Фатима смеется и знаком показывает Мансебо, что сберегла для него немного хлеба. Он вгрызается в теплую питу, и в ту же секунду кто-то снова начинает барабанить в дверь. За столом все переглядываются. Они не ослышались? Фатима хмурит брови и уходит на кухню.

Стук в дверь на этот раз еще громче и отчаяннее, чем в первый раз, но Мансебо продолжает сидеть и невозмутимо есть свой хлеб. Когда грохот раздается в третий раз, все смотрят на Мансебо, давая ему понять, что он, и никто другой, должен что-то сделать. Мансебо берет в одну руку хлеб и, не меняясь в лице, решительно направляется вниз по ступеням, от души надеясь не увидеть ничего нового. На середине лестницы он замечает, что забыл надеть свою черную шапочку. Он ни за что на свете не мог допустить, чтобы какой-нибудь незнакомец увидел его без головного убора, и поэтому поворачивает назад и слышит оживленный разговор. Долгое молчание в этом доме большая редкость. Адель бросает рассеянный взгляд на Мансебо, но остальные его не замечают.

Мансебо зажигает лампу над кассой и, щурясь, смотрит на дверь и решетку, но ничего там не видит и начинает сомневаться в том, что кто-то на самом деле только что стучал в дверь. Он несколько секунд барабанит пальцами по дверному косяку, ожидая, что произойдет дальше. Потом перестает барабанить и начинает прислушиваться – не услышит ли он какой-нибудь звук. Но он не слышит ничего, кроме тишины и шелеста мелкого дождя.

Мансебо зевает и гасит свет. Прошло довольно много времени, и Мансебо почти начисто забыл, что он делает здесь внизу, в лавке. Но в ту секунду, когда он уже пустился в обратный путь, в дверь снова сильно застучали – на этот раз так громко, словно стучавший бил в дверь не рукой, а каким-то тяжелым предметом. Вот дьявольщина, думает Мансебо, снова зажигает свет и решительно, но и одновременно не без опаски, вспомнив, что говорил Тарик о всяких сумасшедших, болтающихся по Парижу, подходит к двери. Теперь он видит, что это та же самая женщина, которая всего несколько минут назад покупала у него оливки. Улыбка говорит о том, что она сама сознает неловкость положения, но у нее нет иного выбора.

Капли дождя бьют Мансебо по пальцам, когда он открывает дверь. Решетку он, из предосторожности, не поднимает и смотрит на стоящую под дождем женщину в длинном черном плаще и черных туфлях. Мокрые волосы выглядят почти черными, и на их фоне лицо выделяется неестественно светлым пятном. Она высоко поднимает банку с оливками, как будто один ее вид должен заставить Мансебо поднять решетку. Вода лилась в магазин, и Мансебо решил, что пойдет на эту странную встречу хотя бы из светской вежливости.

– Что теперь угодно, мадам? Я чем-то могу вам помочь?

Мансебо был сам удивлен своему терпению. Женщина истерически закивала:

– Да, вы можете мне помочь, месье…

Она помолчала, видимо ожидая, что Мансебо вставит в паузу свое имя, но этого Мансебо не желал делать ни в коем случае.

– Да, вы можете мне помочь, месье, но сначала впустите меня внутрь.

– Магазин закрыт, мадам. То, что вам нужно, не может подождать до утра?

Женщина покачала головой:

– Нет, это не может ждать до утра.

В голосе женщины сквозило отчаяние. Мансебо выглянул на улицу и осмотрелся – нет ли здесь кого-нибудь, кроме странной незнакомки? Однако Мансебо не заметил никого, кроме нескольких человек, которые вдалеке бежали по бульвару, застигнутые дождем. Женщина судорожным движением подняла банку с оливками, и Мансебо понял, что именно ею она сейчас стучала в дверь. Женщина посмотрела ему прямо в глаза:

– Обещаю вам, месье, надолго я не задержусь.

Мансебо до конца поднимает решетку, и женщина, быстро и грациозно, словно мокрая кошка, проходит в лавку. Сбрасывает с головы капюшон и энергично встряхивает головой. Она улыбается, на этот раз какой-то приятной, уютной улыбкой и осматривается. Казалось, она совершенно забыла о неотложном деле, приведшем ее сюда.

Мансебо буквально физически чувствует, как в воздухе повисает напряжение. Такого чувства он до сих пор никогда не испытывал. Это происшествие ломает его привычную размеренную жизнь; возможно, сейчас произойдет что-то необычное, о чем он потом сможет с гордостью рассказывать. Обычно Тарик приходит с разными веселыми и захватывающими историями. Конечно, все это он читает в Интернете, но тем не менее… Чтобы оправдать свое вечное молчание, Мансебо всегда говорит, что у владельцев сапожных мастерских есть время на всякий вздор, что сапожник – это совсем не то, что хозяин бакалейной лавки.

Дождь закончился сразу, как только женщина вошла в лавку. Можно было подумать, что ее преследуют боги непогоды. Продолжая чувствовать некоторое напряжение, Мансебо не смотрит на женщину в упор, но осторожно разглядывает ее искоса. Женщина смеется и ставит на прилавок уже давно оплаченную банку.

– Чтобы вы не подумали, что я ее украла.

Кажется, что она тянет время, словно ей страшно не хочется снова выходить на бульвар. Может быть, что-то испугало ее на улице? – спрашивает себя Мансебо. Но на улице полно баров и ресторанов; к тому же совсем недалеко «Макдоналдс», а он до сих пор открыт. Лавка Мансебо уже закрыта, и женщина не могла заранее знать, что он услышит стук в дверь или что он спустится открыть ей. Женщина проводит кончиками длинных белых пальцев по ряду банок, словно проверяя, нет ли на них пыли.

– Чем я могу помочь вам, мадам?

Она бросает на Мансебо несколько разочарованный взгляд – словно он немного поторопился с вопросом, как будто она хотела что-то сказать или сделать, прежде чем задать вопрос.

– Можете называть меня Кэт, – почти шепотом произнесла она и протянула руку.

Мансебо машинально пожимает женщине руку и задумывается над ее словами.

– Мадам Кэт?

– Нет, нет, просто Кэт.

– Как… кот?

Она кивает. Мансебо кивает в ответ, чувствуя, что вся эта история с каждой минутой становится интереснее. Он уже не думает о торте и чае.

– Так чем я могу помочь вам… мадам… Кэт?

Женщина внезапно сникает и лихорадочно оглядывается.

– Чем могу быть вам полезен? – повторяет Мансебо.

– Вы – единственный, кто может мне помочь, месье…

– Мансебо.

– Мы можем здесь поговорить? Нам никто не помешает?

Мансебо кивает и горделиво выпрямляет спину. Сейчас он чувствует себя важной персоной. До сих пор ему ни разу не случалось быть единственным, кто мог бы помочь кому бы то ни было. Бывали, конечно, случаи, когда он оказывался единственным, кто мог что-то сделать, если все другие магазины были закрыты, если кому-то надо было срочно купить кое-какие консервы или если кому-то вдруг взбредало в голову запастись провизией для пикника. Но никогда и никто еще не говорил Мансебо, что он – единственный, кто может помочь. Мадам Кэт бросает быстрый взгляд на тротуар.

– Я хочу попросить вас об одной услуге, или, правильнее сказать, я хочу предложить вам работу.

– Но у меня есть работа.

– Именно потому, что у вас есть эта работа, я и хочу предложить вам другую.

Мансебо окидывает мадам Кэт скептическим взглядом.

– Никто не выполнит эту работу лучше, чем вы, месье Мансебо.

Снова полил дождь, и какие-то подростки, взявшись за руки, с радостными воплями пробежали мимо. От этого крика мадам Кэт испуганно вздрагивает.

– Я хочу, чтобы вы последили за моим мужем.

Впервые за все время разговора Мансебо задумывается: не шутка ли это? Он смотрит в глаза мадам Кэт и вдруг понимает, что эта женщина и не думает шутить. Она очень серьезна, насколько может быть серьезной женщина.

– Я должен следить за вашим мужем? Зачем? Я не могу целыми днями бегать за незнакомым мне человеком, у меня просто нет на это времени. Разве вы не видите, что мне есть чем заняться? Каждое утро я встаю в пять часов и еду за товаром, а закрываю лавку почти ночью.

– Именно это мне и нужно, – говорит она. – Вы сами ответили на все свои вопросы. Видите тот дом?

Она вытягивает руку с длинными, все еще мокрыми пальцами в направлении противоположной стороны бульвара. Мансебо смотрит и видит дом, на первом этаже которого находится мастерская Тарика. Дом этот точно такой же, как и тот, в котором они сейчас находятся. В том доме на первом этаже мастерская, а над ней – два этажа, на каждом из которых по одной квартире. Тот дом отличается только тем, что немного выступает вперед за красную линию, а в торце видна пожарная лестница.

– Мы с мужем живем на самом верхнем этаже. Квартира под нами пустует. Я уже довольно давно подозреваю, что муж меня обманывает. Меня часто и подолгу не бывает дома, потому что я много летаю – я стюардесса. Мой муж писатель и работает дома. Он всегда работал дома, но теперь вдруг его привычки резко изменились. Он не так много пишет, как раньше… и моя подруга несколько раз видела его на улице.

– Но что именно заставляет вас подозревать его в обмане?

– Женщины всегда это чувствуют.

Мансебо вдруг ощутил страшную усталость в спине, но мозг его работает живо, чего нельзя сказать о сердце, которое отвыкло быстро гонять кровь по жилам. Он поднял руку, показывая, что сейчас вернется, и прося женщину не уходить, выходит в подсобное помещение и возвращается с двумя скамеечками. Женщина садится и расстегивает плащ. Мансебо расценивает это как признак доверия и испытывает гордость от оказанной ему чести. Да что говорить, он едва не лопается от гордости, как петух, и важно присаживается на вторую скамеечку.

Волосы мадам Кэт подсохли, и Мансебо видит, что на самом деле они темно-каштановые. Невзирая на свой широкий жест, Мансебо пока не думает, что примет предложение Кэт, но он сгорает от желания услышать до конца эту волнующую историю. Каждый день он выслушивает кучу сплетен от соседей по кварталу, но такого он еще никогда не слыхивал.

– Но у вас должны быть более веские доказательства его неверности, нежели то, что его видели на улице, разве не так?

– У меня они есть. Он ведет себя так, как будто у него сильный стресс.

Мадам Кэт умолкает, как будто пытается вспомнить нечто такое, что могло бы изменить все происходящее в последнее время.

– Он приносит домой книги.

– И что? Кажется, вы сами сказали, что он – писатель, так что же странного вы находите в книгах?

– Ну… он пишет детективы и любит их читать, но в последнее время он носит домой самые разные книги. Однажды я даже видела руководство по уходу за фруктовыми деревьями.

– И что с того?

Мадам Кэт окидывает Мансебо недоуменным взглядом:

– Мы живем в городской квартире.

Мансебо становится стыдно за недогадливость. Он, конечно, не самый сообразительный детектив, но разве одно только то, что он перестал писать, значит, что он – неверный муж? Кажется, это называют кризисом творчества, думает Мансебо. Да и вообще, для того, чтобы обвинять человека в измене, надо иметь более веские доказательства. Подумать только, подруга видела его на улице…

– Но как я смогу узнать вашего мужа? – спрашивает Мансебо, чтобы выказать свое здравомыслие.

Мадам Кэт снова бросает на Мансебо недоуменный взгляд:

– В этом доме живем только мы. Муж носит коричневую бейсболку. Я хотела нанять профессионального частного детектива и некоторым из них позвонила. Вы знаете, что в Париже две тысячи тридцать семь частных детективов?

Мансебо качает головой, но принимает информацию к сведению. Ему нравятся такие короткие, но емкие утверждения. Теперь будет чем блеснуть в «Ле-Солейль».

– Но в субботу, когда муж вышел, чтобы купить сигарет, я решила заглянуть в его компьютер, случайно посмотрела в окно и увидела вас, сидящего у дверей магазина на скамеечке. Естественно, я и до этого видела вас тысячу раз, но в тот миг мне пришла в голову хорошая идея. Я поняла, что никто не справится с этим делом лучше вас! Вас никто не заподозрит, потому что вы каждый божий день сидите перед своим магазином с раннего утра до позднего вечера. И мало того, в вашем поведении ровным счетом ничего не изменится.

Мадам Кэт понижает голос и наклоняется к Мансебо:

– Единственное, что мне от вас нужно, – это ежедневный письменный отчет о том, что происходит с утра до вечера. Когда он выходит из дома, когда возвращается. Кто входит в дом. Пишите все, что покажется вам интересным. Вы получите достойное вознаграждение, такое же, как и профессиональный детектив.

Она поднимает с прилавка банку. Мансебо чешет затылок и едва не снимает шапочку, но вовремя спохватывается.

– Деньги я буду получать в банке?

Мадам Кэт кивает:

– Я живу здесь достаточно долго, чтобы знать, что каждый вечер в воскресенье вы выставляете на улицу тару для вывоза мусора, не так ли? Вы будете класть туда пустую банку из-под оливок с еженедельным рапортом, который я буду забирать в понедельник до семи утра. Консервы вам привозят утром во вторник, до того, как вы открываете магазин. Вместе с консервами вы отныне будете получать и банку с вознаграждением.

Мансебо снова чешет затылок.

– Извините, месье Мансебо, но мне нужен ваш ответ. Я очень долго ждала.

* * *

Мне показалось странным, что я не испытала никаких особых чувств, снова оказавшись в этом кафе. Когда я была здесь в последний раз, меня дотошно расспрашивали о разоблачениях касательно банка Эйч-эс-би-си, который помогал своим клиентам переводить состояния в Швейцарию, дабы не платить сотни миллионов долларов налогов в своих родных странах.

Я была не единственной, кто расследовал махинации банка. Нас было сто сорок журналистов из сорока пяти стран, но работали мы все поодиночке. В конце концов мне пришлось трудиться днями и ночами, потому что «Монд» заранее определила сроки публикации. По ходу расследования выяснилось, что банк занимался аферами с торговцами оружием, которые снабжали им наемников в Африке. Масштабы махинаций росли, вместе с ними росло и напряжение нашей работы.

Теперь я вернулась в это до тошноты знакомое кафе, чтобы найти новое задание. Таблетки лежали в сумочке. Так, на всякий случай. Впрочем, я принимала их недостаточно долго для того, чтобы они дали мне обещанное производителем освобождение от всего земного. Все месяцы работы по банку я надеялась на результат, и мне надо было сохранять способность к концентрации внимания. Когда в мире все идет хорошо, работа теряет смысл, а с потерей смысла, рука об руку, приходит неудача.

Конечно, я ощущала предостерегающие сигналы: меня мучила бессонница, я находилась на грани полного изнеможения, но не могла себе позволить ни отойти в сторону, ни проявить равнодушие. Лекарства, которые я принимала, подавляли тревожность и страх. Я ждала больших сложностей и только поэтому глотала таблетки. Когда являлся страх, я решительно принимала лекарство…

Он вошел в зал, как все, но затем, словно не зная, что делать дальше, застыл в центре кафе. Взгляд его блуждал, не задерживаясь долго на людях, которых он, по очереди, разглядывал. В глазах мужчины отражалась необычная и довольно привлекательная смесь неуверенности, надежды и решимости. После того как окинул взглядом посетителей, сидевших возле кассы, он обратил свой взор на группу неподалеку от себя. Он посмотрел и на меня, и я не отвела глаз, встретившись с ним взглядом, но не стала отвечать незнакомцу заинтересованностью. Он продолжал напряженно оглядывать зал, и я вдруг отчетливо поняла, что он высматривает какую-то женщину. Я уставилась в экран и снова принялась за работу.

– Мадам, вы ждете месье Белливье?

Вопрос был чисто формальным и, собственно говоря, не требовал ответа. Это было нечто большее, чем приветствие, это было сообщение, код. В вопросе не было надежды, в нем не было ничего личного, никаких проявлений чувства. Я рефлекторно покачала головой. Мужчина задержал на мне взгляд, словно давая время одуматься, потом отступил на несколько шагов, снова занял позицию в центре и продолжил свою охоту.

Я стала внимательно его изучать, и с каждой секундой все больше убеждалась в том, что месье Белливье должна ожидать женщина. На мужчин этот человек не смотрел, он их отсеивал.

Он обратился к другой женщине, и, хотя я не могла на таком расстоянии разобрать слов, была уверена, что он задал ей тот же вопрос. Она в ответ покачала головой. Я угадала, и принялась внимательно рассматривать женщину. У нее, как и у меня, были каштановые, подстриженные в форме каре волосы. Мужчина вернулся на прежнее место, словно там на полу была поставлена точка, с которой он всякий раз делал свои вылазки. В глазах мужчины мелькнуло отчаяние. Был ли это сам месье Белливье или лишь его представитель?

Человек был преисполнен решимости найти женщину, ожидавшую месье Белливье, и тут мне в голову пришла идея. Сама по себе она была банальной, но одновременно пугала и соблазняла меня. Мужчина снова оглядел посетителей. Эта женщина должна находиться здесь. Я помахала ему рукой. Первый шаг сделан – призывный взмах руки. Мужчина не выказал удивления, хотя, видимо, был озадачен тем, что я не сделала этого раньше. Я прошептала:

– Да, это я жду месье Белливье.

Мужчина протянул руку, и мы обменялись рукопожатиями, но при этом никто из нас не представился. Одно мгновение я раздумывала, почему он не представился, но потом истолковала его поведение как признание в том, что фактически он и есть месье Белливье. Мне тоже не было никакой нужды представляться, потому что он, очевидно, знал, кто я. Молчаливого рукопожатия оказалось вполне достаточно. Холодное рукопожатие сказало мне, что между Белливье и той женщиной не было никаких личных контактов, ибо в противном случае он чмокнул бы меня в щеку. Здесь речь шла исключительно о найме на работу.

Не стоит ли мне теперь объясниться и сказать ему правду? Я оказалась заложницей собственной авантюры. Однако идея поиграть еще немного показалась мне невероятно соблазнительной, и я не смогла устоять. Надо сделать еще несколько мелких шажков ему навстречу, и он в любом случае должен понять, что я не та, за кого себя выдаю, как только мы начнем говорить.

Я закрыла свой ноутбук. Он мог выдать меня с головой. Если мужчина поймет, что я не та женщина, которую он искал, то, во всяком случае, не узнает, кто я на самом деле. Мужчина оглядел зал, чтобы удостовериться, что за нами никто не следит. Он сел в кресло напротив меня и машинально подтянул брюки, а я незаметно выключила в сумочке мобильный телефон. Еще одна попытка как можно дольше сохранить инкогнито.

Мужчина вдруг встал и спросил, не хочу ли я чего-нибудь. Я, не говоря ни слова, кивнула, потому что все еще опасалась заговорить. Может быть, нужная ему женщина уже говорила с ним по телефону, и он по голосу поймет, что я не та, за которую себя выдаю. Мужчина направился к кассе. Когда он отошел, зеленое кресло, в котором я сидела, показалось мне огромным и неуютным. Такая забота внезапно показалась мне слишком навязчивой.

Мужчина положил в кофе сахар и размешал его ложечкой. Я продолжала хранить молчание. Теперь моей главной мыслью было: как мне выпутаться из этой идиотской ситуации? Однако фантазии о том, кто был этот человек и кто здесь ждал месье Белливье, пересилили страх. Может быть, он думает, что я девочка для эскорта? Может быть, дело именно в этом? Может быть, он вызвал женщину именно для этого и теперь собирается повести ее в шикарный отель?

– Вы долго ждали?

Этот вопрос был таким же шаблонным, как и первый. Это была либо лишь формальная любезность, либо вопрос на засыпку. Он сам мог запоздать или, наоборот, прийти слишком рано.