совсем недолго, а пропал уже очень давно, раньше у них, можно сказать, была одна семья. Когда война закончилась, Мэри было всего два года, так что запомнила она скорее не события, а чувства. Картинки прежней жизни в ее сознании были смутными и размытыми.

После войны папа так и не вернулся, но мать с дочерью нашли этому объяснение. Попросту не смогли иначе – уж очень им хотелось снова увидеть папу. К тому же мамины друзья обнадеживали их, твердили, что многие солдаты еще не успели добраться домой. Там такой бедлам, говорили они. Куча народу, лодок на всех не хватает, поэтому Канал никак не пересечь. Отец вот-вот приедет, сомнений никаких. Мама говорила об этом не раз, устроившись у огня с бутылкой виски, чтобы согреться.

А через два года мама распрощалась с надеждой снова увидеть папу. Он так и не появился, от него не было ни писем, ни телеграмм, точно сквозь землю провалился. Официально отец считался пропавшим без вести в бою, но ожидание так затянулось, что стало ясно: он уже не вернется, а когда оборонный завод закрылся, все изменилось. Тогда-то купания и стали редкостью. Мэри уже и не помнила, когда они с сестренкой последний раз оттирали кожу докрасна в маленькой жестяной ванночке.

– Сейчас мы вас отмоем, чтобы вы приехали к господам из дома Джона Ховарда Митчелла нарядными и чистенькими, – приговаривала мама, раздевая Лотти.

– Что это еще за дом? – полюбопытствовала Мэри.

– Там нас ждут дамы из Общества Фэйрбриджа.

Лотти зябко обхватила себя руками, а мама тем временем стала искать кусок мыла. Когда Мэри поймала ее взгляд, в глазах матери стояли слезы. Девочке хотелось успокоить ее, заверить, что все будет хорошо: они едут в путешествие, только и всего. Но слова никак не шли. Они застряли в горле и не хотели его покидать. Волнение скрутило внутренности узлом, побежало мурашками по спине, по рукам, охватило дрожью ладони. В Мэри боролись восторг, тревога и печаль. Но ничего поделать уже было нельзя: мама приняла твердое решение, и Мэри видела, что она не отступится.

Пока мама мыла младшую сестру, старшая забрала из спальни ночной горшок и понесла его на нижний этаж, где жили мистер и миссис Бадо. Она пересекла их гостиную и кухню, зашла в уличный туалет, опустошила емкость и вымыла ее дочиста под краном. Капли ледяной воды упали ей на лицо, и девочка судорожно вздохнула. Потом поднялась по лестнице с пустым горшком, помахав по пути миссис Бадо (та с измученным видом бегала за полуголым малышом лет двух-трех, розовощеким и голубоглазым), и убрала сосуд на место.

Вымыв руки над каменной раковиной на кухне, Мэри заварила всем чаю. Завтракать было нечем, но мама пообещала устроить им прощальный семейный пир. От мысли об этом у Мэри в горле встал ком. И зачем только мама согласилась их отправить? Какой смысл вот так разлучаться? Даже если мама поедет следом, что они станут делать за океаном? У Мэри никак не получалось представить, каково это – жить в чудесной солнечной стране, описанной дамами из Общества Фэйрбриджа. Но всяко лучше, чем здесь.

Может, в этом и крылась мамина цель: сделать так, чтобы Мэри и Лотти обрели то, чего она сама им дать никак не могла? Да нет, вряд ли. Мама только знай себе ругала их за проступки или негодовала, до чего же дорого обходятся дети. Она сыпала жалобами с минуты, когда Мэри открывала глаза, и до самого вечера, когда сестры укладывались спать. С тех пор, как мать поняла, что ее прежний сожитель не вернется с войны, она не скрывала, что девочки для нее – лишь обуза, взваленная на плечи жестоким миром, чтобы жизнь медом не казалась.

Куда правдоподобнее звучало другое объяснение внезапному радушию матери и стремлению отправить сестер за океан: ей не терпелось съехаться со Стэном. Мэри покачала головой, разливая по чашкам чай и добавляя в него молока и сахара. Если мама готова избавиться от них ради мужчины, которого толком и не знает, лучше будет и вовсе без нее. Если дочки для нее тяжкий крест, то и она им не нужна. Мэри сможет сама позаботиться о сестренке.

Внутри у девочки вскипела ярость, затмив тошнотворное волнение. В тот миг Мэри ненавидела маму так горячо, что едва могла с собой совладать. Все тело трепетало от ненависти. Лотти хлюпала носом в ванночке, пока мама смывала мыло ей с волос. Сестренка не поймет Мэри. Лотти хочет остаться с мамой, отъезд разбивает ей сердце. Всхлипы Лотти только распаляли ненависть к матери, вспыхнувшую в Мэри.

Мама помогла младшенькой вылезти из ванночки. Она прижимала дочурку к себе с такой нежностью, какой Мэри никогда в ней прежде не видела. Злоба внутри заискрила и ожесточилась, превратилась в твердый камень.

– Твоя очередь, милая, – сказала мама, взглянув на Мэри, и улыбнулась.

Пока Лотти вытиралась и мама одевала ее в лучшие чулки, шерстяное платье и курточку с короткими, не по росту, рукавами и дырами на локтях, Мэри разделась и забралась в ванну. Она погрузилась в воду и прижалась спиной к жестяной стенке. Вода была еле теплая и ни капельки не согревала этим промозглым утром, и девочка вся дрожала.

– Тебе помочь? – спросила мама.

Мэри покачала головой:

– Нет, сама справлюсь.

Мать нахмурилась и окинула ее взглядом.

– Уже совсем большая.

Мэри ничего не ответила. В горле у нее саднило, а во рту пересохло. Она быстро вымылась, пока вода совсем не остыла, вылезла и обсушилась у огня. Потом оделась в свой лучший наряд – шерстяную юбку и кардиган в тон – и обмоталась шарфом. Зимнего пальто у нее не было, поэтому пришлось натянуть поверх чулок длинные шерстяные носки.

Мама притянула ее к себе поближе и принялась вычесывать колтуны из длинных влажных волос Мэри.

– Ты вряд ли понимаешь, почему я это делаю, но однажды поймешь, – пробормотала она. Голос у нее был робким и тихим.

Мэри яростно сверкнула глазами.

– Да, не понимаю. Ты отправляешь нас куда подальше. Посмотри, как Лотти расстроилась!

Мама потянула за особенно спутавшуюся прядь, а потом развернула дочь к себе:

– Это к лучшему, моя милая. Поверь мне.

– А ты к нам приедешь?

Мама опустила взгляд на расческу, которую держала в руках.

– Собираюсь.

– Приедешь или нет?

– Я не больше твоего знаю, что нас ждет впереди, солнышко. Но я очень постараюсь – и со Стэном это обсужу. Уверена, ему понравится в Австралии. Разве такой благословенный край можно не любить?

– Ты от нас избавляешься, чтобы жить со Стэном, – заключила Мэри. И это был вовсе не вопрос, а упрек, выплюнутый, точно яд.

Мать зарделась.

– Он говорит, что дети ему не нужны. Нас троих он прокормить не сможет, а уж покупать вам всякое в школу – тем более.

– Так оставь нас тут! – вскричала Мэри. – Мы и без Стэна справимся, раньше ведь как-то жили!

Мама поджала губы.

– Я больше так не могу. Слишком уж тяжелая жизнь. Ты вся исхудала, вечно бледная, а твоя сестра постоянно болеет. Я работаю на износ, а денег все равно нет. Ты разве не видишь? Стэн – это мой шанс выбраться отсюда, начать с чистого листа, и я его не упущу.

Бравада Мэри померкла, стоило ей увидеть панический ужас на мамином худом и бледном лице. Дальнейшие обсуждения не имели смысла. Оставалось лишь шагнуть в будущее как можно увереннее, чтобы Лотти не испугалась.

Девочки взяли поклажу и направились к входной двери. Лотти и Мэри повесили на плечо по небольшой хозяйственной сумке с горсткой личных вещей. В гостиной высились коробки и мешки – это мама собиралась перебираться к Стэну, который жил в многоквартирном доме через дорогу.

Мэри обвела взглядом маленькую мрачную муниципальную квартирку, которая служила ей домом девять коротких лет, и смахнула слезы. Лотти взяла ее руку в свою маленькую ладошку и сжала. И тогда Мэри, быстро втянув носом воздух, отвернулась от прошлого, переступила порог и нырнула в промозглый утренний туман. Фонарщик уже гасил на улице фонари большой крючковатой палкой, а холодные, слабые лучи солнца неспешно ползли по тусклой мостовой.

* * *

После завтрака в местном пабе, состоявшего из яичницы с картошкой, у Мэри заметно поднялось настроение. Утренняя ярость и тревога сменились тяжестью в животе от избытка соленой и жирной пищи и зудящим предвкушением грядущих приключений. Чего ждать, она не знала, но надеялась, что впереди у них с Лотти перемены к лучшему, о которых она молилась не один год.

Сестренка сидела напротив в мрачном закутке паба. Глаза у нее были красные, и она нервно покусывала ногти. Мама болтала обо всем подряд, точно спешила заполнить пустоту собственным голосом.

Когда они вышли на улицу, мать ринулась вперед. Сестры взялись за руки и поспешили за ней, лавируя в уличных толпах. Они взбирались в гору – Лотти несколько раз чуть не упала на неровной мостовой, – шли узкими переулками, которые змеились меж магазинчиков, контор, пабов и рынков, и наконец добрались до вокзала. У платформы стоял поезд, а вдалеке виднелся темный и тупоносый локомотив. Вагоны были выкрашены в вишневый цвет, и в них с обеих сторон тянулись вереницы окон. Сквозь стекла Мэри могла видеть платформу, расположенную за составом.

Мама купила в маленьком окошке билеты, и все трое сели в вагон.

– А куда мы едем? – спросила Лотти, устроившись рядом с мамой на скользком виниловом сиденье напротив Мэри.

Мать посмотрела на бумажные билеты, которые крепко сжимала в руке.

– Нокхолт, Кент.

Мэри сидела молча, сложив руки на коленях. Поезд щелкнул, лязгнул, задрожал и стал набирать скорость. Девочка смотрела на пейзажи, проносящиеся за окном: типовые дома и особняки, бельевые веревки и вещи на прищепках, обмякшие от влаги и холода. Все по-прежнему было подернуто туманом. Наконец они выехали из Лондона, и на смену зданиям пришли обширные поля, живые изгороди и проселочные дороги, а туман начал рассеиваться. Среди полей, вдоль дорог и улочек высились деревья. Их листва – оранжевая, красная и желтая – пестрела и на ветвях, и на земле рядом.

– Как же красиво, – прошептала Мэри, прижавшись лбом к окну. Стекло обожгло кожу холодом и запотело от дыхания. Девочка подняла палец и нарисовала на окне кружочек, два глаза и улыбку.

Лотти захихикала над рожицей и придвинулась к стеклу:

– Я тоже так хочу!

И они стали рисовать мосты и деревья, цветы и облака. Все это время тревоги Мэри брезжили на самых задворках сознания, и она решила, что разберется с ними позже. Слишком уж весело было путешествовать на поезде, слишком красивые картины мелькали за окошком, и было уже не до печали.

На станцию Нокхолт они приехали ближе к полудню, когда бледное утро сменилось ярким солнечным днем. Белые облака, напоминавшие формой луковицы, повисли над головой, словно тоже решили погреться на солнышке. Но щеки у Мэри все равно защипало от холода, когда она слезла на платформу, сжимая сумку с вещами. Мама помогла Лотти сойти с поезда, и они все втроем прошли мимо билетной кассы на улицу. Путь до нужного места оказался неблизким и тянулся по деревенским дорогам, мимо причудливых магазинчиков, двухэтажных беленых коттеджей и длинных зеленых изгородей. На одной из улиц их встретил указатель «Дом Джона Ховарда Митчелла», и мама повела сестер по извилистой подъездной дорожке.

Когда перед ними предстало здание, у Мэри перехватило дыхание. Она в жизни не видела такого большого, величественного и прекрасного особняка. Он был двухэтажным, с огромной прямоугольной трубой с краю. На обоих этажах поблескивали бессчетные окна, а стены из светлого кирпича взмывали высоко-высоко, точно хотели дотянуться до небес. Венчала дом темная крыша. Мэри запрокинула голову и залюбовалась ползучими растениями, которые вились над внушительной входной дверью и тянулись вверх.

Они поднялись по ступенькам. Мама взялась за дверной молоток рукой без перчатки и постучала, ритмично и быстро. Им открыла женщина в практичном темно-синем платье; волосы с проседью были собраны на затылке и закреплены шпильками.

– Чем могу помочь?

Мама поочередно представила женщине всю их троицу. Дама тепло улыбнулась и сплела пальцы.

– Ну что ж, тогда добро пожаловать в дом Джона Ховарда Митчелла. Рада с вами познакомиться. Я здесь заведующая, меня зовут миссис Ханнити.

Мать повернулась к дочерям, и Лотти крепче сжала ладонь сестры маленькими замерзшими пальчиками.

– Пора прощаться, девочки. Увидимся, когда я к вам приеду. Будьте умницами, договорились?

В горле у Мэри встал ком – твердый, словно из камня, – и она только кивнула. Мама быстро и сухо чмокнула обеих дочерей в лоб, развернулась на каблуках и ушла той же дорогой, какой они сюда добирались. Полы ее плаща развевались вокруг ног, обтянутых чулками.

Миссис Ханнити проводила мать удивленным взглядом, а потом одарила девочек улыбкой:

– Пойдемте, милые. А то совсем замерзнете!