Глава 7

Вечером Владимир Викентьевич появился в компании незнакомого господина, одетого в костюм-тройку, ладно обтягивающий слегка грузную фигуру, и выглядящего настолько важно, что я подумала, что он должен быть как минимум генералом. Владимир Викентьевич представил его как коллегу, Шитова Константина Филипповича, который действительно оказался из военных. После чего целитель сообщил, смущенно опустив глаза, что разрешили захоронить мою маму, поскольку в полиции посчитали, что проделали с телом все, что нужно. Если он боялся, что я испытаю потрясение, то зря: родственные чувства у меня не появились, и слово «мать» не ассоциировались ровным счетом ни с кем. Я не помнила ее точно так же, как и остальных родственников. Это было неправильно, но увы – от меня ничего не зависело.

Моментом неловкости воспользовался Константин Филиппович, пришедший выяснить, не удастся ли вытянуть хоть что-то из моей памяти, поскольку расследование, в которое активно вовлекли военных, застопорилось и единственное действенное предположение было связано с работой мамы. Он сразу начал распоряжаться как у себя дома, а Владимир Викентьевич ему не препятствовал, хотя и был не слишком доволен командирскими замашками гостя. Расположились мы в библиотеке, а не в гостиной, хотя я уже успела испугаться, что меня сейчас отправят в подвал, как в наиболее экранированное помещение. Мало ли что полезет из глубин подсознания? Сон разума, как известно, рождает чудовищ, которых у меня по этой примете должно быть множество, и самых разных.

– Не могу обещать, Елизавета Дмитриевна, что не вытащу чего-нибудь личного, – сурово предупредил военный целитель растерявшуюся от его напора меня. – Но сделать это необходимо. Да, я читал заключения коллег о стершейся личности, но иногда даже в этом случае удается за что-то зацепиться.

– И тогда я смогу все вспомнить?

– Вряд ли. Я не всемогущ, – позволил он себе улыбку, холодную и совершенно не располагающую. – Если я что-то и вытащу, то на вашей памяти это, скорее всего, никак не отразится. Видите ли, грубо говоря, у вас сейчас разорвана часть связей, отвечающих за память. Теоретически связать можно, но, во-первых, сначала нужно найти второй конец обрыва, а во-вторых, это требует столько сил и времени, что вам все проще понять заново.

– Но что-то вы все равно хотите найти, Константин Филиппович.

– Только то, что касается безопасности Российской империи. И то я не буду восстанавливать ваши воспоминания, уж простите. Просто в них загляну, если получится.

Постороннему категорически не хотелось позволять копаться в моей голове, особенно столь неприятному и ничего хорошего не обещающему.

– А не забуду ли я и того, что помню сейчас? Вдруг после вашего вмешательства я перестану даже членораздельно говорить?

Военный целитель возмущенно повернулся к Владимиру Викентьевичу:

– Какое невежество! Какое катастрофическое непонимание сути процесса!

– Елизавета Дмитриевна не помнит и куда более простых вещей. Константин Филиппович, напоминаю, у нее стирание личности. Собственно, надо радоваться, что она жива и нормальна.

– Относительно нормальна, поскольку все забыла.

– Не все, – оскорбилась я. – По-немецки я говорю даже лучше, чем раньше. Во всяком случае, мне так сказали.

– Неудивительно, – отрезал военный целитель. – Иногда после сильных магических ударов пострадавшие начинают говорить даже на тех языках, которых никогда не слышали. Может, вы и по-английски заговорили? Или по-испански?

– Не знаю, не пробовала, – бросила я, с неприязнью глядя на этого типа. – А еще какие умения получают пострадавшие? Вдруг я научилась играть на скрипке, а этого не знаю? Не попробовать ли?

– Елизавета Дмитриевна, у вас запустился сильный рост магического резерва, – напомнил Владимир Викентьевич, успокаивающе положив мне руку на плечо. – Этого достаточно? И давайте прекратим спорить. Поверьте, даже глубокое сканирование такого специалиста вам не повредит, возможно, даже что-то упорядочит. Хуже не будет, я вам обещаю.

– Ну, раз вы обещаете, Владимир Викентьевич, – вздохнула я, поняв, что откладывай не откладывай – все равно не отвертеться, – тогда давайте покончим с этим как можно быстрее. Хотя я не думаю, что это чему-то поможет.

О том, что у меня время от времени всплывают странные воспоминания, я решила не говорить. Пусть уж этот тип определяет сам, какие у меня странности и с чем связаны.

– Зря не думаете. – Довольный Константин Филиппович потер руки и начал разминать пальцы, которые издавали неприятные сухие щелчки. – К слову, никакой Светланы среди ваших знакомых мы не обнаружили, следовательно, это имя упоминали напавшие на вас и вашу маму и было это настолько важно, что в вашей памяти оно все же зацепилось. А я сейчас посмотрю, не зацепилось ли еще что. Больно не будет, не волнуйтесь.

Больно действительно не было. Немного неприятно, немного щекотно. И ужасно интересно, что же он делает. Но, поскольку меня усадили в кресло, а Константин Филиппович встал строго позади и положил руки мне на голову прямо над ушами, увидеть мне ничего не удалось, только почувствовать слабое перемещение чего-то эфемерного внутри головы. Смешать, но не взбалтывать. Страшно представить, что будет с моей головой, если все там еще и взболтают. От осознания опасности я затихла, боясь шевельнуться.

– Вот и все, – с этими словами Константин Филиппович отнял руки от моей головы и ехидно уточнил: – И как, Елизавета Дмитриевна, можете членораздельно разговаривать?

Появилось ребяческое желание в ответ выдать бессвязное мычание, но тут ко мне склонился встревоженный Владимир Викентьевич, и я резко передумала шутить:

– Кажется, у меня все в порядке, Константин Филиппович. А как у вас? Удалось что-то найти?

– Увы, связи нарушены слишком серьезно. Я склонен согласиться с мнением коллег, что восстановить ничего не удастся. К сожалению. – Он развел руками, показывая, насколько удручен данным обстоятельством. – Мешанина у вас там изрядная, Елизавета Дмитриевна, но уже есть признаки упорядочивания. Головные боли не мучают?

– Нет, – несколько удивленно ответила я.

– А посторонние голоса не слышите?

– Тоже нет.

– Так я и думал. – Он важно покивал и бросил выразительный взгляд на Владимира Викентьевича.

– Хотелось бы услышать более развернутое мнение, – сказал тот.

– Все с вашей подопечной в порядке, вы совершенно напрасно беспокоитесь. Конечно, попытка убийства даром пройти не могла, но Елизавета Дмитриевна легко отделалась. Сейчас просто нужно грамотно чередовать умственную нагрузку и отдых и обязательно добавить физическую нагрузку.

– Но у нее продолжает расти уровень…

– И это замечательно. Глядишь, еще собственного деда превзойдете, да, Елизавета Дмитриевна? – неожиданно подмигнул он мне.

– Я его не помню.

– Зато мы помним. Сильнейший целитель был, гений медицины. Кстати, что вы собираетесь делать дальше? – неожиданно спросил он. – Уровень магии у вас уже приличный, и рост останавливаться не собирается. Не хотите к нам?

– К вам?

– К нам, штатным армейским целителям. Уверен, целевую стипендию вам выбьем. Продолжите династию.

– А вас не беспокоит, что у меня не все в порядке с головой? – удивилась я.

– Полноте, барышня, с головой у вас все в порядке. – Константин Филиппович вальяжно махнул рукой. – У вас проблемы с памятью, но не такие, которые помешают вам жить и учиться. Рассуждаете вы здраво, акцентируете внимание на нужном. Думаю, с обучением у вас проблем не возникнет.

– Мне бы сначала гимназию окончить, – напомнила я. – Пока, похоже, там ожидаются сплошные проблемы. И как работать с магией, я совсем не помню. Я уже сожгла комнату Владимиру Викентьевичу.

– Только одну? Да он везунчик, – поцокал языком Константин Филиппович. – Заполучить необученного сильного мага и никак не обезопаситься?

– Я не ожидал, что Елизавета Дмитриевна ночью начнет экспериментировать, – попытался оправдаться Владимир Викентьевич. – Естественно, дополнительную защиту не поставил. Но мы уже контроль отработали, так что больше проблем не будет.

– Точно не будет? – нехорошо усмехнулся Константин Филиппович. – Ну-ка, барышня, повторить сможете?

И его руки медленно нарисовали в воздухе совсем простенький значок, похожий на бабочку, как ее изображают малыши: схематичную, но узнаваемую. Я покосилась на Владимира Викентьевича, тот неохотно кивнул. Видно было, что за библиотеку целитель беспокоится, но не хочет это беспокойство показывать коллеге. Но я почему-то была уверена, что у меня все получится. Несколько неуверенных движений – и тоненький ручеек силы, почти по капельке, запитал рисунок, который мягко истаял в воздухе, подарив чувство бодрости.

– Хм… А вы точно, Елизавета Дмитриевна, не помнили, как работать с магией? Для непомнящей у вас слишком легко получилось.

– Возможно, память тела? – неуверенно предположила я.

Если уж она меня с танцами подвела, то могла расщедриться на что-либо иное.

– То есть у вас было чувство, что вы вспоминаете давно забытое?

Я помотала головой:

– У меня было чувство, что я это упражнение делаю впервые, но оно мне не показалось сложным.

– Так-то да, несложное, – неохотно признал Константин Филиппович. – Но только для тех, у кого проблем с контролем нет. У вас нет, я вижу. Остальное доберете. Это плетение вам, несомненно, пригодится. Оно помогает концентрироваться при запоминании большого количества информации. Что ж… – Он выудил из нагрудного кармана часы, явно серебряные, на толстой витой цепочке, раскрыл и решительно сказал: – Пожалуй, подзадержался я у вас, пора и честь знать.

Он торопливо распрощался, а выглянув в окно, я увидела, что его дожидался автомобиль, не такой блестящий, как у Хомякова, но тоже со львом на капоте. Сам за руль Константин Филиппович не сел, ему с поклоном открыл дверцу заднего сиденья шофер, поведение которого говорило о важности пассажира. Поди, и поедут медленно, чтобы не дай бог – или боги? – не растрясло значимую персону. Но разве интересно медленно ездить? Почему-то подумалось, что было бы здорово устроить гонки. Хотя бы с Хомяковым, у него точно есть автомобиль. Уверена, я бы выиграла. Только разрешены ли они? И вообще, у меня-то автомобиля пока нет, Шитов вряд ли даст свой для таких сомнительных целей, а на пути получения собственной машины возможны неопределенные сложности. Во-первых, она наверняка стоит очень дорого, а во-вторых…

– Интересуетесь автомобилями, Елизавета Дмитриевна?

– Думаю, насколько сложно получить водительские права, Владимир Викентьевич.

– Водительские права? Это что?

Я удивленно повернулась:

– А что, управлять автомобилем может любой? Этому не надо обучаться?

– Обучаться надо всему, но я не слышал, чтобы у водителей были какие-то особые права, – проворчал Владимир Викентьевич.

– Особых прав и не должно быть, скорее, обязанности, – ответила я, недоумевая, откуда у меня вообще возникла высказанная мысль. – Любое транспортное средство представляет опасность.

– Опасность может представлять что угодно. Особенно недоученный маг.

Намек в его словах был достаточно явным для того, чтобы я наконец оторвалась от наблюдения за почти скрывшейся машиной и занялась тем, чему мы и планировали посвятить этот вечер, – магией. А именно: отработкой самых простых приемов. Но простые-то они простые, а вымотали меня так, что я еле доползла до кровати и провалилась в сон, едва успев раздеться и подумав, что срочно нужно выучить плетение, позволяющее быстро восстанавливаться.

Разумеется, в гимназию на следующее утро я не пошла. Похороны организовывала контора, в которой работала мама. Я так и не узнала ее названия, даже на табличку не посмотрела, когда мы приехали туда с Владимиром Викентьевичем. Впрочем, не так это и важно.

Людей было много. В глазах рябило от обилия незнакомых лиц, пришедших попрощаться с умершей. Из родственников была только я. Странно, но я так и не спросила у Владимира Викентьевича, есть ли у меня кто-то со стороны мамы. Как-то само собой подразумевалось, что если позаботиться обо мне могли только Рысьины, то, значит, Седых не осталось. Но сейчас было не время уточнять. Ко мне подходили со словами соболезнования, пустыми и бессмысленными перед лицом смерти. Атмосфера была настолько давящей, что голова закружилась, и я ухватилась за Владимира Викентьевича, чтобы не упасть.

– Елизавета Дмитриевна, вам нехорошо? – обеспокоенно спросил он и почти тут же положил свою руку на мою, используя целительское плетение. – Почему вы не сказали раньше?

Стало легче, но ненадолго, потому что подошел важный военный и забасил, что они сочувствуют моему горю, и не просто сочувствуют, а непременно все расследуют и отомстят.

– Ваше высокоблагородие, месть – дело хорошее, – заметил Владимир Викентьевич, – но вы бы лучше подумали, как помочь сироте.

– Да, я слышал, что Рысьины от Елизаветы Дмитриевны отказались, – чуть поморщился тот от разговора, явно ему неприятного. – Смотрю, и здесь от них никого? Некрасиво с их стороны, ох как некрасиво.

Он покачал головой, этак укоризненно покачал, изящно уйдя с темы помощи сироте на тему ее неблагородных родственников. Но радовался своему изяществу он зря: Владимира Викентьевича отвлечь было не так-то просто.

– Совершенно с вами согласен, ваше высокоблагородие. Но вернемся к вопросу помощи Елизавете Дмитриевне. Все же убийство ее матери напрямую связано с вашей работой.

– Да с чего вы это взяли, Владимир Викентьевич? – раздраженно бросил военный. – При всем уважении к сыскному отделу полиции, предложенная ими гипотеза – совершеннейшая чушь. Чушь и нелепица. Ольга Станиславовна не выносила никаких артефактов с работы, уверяю вас. И потому, что доступа к чему-нибудь серьезному не имела, и потому, что у нас ничего не пропало.

– Так-таки ничего? – недоверчиво прищурился целитель. – К чему тогда вы вчера присылали к нам Шитова для проверки?

– Ничего серьезного, – поправился военный. – Поверьте, Владимир Викентьевич, ничего такого, из-за чего могли бы убить. И то, между нами говоря, – он понизил голос, – мне кажется, под это попросту пытаются списать проданное на сторону. Проверки склада, знаете ли, у нас давно не было. Так что полиция наша не там копает. Возможно, это обычное ограбление.

– Ваше высокоблагородие, – укоризненно протянул Владимир Викентьевич, – какое ограбление? Там поработал маг не из слабых. Не могу сказать, что сильный маг на ограбление не пойдет, но на ограбление из-за пары дешевых артефактов не пойдет точно. А там даже украшения Ольги Станиславовны остались.

– Все?

– Приходящая служанка утверждает, что все. Что вообще ничего не пропало.

Его высокоблагородие, не привыкший к противоречиям, недовольно сжал губы.

– Возможно, она не обо всем знала, – недолго подумав, предположил он. – Не будут семейные ценности показывать кому попало. Покойная была вдовой Рысьина, а они… О, смотрю, прислали все-таки представителя, – неожиданно бросил он. – Оппозиция к старшей ветви, конечно, но все-таки настоящий Рысьин, не просто кто-то из клана. Проявили уважение к покойной.

Я проследила за его взглядом. Оказывается, в оборотни Юрия я определила правильно, ошиблась только с фамилией. И с чего я взяла, что Юрий – Волков? Ах да, с того, что посчитала, что фотография была подброшена Оленькой. Вживую офицер был еще красивее, чем на фотографии, которая никак не могла передать хищной грации оригинала. Создавалось впечатление, что безупречность собственного облика стоит у Юрия на первом месте: ни одной лишней складочки, ни одной выбившейся волосинки, строго симметричные аккуратные усы. Даже траурная повязка на рукаве была идеальной. Пожалуй, желание засыпать с фотографией столь выдающегося офицера было вполне понятным, там даже могло появиться желание засыпать с ним самим. Не уверена, что было и первое, и очень надеюсь, что второе обошло меня стороной.

– Елизавета Дмитриевна, какая потеря для всех нас, – с точно выверенной долей печали в голосе сказал Юрий, явно думая больше о том, какое впечатление производит. – Это так неожиданно и так ужасно. Могу ли я чем-нибудь вам помочь?