Да, она снова задаст им написать письмо. И пускай она не проверила их прошлые домашние работы. Пускай она совершенно неоригинально повторяет то, что уже давала. Она учитель! Она имеет право делать что угодно, пока это не переходит определенные границы.

А повторение задания – это не переход границ. Никак нет, сэр.

Тем более, что и текст в этот раз другим будет.

Снова сделав замечание отвечающему, Кариль протянула правую руку к среднему ящичку стола и открыла его. Не отрывая глаз от макушки Оэджи, она пошарила рукой в кучке бумажек внутри пространства с деревянными сторонами и, выудив какой-то листок, закрыла ящик.

Так, что тут у нас? Ага, один из текстов, ответ на который надо будет написать в виде письма, адресованного кому-то из друзей.

«Или мистеру Шляпе», – проскользнуло в Карилином мозгу.

…В моей стране молодые люди хотят стать независимыми от своих родителей как можно скорее. Можешь сказать мне, что ты и твои друзья думаете об этом? Готов ли ты оставить семью, после того как закончишь школу? Легко ли студентам снять комнату или квартиру в твоей стране?

Кстати, не так давно я вернулся из…

Интересно, что в ответ на это напишет полный раздражения двенадцати-тринадцатилетний мальчик?

Кариль уже приготовилась увидеть пестрящие ненавистью и желчью строчки закругленного и в то же время заостренного почерка. «Специфическое написание», – снова проскользнуло в голове. «Двоякое ощущение поселяется внутри после прочтения, словно…»

Но мысль на середине прервал звенящий звонок.

«Так скоро?..» – сейчас девушке почему-то не хотелось слушать этот всегда приятный звон, предвестник перемены. Она не успела додумать, как казалось, важную мысль, и теперь та была уже далеко-далеко. Кариль напрочь забыла, что такое влетело ей в голову несколько мгновений назад.

Так обычно бывает со сном. Вроде бы, миг назад ты все помнил отчетливо и ясно, но вот теперь уже не можешь сказать, о чем вообще было видение. И чувство это отвратительное. Когда не можешь что-то вспомнить – это злит.

Особенно когда весь пропитан чьим-то чужим раздражением и с самого утра тебя все во всех бесит.

– Так, – повысив голос, чтобы ее точно услышали все присутствующие, обратилась к классу Кариль. Однако в этой уловке не было никакой необходимости – в классе царила превосходная тишина – хоть ножом, словно масло, режь ее. Девушка встала из-за стола и, бегло прочитав наискосок только что уже прочитанное задание, показала его детям и продолжила, объясняя: – это ваше домашнее задание. Все вы уже знаете, как его выполнять, так что объяснять нет смысла, я полагаю. Подойдите ко мне и перепишите его или сфотографируйте, а завтра я жду ваши работы. Соберите их на моем столе перед уроком. Все, вы свободны.

Сделавши вперед шаг, Кариль положила вышеупомянутое задание на первую парту среднего ряда и, найдя глазами Оэджи, встала, скрестив руки на груди, на прежнее место.

– Коссива-лит, – снова донеслось до ее ушей откуда-то сбоку. Так как она уже все разъяснила и всех отпустила, внезапно прозвучавшее имя, сказанное, как и положено, с упоминанием должности, основательно встряхнуло наблюдающую за Улло девушку.

– А? О… М! – вздыхала она, от испуга будучи не в силах произнести хоть слово.

– Я хотел уточнить количество слов, – продолжал ученик, явно не увидевший, как он напугал своего преподавателя. – Столько же? 200—250?

– Да, – с трудом выдохнула учительница, стараясь скрыть кипевший в душе гнев. Такое обычно случается – внутри неосознанно просыпается лютая ненависть к тому, кто тебя нечаянно напугал. Забавно, что она обратно пропорциональна опасности, которую на самом деле может представлять искомый субъект.

Однако, сумев-таки подавить в себе жуткое желание броситься на беззащитного (и на самом-то деле ни в чем невиновного) ребенка, Кариль отвела пронзающий насквозь взгляд и попыталась снова направить его на Оэджи. Но – безрезультатно: того уже и след простыл.

– Зараза! – в полголоса выпалила она, хлопнув ладонью по краю стола и в следующую секунду изучая болящую руку.

Дети уже успели покинуть кабинет. Хорошо, что никто не слышал, как она ругнулась, а то мало ли, что бы они раздули из этого. Конечно, эти сопляки могут вести себя тише воды ниже травы, но это еще не значит, что они на самом деле белые и пушистые. Нет! Будь готов все и вся подвергать сомнению – в таком случае ты никогда не попадешь впросак. Запомни: на ошибках учатся, но на обойденных ошибках учиться многим легче.

«Если видишь тихого человека, готовься к тому, что в нем сидит черт», – вспомнились вдруг Кариль слова ее матери. «Ты всегда знала нас как облупленных».

Не успела еще она определить, кого это «нас» ее мать знала как облупленных, как кто-то снова решил протестировать нервную систему, уже двадцать семь лет служащую своей хозяйке верой и правдой, внезапно произнесенными словами:

– И вы думаете, что я не видел?

Кариль не то что подскочила на месте, но дернулась она основательно.

Да уж, вопросик! Что за вопросик!

Успевший уже пройти первую стадию кипячения в крови, Карилин гнев начал понемногу выходить изнутри во внешний мир. Еще не поднимая глаз, девушка ядовито поинтересовалась у кого бы то ни было перед нею:

– И что я думаю, что ты не видел?

Она не разыгрывала дурочку – скорее пыталась посредством изощренной издевки донести до ребенка (никем другим напугавший ее человек быть не мог) всю нелепость задаваемого подобным образом вопроса.

– Не прикидывайтесь, – отрезал голос. В нем чувствовалось то же самое раздражение, которое вложила Кариль в свой для придания своей фразе большего пафоса. Однако в этом тоне… В этом тоне не чувствовалось никакой силы – в том плане, что все было сказано так просто, словно ненависть и злоба были неотъемлемой частью существа, его имеющего.

Кариль подняла наконец взгляд. Как тут не поинтересоваться своим собеседником, когда слышишь подобные слова с подобным выражением?

– Ты? – чуть ли не задохнулась от неожиданности девушка.

Перед ней стоял не кто иной, как Оэджи собственной персоной. Опершись о стол и скрестив руки на груди (буквально скопировав позу, которую принимала сама Кариль до того, как присесть), он внимательно смотрел на свою учительницу.

Хватило и нескольких секунд, чтобы осмотреть его. Это был довольно высокий для своего роста парень. Его волосы, что странно и неожиданно, были ярко-рыжими, а по телу причудливо рассыпались веснушки, словно кто-то сдул цветочную пыльцу на мальчика. Его одежда была простой, но опрятной – он стоял в зауженных джинсах и футболке, в чистых (что редкость в школе) кедах с заправленными внутрь шнурками. Оэджи даже пах приятно. В общем и целом, его внешность создавала странный контраст с его душой – казалось, что это инь и ян, что дополняют друг друга, хотя ничего общего и не имеют.

Но как в инь есть немного ян и как в ян есть немного инь, так и в облике этого ученика было что-то, что создавало словно бы мост между оболочкой и внутренним миром. Этим мостом были глаза.

С первого взгляда могло бы показаться, что это ничем не примечательные глаза темно-карего цвета, однако при ближайшем рассмотрении становилось возможным увидеть большее. А именно – что цвет их абсолютно невозможен. Цвет глаз Оэджи был черным.

«Глаза – отраженье души», – мелькнула мысль у Кариль. «Вот тебе и душонка».

Улло стоял и больше не говорил ни слова. Он продолжал просто смотреть на учительницу, ожидая от нее объяснений своему поведению.

– Послушай, – начала та, вставая из-за стола. Она делала это не чтобы подойти к мальчику, а наоборот – отойти чуть дальше. Все из-за глаз. – Просто я…

Она подумала, стоит ли раскрывать так сразу все карты и говорить ему о том, какой эффект произвела на нее и Мариуса его домашняя работа, как им заинтересовался ее парень-психотерапевт… Подумала – и решила, что нет.

– Просто я увидела, что ты в течение урока не поднимаешь глаз, – пришло ей на ум. Кариль даже решилась мельком перехватить взгляд Оэджи, который так и впивался в нее. – Остальные то и дело смотрели по сторонам, а ты…

Поняв, что не может придумать ничего лучше, девушка окончательно потерялась. Лишь посмотрев в черные колодца тринадцатилетнего парня, она теряла волю и силу что-либо говорить, о чем-то думать. Все тело пронзала дрожь, какой-то инстинктивный страх перед… чем-то. «Но чего я боюсь?» – думала Кариль в отчаянии.

И не могла ответить.

– Я понял, – прервав ставшее тягостным и вселяющим неприятное ощущение молчание, мальчик оттолкнулся от парты.

Кариль посмотрела на него снова. Поверил? Оставалось лишь надеяться. И почему только ей пришло вдруг в голову смолчать о том, что на самом деле имеет место быть? Что она пытается обнаружить, действуя подобным образом? Какую игру она затеяла? И как она скажет Мариусу о том, что решила нарушить свое обещание?

Уже около двери Оэджи остановился и бросил взгляд на Кариль. Та поспешно потупила свой.

– Предчувствиям надо верить, – неопределенно сказал он. – Я не просто смотрю. Я вижу.

И он вышел из класса, не дав Карили времени на подготовку ответа.

Да она и не думала отвечать. На подобную фразу ответить вообще нельзя. Что угодно скажи – все будет глупо звучать. Нет выхода. Остается только думать над услышанным.

По телу пробежали мурашки. Из-за произнесенных слов, от которых веяло холодом, или из-за Оэджи Улло, от которого веяло отвращением и раздражением?

«Что бы это все могло значить?» – спросила саму себя девушка.

Но она знала, что.

Как бы там Кариль ни хитрила, что бы там она ни говорила, мальчик знает правду. Его глаза видят не кожу, не тело, а душу – они смотрят внутрь, достают до самого дна. Они буравят, они выуживают все самое сокровенное, а когда ты перехватываешь этот взгляд, ты вдруг осознаешь, что происходит, и тебе становится противно, гадко. Тебя тянет блевать, потому что душа твоя прогнила давным-давно, потому что теперь ты видишь, что кто-то знает тебя – не только таким, каким ты кажешься всем вокруг, но и таким, какой ты на самом деле есть.

Эти глаза.

Неудивительно, что в этом мальчике столько отвращения.

В людях нет ничего хорошего – они словно червивые яблоки. Снаружи ничего может быть и не видно, зато внутри творится отвратительное действо поедания всего хорошего чем-то посторонним. И каждый человек наивно думает, что никто этого никогда не увидит. И самое ироничное, что никто действительно не видит.

Кроме Оэджи.

Оэджи видит все.