Глава 2

Откуда бабушка достала чемодан, я не заметила. Оставалось лишь удивляться, что его не продали с остальными вещами, представлявшими хоть какую-то ценность. Наверное, потому, что был он не очень большим и уже чуть потертым, за такое много не получить.

Но даже в такой маленький чемодан закладывать было нечего. От платьев, отложенных бабушкой в сторону при разборке сундука, я отказалась. Они так давно вышли из моды, что никак не смогут поддержать честь семьи Кихано. Еще разлезутся от старости в самый неподходящий момент.

Этот довод бабушку убедил, и платья вместе со своим душным ароматом перекочевали назад в сундук. А в чемодане оказались лишь самые необходимые вещи: смена белья, полотенце, мыло, зубная щетка, пара книг, с которыми не хотелось расставаться. И всё.

– Да, маловато, – задумчиво сказала бабушка, заглянув в чемодан. – Может, бумагой заложим для объема, а то греметь будет?

Я выразительно на нее посмотрела. И само предложение мне не нравилось, и бумаги, чтобы забивать чемодан, не было. Не выдирать же листы из книг? Их в нашем доме осталось не так много. Бабушка вздохнула и внесла новое предложение:

– Дульче, возьми еще одно платье. Содержимое чемодана будет намного солиднее смотреться, когда его откроют. Чтобы горничные не фыркали, что нищенку в семью берут. Можешь не надевать, скажешь – не думала, что столичные моды так от провинциальных отличаются. Соледад пообещала сразу подобрать гардероб, соответствующий положению семьи.

Опять подумалось, что же такое с этим Бруно, если его семья готова на все, лишь бы его женить? Захотелось отказаться от этой глупой затеи и никуда не ехать, но я взглянула на замученное лицо младшей сестры и решила: поеду, а там будь что будет. Настоящее благородство в том, чтобы жертвовать собой во имя семьи, как это делает сейчас брат. У Кихано женщины сильные, вытерпят любого мужа. А Марите и Алонсо станет легче.

– Держи. – Сестра протягивала мне свое платье из тех, что привез брат, но мы так ни разу и не надели. – Бабушка права. Пусть не думают, что мы такие нищие.

– А ты? – растроганно спросила я.

– Если ничего не выйдет, привезешь назад, когда вернешься, – пожала она плечами. – Выйдет – тоже привезешь, когда навещать приедешь.

– Как это – не выйдет? – всполошилась бабушка. – Мария Долорес, не настраивай сестру на поражение. Все у нее выйдет, и вернется она сюда фьординой Берлисенсис, и никак иначе.

Во взгляде сестры проскользнуло легкое сомнение. Наверное, тоже вспомнила увиденную голограмму с кривым наследником рода, жаждущего с нами породниться. Может, у него не только физиономия перекошенная, но и с мозгами непорядок? Я решила сразу настраиваться на самое худшее, чтобы не слишком разочароваться при встрече. Насколько он нормален, узнаю уже завтра.

Платье сестры заняло свое место в чемодане, и я захлопнула крышку, пока бабушка не решила положить туда еще что-нибудь. Нет уж, что есть, то есть, создавать видимость – недостойно.

Провожать меня пошла только Марита. Пешком бабушке столь длинную дорогу не осилить, а денег на экипаж нет. Хорошо еще на экспресс набралось, а то пришлось бы позориться, занимать у кого-нибудь.

Сестра все порывалась поднести мой чемодан, но я не дала. Ей еще обратно идти, да одной, и без того устанет. А чемодан не тяжелый, чему там весить? Книги грустно ездили из одного угла в другой, почти не встречая на своем пути сопротивления.

– Хоть бы у тебя все получилось! – прервала молчание сестра. – Я буду за тебя всем богам молиться. Невозможно так жить! Совсем невозможно. Бабушке что? Уткнулась в любовные романы, а все, что вне их, ее не интересует. Главное – честь не уронить. А мы здесь просто засохнем, как старые розовые кусты в саду.

Сад был у бабушки вечным поводом для страданий. Огромный и некогда роскошный, он зарос и теперь мало чем отличался от дикого, но все же сказочного леса. Розы без должного ухода превратились в не пойми что, цвели редко, мелкими цветами, больше похожими на шиповник. Длинные голые стебли гордо несли огромные шипы и пытались захватить в плен всякого, кто проходил мимо. Нет, они не засохли, но выродились, превратились из украшения сада в пугало для случайно забредших туда людей.

– Получится, – твердо сказала я сестре.

Пусть хоть ей достанется кусочек счастья и возможность выйти замуж по любви. А для этого нужно, чтобы она выбралась из нашего всеми забытого дома и начала бывать там, где есть молодые фьорды, подходящие ей по рождению. А не сидела с любовным романом в руках рядом с бабушкой. Все равно второго кресла-качалки у нас нет.

По дороге я несколько раз пожалела, что сразу надела новые туфли, как настаивала бабушка. Могла дойти до города в старых, а потом отдать их Марите. Могла, но не подумала. А сейчас – хоть снимай и иди босиком. Но ноги потом будут грязными, туфли на такие не наденешь. Приходилось терпеть и ругать про себя бабушку, ее подругу по пансиону и этого невнятного жениха, Бруно Берлисенсиса.

Ему доставалось больше всего – нормальные женихи сами приезжают знакомиться, а не договариваются о помолвке через бабушек. Но я уже поняла, что мне достался не совсем нормальный. Главное, чтобы его ненормальность была не слишком велика, а то получится урон семейной чести – с таким родниться.

Жалко, у нас не было возможности выписывать «Фринштадский вестник» – газету, печатавшую новости о всех значительных семьях Империи. Я иногда ее пролистывала в библиотеке. Было бы время, непременно сходила, посмотрела, что там пишут про этого Бруно. И брат про него ни разу не упомянул, хотя они учились вместе, пусть и в разных Башнях. Порасспрашивать бы Алонсо, что из себя представляет этот жених. Но разве это что-то изменит? Наверное, даже лучше ничего о нем не знать, легче будет принять.

Я украдкой вздохнула, стараясь, чтобы сестра не заметила. Представить жизнь с совсем чужим, посторонним фьордом я не могла. А ведь потребуется еще и родить ему наследника… Об этой стороне жизни я имела довольно смутные представления. Перед отъездом бабушка отозвала меня в сторону и пыталась что-то мямлить, краснея и отводя глаза, а потом махнула рукой и сказала, что я сама разберусь. А если нет – спрошу у Соледад, которая знает лучше, поскольку недавно опять вышла замуж, а значит, эти знания у нее еще живые и востребованные. Пришлось этим удовлетвориться.

На вокзал мы пришли с хорошим запасом времени и сразу купили билет. Ужасно дорогой, хотя место было лишь сидячим. Остаток денег я протянула Марите.

– Нет. – Она помотала головой и даже руки за спиной спрятала. – Не возьму. Тебе нужнее. Пусть эти Берлисенсисы не думают, что мы такие нищие. Что совсем денег нет.

– Так их и нет, – попыталась я ее вразумить. – И они это знают. Иначе бабушка никогда не согласилась бы на такую помолвку. Останутся у меня эти монетки, нет – разницы никакой. А вам они нужнее.

– А если тебя не встретят? – спросила сестра.

– У меня есть комбинация кристаллов Соледад Беранже, свяжусь с вокзала.

– Чтобы с общественного артефакта связи подключаться, все равно нужны деньги. Возможно, еще на экипаж потребуются. Или ты хочешь оформить доставку за счет получателя?

Марита была права. Но боги, как же мне не хотелось забирать у них с бабушкой последнее!

– Не возьму, – упрямо сказала сестра. – Проживем как-нибудь. Скоро от Алонсо деньги должны прийти. И бабушка мне так сказала. Ни в коем случае не брать.

Сестра гордо вскинула голову, показывая, что ей, представительнице одного из древнейших родов, нет никакого дела до презренного металла. Я пожала плечами и высыпала деньги в сумочку, тоже найденную в бездонном бабушкином сундуке. Не так этих эвриков много, чтобы устраивать спор.

Прибытие экспресса сопровождалось громким объявлением через старенький шипящий артефакт. Свое он отслужил давно, но менять его никто не собирался. Ходили слухи, что скоро вокзалы перестанут работать, а запустится сеть государственных телепортов, более дешевая, чем существующая сейчас. Но мне казалось, что слухи так и останутся слухами. На экспрессах ездили не только те, у кого денег не хватает, но и те, кто по разным причинам не хотел или не мог пользоваться телепортами.

Вот и сейчас вагон первого класса был полностью заполнен, а ведь поездка в нем стоит раза в полтора дороже, чем переход через телепорт. К услугам пассажиров весь комфорт, который только можно получить в дорожных условиях. И садились туда весьма элегантно одетые фьорды и фьордины. На фоне их роскошных чемоданов мой казался еще более потертым. Но другого все равно нет, а в мой вагон стояла не такая великолепная очередь.

– Марита, пора прощаться.

– Да.

В глазах сестры стояли непролитые слезы, но она держалась.

Мы обнялись, расцеловались, и я пошла к своему вагону. Проводник, небритый фьорд неопределенного возраста, мерно помахивал артефактом над билетами входящих. Результат его не интересовал. Кажется, он даже не попадал по билетам, так как смотрел в другую сторону, на проводницу соседнего вагона. Интересную фьордину средних лет, которая сейчас вяло переругивалась с желающим пройти в ее вагон пассажиром.

Нашей очереди это двигаться не мешало, так что вскоре я стояла на ступеньках вагона. Оглянулась на сестру. Та стояла, закусив губу, и смотрела мне вслед. Ей теперь придется совсем тяжело. Вдвоем с бабушкой в огромном доме…

– Что, уснула на дороге? Давай пошевеливайся! – ткнула меня чем-то острым в бок толстая фьордина.

Я махнула Марите и ушла с прохода. Свое место нашла быстро, чемодан поместился под сиденьем, а сумочку я оставила на коленях и крепко держала. Сидела я не у окна, так что сестру видела плохо, но еще раз помахала и показала знаками, чтобы уходила, не ждала, когда поедем.

Марита упрямо помотала головой и осталась на перроне до того момента, когда экспресс тронулся и помчался, набирая скорость с каждым мгновением. Я откинулась на сиденье, жесткое и не слишком удобное, и прикрыла веки. Перед глазами стояло одинокое и несчастное лицо сестры, и эта картина отдавалась болью в моем сердце.

Нельзя жить, как мы жили последние годы. Ради близких я была готова на все. И сейчас твердо решила, что выйду за этого Бруно, каким бы придурком он ни оказался. Лишь бы только вытащить сестру и бабушку из ямы, в которую мы себя загнали. И если он это сделает, быть может, моя благодарность к нему со временем перерастет во что-то большее? Ведь в самом плохом и уродливом человеке непременно найдется что-то такое, за что его можно полюбить. Ну и пусть у этого Бруно перекошенная физиономия. Вдруг он очень хороший и заботливый фьорд?