Часть первая

I. Новые задачи современной антропологии

Потребность в прикладной антропологии

Культурные изменения есть процесс, посредством которого существующий строй общества, то есть его социальная, духовная и материальная организация, трансформируется из одного типа в другой. Культурные изменения, таким образом, охватывают более или менее быстрые процессы преобразования в политическом устройстве общества; во внутренних его установлениях и методах освоения им территорий; в его верованиях и сводах знания; в его системе образования и законодательстве; в его материальных орудиях и их применении, а также в том способе потребления, на котором основывается его социальная экономика. Культурные изменения в самом широком смысле этого термина – постоянно действующий фактор человеческой цивилизации; они происходят везде и во все времена. Они могут начаться под влиянием факторов и сил, внезапно появившихся внутри некоего сообщества, а могут происходить благодаря взаимодействию различных культур. В первом случае они принимают форму независимой эволюции; во втором они являют собой тот процесс, который в антропологии обычно именуется диффузией.

Однако именно в наши дни культурные изменения в обеих их разновидностях приобрело небывалые в человеческой истории быстроту и размах. Технические изобретения, развитие промышленных предприятий, финансовой и торговой организации ускорили эволюцию в западном мире, обеспечив ему далеко простирающееся господство над материальной средой. Однако технический прогресс не сопровождался соответствующим ему по размаху контролем со стороны социальных условий и духовной культуры. Западный мир разъединен, причинами этого послужили минувшая война и опасность новых войн, резкие противоречия в понимании принципов политики и невозможность большинства стран справиться с некоторыми из самых насущных экономических проблем. Неразрешимые пока проблемы мировой экономики и политики, международного законодательства и националистической реакции – все это фаза культурных изменений. Но не дело антрополога решать эти вопросы с позиций непредвзятости исследования и научности прогнозов – их, быть может, и оценят будущие поколения. Но в данный момент, вероятно, ему позволено будет указать на то, что некоторые выводы, имеющие силу и ценность в приложении к первобытным народам, можно было бы столь же успешно применить и к нашим собственным обществам. Для антрополога в равной мере было бы полезно осмыслить и тот факт, что эволюция и диффузия – процессы не столь уж различные, какими кажутся на первый взгляд. Процессы культурных изменений в Африке не столь уж существенно отличаются от тех процессов, благодаря которым аграрные и отсталые страны Европы сегодня из крестьянских сообществ, жизнь которых определялась замкнутыми экономическими системами вековой давности и была организована на народных и родственных началах, преобразуются в новый тип общества, практически аналогичный тому, что свойствен промышленному пролетариату в Соединенных Штатах Америки, Англии или Франции.

Но по многим причинам проще и выгодней анализировать процессы диффузии в той области, которая по своей бо́льшей дистанцированности от культуры исследователя допускает и бо́льшую непредвзятость в его работе, в той области, где вопросы одновременно и проще, и более непосредственно зависят от факторов изменения. Лучше всего к тому же выбрать для нашего исследования область одновременно и обширную, и достаточно определенную, притом такую, которая на протяжении последних нескольких лет уже успешно исследовалась с точки зрения культурных изменений. Касательно же Африки мы располагаем рядом относительно новых трудов, посвященных происходящему там широкомасштабному движению, заключающемуся в переходе сообществ туземцев от господства племенных отношений к частичной вестернизации^{16}.

Антрополог все с большей отчетливостью сознает, что изучение культурных изменений должно стать одной из главных задач и в полевой работе, и в теории. Вымысел о «неиспорченном» туземце должен быть отброшен, от него нужно отказаться как в полевых, так и в кабинетных исследованиях. Убедительной тому причиной служит тот факт, что «неиспорченного» туземца нигде не существует. Человек науки должен изучать то, что есть, а не то, что могло бы быть. Даже когда его главный интерес заключается в реконструкции исторического прошлого племени, он все равно должен изучать туземца таким, каков он есть сейчас, – то есть туземца, подверженного влиянию Запада. Только на основе того, что осталось от древней культуры, только путем привлечения воспоминаний старых информантов и поиска старых записей он может сделать вывод о предшествующих обстоятельствах жизни племени и продвинуться вперед в реконструкции прошлого.

Однако современный ученый понимает также, что для того, чтобы постичь суть диффузии, необходимо изучать ее опытным путем, основываясь на информации из первых рук. Таким образом полевая работа по исследованию широкомасштабного процесса диффузии, идущего в современной Африке, по праву становится самостоятельной научной задачей. Описывать и анализировать одну из важнейших фаз в истории человечества – вестернизацию современного мира – долг как этнолога, как и хрониста. Наблюдения над культурными изменениями, поскольку они происходят на наших глазах, открывают нам к тому же общие законы диффузии; подобные наблюдения дают нам материал, позволяющий понять некоторые аспекты культуры человечества в целом, например, причины устойчивости верований и традиционных жизненных образцов или того, что одни аспекты культуры подвергаются диффузии быстрее, чем другие, – короче говоря, помогают нам постичь динамический характер процесса культурных изменений.

Как гуманист, ученый должен понимать, что в этот процесс вовлечены человеческие интересы и страсти, которые до сих пор в значительной мере, если не полностью, находятся под контролем действующих сил активной западной цивилизации. Об этом контроле не всегда удавалось получить научную информацию, опирающуюся на знание всех спорных фактов. Даже сейчас мы должны задаваться вопросами: какова природа изменений в туземных сообществах? Приведут ли эти изменения к совместному существованию, построенному на гармоничном сотрудничестве? Или же они активизируют временно подавляемые, но могущественные силы, которые послужат причиной грядущего раскола, смещения и исторической катастрофы невиданного масштаба?

Каждому призванию свойственно некое моральное обязательство, даже призванию научного специалиста. Долг антрополога – быть честным и правдивым истолкователем туземной жизни. Долг этот означает не просто быть благодарным за услуги, получаемые в форме информации, доброжелательное отношение и великодушие – хотя и эти качества тоже налагают на исследователя первобытных человеческих обществ особые обязательства. Это – прямое свидетельство тому, что полевой исследователь понимает или что ему следует понимать условия, при которых живут туземные расы. Он должен уметь объяснить торговцам, миссионерам и нанимателям рабочей силы, в чем в действительности нуждаются туземцы, где они более всего страдают из-за силы европейского вмешательства. Нет сомнений, что в ходе установления связей с европейцами, в процессе вторжения западной цивилизации судьба туземного населения была трагичной. Мы много говорим о «распространении западной цивилизации», о «передаче в дар туземцам достижений нашей собственной культуры», о «двойном наказе», о «бремени белого человека». Но в действительности историку будущих времен придется зафиксировать и тот факт, что европейцы иногда полностью истребляли островное население, что они присваивали себе бо́льшую часть родового наследия первобытных народов, что они приносили с собой рабство в особо жестокой и гибельной форме. Пусть даже европейцы впоследствии сами отменили рабство, однако экспатриация негров также свидетельствует об отношении к ним как к изгоям и отверженным.

Туземцу до сих пор нужна помощь. Антрополог, не способный этого постигнуть, не способный отметить трагические ошибки, совершаемые порой с самыми лучшими намерениями, а порой под давлением крайней необходимости, остается антикваром, покрытым академической пылью и существующим в раю для дураков. Может ли исследование принести какую-нибудь практическую пользу? В некоторых африканских колониях зачастую прибегали к такой практике: всякий раз, когда был нанесен непоправимый вред или события зашли в тупик, созывали «комиссию научного расследования», предназначенную в действительности для того, чтобы помочь правительству «сохранить лицо» и заглушить угрызения совести. Но ведь исследование, чтобы приносить пользу, должно вдохновляться мужеством и стремиться к достижению поставленной цели. Для него должны служить руководством конструктивное государственное управление и мудрое предвидение, которые способны определить относящиеся к делу вопросы и имеют мужество осуществлять необходимые меры.

Станем ли мы тем самым смешивать политику с наукой? С одной стороны, решительно «да»; потому что если знание дает предвидение, а предвидение означает власть, то настаивать на том, что научные результаты никогда не принесут пользы или же что ими не воспользуются те, кто обладает влиянием, – значит выставлять их на вселенское посмешище. Важность культурных контактов и изменений в качестве предмета исследования признана в большинстве тех стран, где вопросы колонизации имеют практическое значение и антропология переживает расцвет. Исторически пальма первенства, вероятно, принадлежит Голландии. Здесь достаточно назвать таких первопроходцев, как К. Снаук Хюргронье, который смог как проповедью, так и практической деятельностью показать ценность антропологии для выработки справедливого и разумного отношения к туземцам, и К. ван Волленховен, чей интерес к обычному праву принес как открытия в теории, так и полезные достижения на практике. Стоит упомянуть и этнографические исследования миссионеров и представителей колониальной администрации, так же как и более недавние достижения таких опытных административных служащих, как ван Эрде и Схрике.

До войны этнографические исследования поддерживало колониальное управление Германии, хотя у него и не было времени, чтобы усовершенствовать административное управление в сколько-нибудь значимом масштабе и привести его в соответствие с результатами научного познания. Но в Германии такие ведущие исследователи первобытных культур и языков, как Вестерман и Турнвальд, уже в самом начале своей научной деятельности пришли к выводу о важности – и теоретической, и практической – исследований в области культурных изменений.

Во Франции работы Делафосса, Лабуре и Монье показывают, что культурные изменения и проблемы культурных контактов неизменно принимаются во внимание как учеными, так и практиками.