– Положение в экономике по-прежнему скверное. Мы должны найти способ сдержать инфляцию и уменьшить дефицит бюджета. Следует также обеспечить обучение безработных и создать для них рабочие места, равно как и защитить американский рынок рабочей силы от наплыва иностранцев-нелегалов. Мы должны сделать так, чтобы Америка стала лидером в передовых технологиях. В то же время нужно заботиться об экономическом росте и развитии деловой активности; упорно бороться против федеральных налогов на доходы; снижать процентные ставки, создавать благоприятные условия для развития мелкого предпринимательства, контролировать слияния крупных корпораций и их сделки.

После этого заявления Прайс едва не выплевывает «Абсолют», а я пытаюсь посмотреть в глаза каждому, особенно в глаза Вэнден: если бы она состригла зеленые пряди, перестала носить черную кожу, чуточку порозовела (может, пошла бы на аэробику) и надела бы нормальную блузку, что-нибудь от Laura Ashley, – она могла бы быть очень даже хорошенькой. Но почему она спит со Сташем? Он бледный, рыхлый, плохо подстриженный, и лишнего веса в нем как минимум фунтов десять: под черной майкой и в помине нет никакой мускулатуры.

– Но и про социальные потребности тоже нельзя забывать. Нельзя допустить, чтобы люди бесконтрольно пользовались системой социальной помощи. Мы должны обеспечить бездомных пищей и кровом, противостоять расовой дискриминации, защищать гражданские права и женское равноправие и вместе с тем следует изменить закон об абортах так, чтобы он защищал право на жизнь и в то же время давал женщинам свободу выбора. Необходим жесткий контроль за нелегальной эмиграцией. Мы должны вернуться к традиционным нравственным ценностям, запретить порнографию и насилие на телеэкране, в кино и в популярной музыке – везде. Самое главное: надо воспитывать молодежь, чтобы привить ей гражданское самосознание и неприятие грубого материализма.

Я допиваю свой виски. Все уставились на меня и молчат. Кортни улыбается с довольным видом. Тимоти ошеломленно качает головой с явным недоверием. Эвелин, озадаченная поворотом беседы, с трудом встает из-за стола и спрашивает, кто хочет десерт.

– У меня есть… шербет, – произносит она, словно в трансе, – киви, карамбола, черимойя, плод кактуса и эта… как ее… – она прерывает свой монолог зомби и пытается вспомнить название еще одного экзотического фрукта, – ах да, японская груша.

Все по-прежнему молчат. Тимоти бросает на меня быстрый взгляд. Я смотрю на Кортни, потом – снова на Тима, потом на Эвелин. Встретив мой взгляд, Эвелин с беспокойством смотрит на Тима. Я тоже смотрю на Тима, на Кортни, опять на Тима, который еще раз косится в мою сторону и медленно, неуверенно произносит:

– Мне кактусовую грушу.

– Плод кактуса, – поправляет Эвелин.

Я с подозрением смотрю на Кортни и после того, как она говорит: «Черимойя», я говорю: «Киви», и тогда Вэнден тоже говорит: «Киви», а Сташ тихо, но очень четко, выговаривая каждую букву, выдает:

– Шоколадные чипсы.

Беспокойство, промелькнувшее при этих словах на лице Эвелин, мгновенно сменяется добродушной улыбкой, похожей на маску. Она говорит:

– Ах, Сташ, ты же знаешь, что у меня нет шоколадных чипсов, хотя, признаюсь, это было бы оригинальное наполнение для шербета. Я же сказала, у меня есть черимойя, кактусовая груша, карамбола, то есть плод кактуса…

– Я слышу, слышу, – отмахивается Сташ. – Тогда сделай мне сюрприз.

– Ладно, – говорит Эвелин. – Кортни, ты мне не поможешь?

– Конечно.

Кортни поднимается из-за стола. Я наблюдаю, как она, стуча каблуками, уходит на кухню.

– Никаких сигар, мальчики, – кричит Эвелин.

– Даже не думал, – говорит Прайс, убирая сигару обратно в карман.

Сташ по-прежнему смотрит на суши так напряженно, что это меня раздражает. Надеясь, что до него дойдет моя ирония, я интересуюсь:

– Опять шевелится?

Вэнден соорудила у себя на тарелке улыбающуюся рожицу из калифорнийских роллов. Она показывает тарелку Сташу:

– Ну как?

– Круто, – бормочет Сташ.

Эвелин возвращается с шербетом в розеточках Odeon и с непочатой бутылкой виски «Гленфиддих», которая так и остается неоткрытой, пока мы едим шербет.

Кортни должна уйти рано, они с Луисом встречаются на корпоративной вечеринке в «Бедламе» – это новый клуб в центре. Вскоре уходят и Сташ с Вэнден – «зацепить» что-нибудь в СоХо. Я единственный видел, как Сташ взял с тарелки суши и сунул его в карман своей светло-зеленой кожаной куртки. Когда я сообщаю об этом Эвелин, которая ставит посуду в посудомоечную машину, она смотрит на меня с такой ненавистью, что перспектива вечернего секса становится более чем сомнительной. Но я все равно остаюсь. И Прайс тоже. Он лежит в спальне Эвелин, на ковре Aubusson конца восемнадцатого века, и пьет эспрессо из чашечки Ceraline. Я лежу на кровати Эвелин, обхватив гобеленовую подушку от Jenny В. Goode, и потягиваю «Абсолют» с клюквенным соком. Эвелин сидит за туалетным столиком и расчесывает волосы; ее великолепное тело упаковано в шелковый зелено-белый полосатый халат от Ralph Lauren; она рассматривает свое отражение в маленьком зеркале.

– А что, никто, кроме меня, не заметил, что Сташ решил, будто его суши… – Я откашливаюсь и продолжаю: – Зверек?

– Пожалуйста, не приглашай больше своих «богемных» друзей, – устало говорит Прайс. – Мне надоело, что за ужином я единственный, кто не разговаривает с инопланетянами.

– Я пригласила их в первый раз, – говорит Эвелин, поглощенная своей безмятежной красотой. Она сосредоточенно рассматривает свои губы.

– А тогда, в «Одеоне»? – бормочет Прайс.

Интересно, а почему меня тогда не пригласили в «Одеон» на ужин с художниками? Неужели Эвелин сама оплатила счет? Наверное. Внезапно я представляю себе, как Эвелин улыбается, сидя за столом, где собрались одни друзья Сташа: все они сооружают у себя на тарелках маленькие домики из ломтиков жареного картофеля; делают вид, что копченый лосось – живой; двигают по столу куски рыбы; рыба беседует с каждым о «художественной жизни» и новых галереях; может быть, они даже пытаются загнать рыбу в домики, сложенные из кусочков жареного картофеля…

– Не знаю, в курсе ли ты, но я тоже с инопланетянами не общалась, – говорит Эвелин.

– Ага, но ты встречаешься с Бэйтменом, что равносильно общению с инопланетянами, – гогочет Прайс.

Я швыряю в него подушкой. Он ловит ее на лету и кидает обратно в меня.

– Оставь Патрика в покое. Он милый соседский мальчик, – говорит Эвелин, намазывая лицо кремом. – Ты ведь не инопланетянин, правда, милый?

– Должен ли я удостоить этот вопрос ответом? – вздыхаю я.

– Милый. – Глядя на мое отражение, она надувает губки. – Я знаю, что ты не пришелец.

– Какая радость, – бормочу я себе под нос.

– Сташ в тот вечер был в «Одеоне», – продолжает Прайс и испытующе смотрит на меня. – В «Одеоне». Ты слушаешь, Бэйтмен?

– Нет, его не было, – говорит Эвелин.

– Нет, он был, только тогда его звали не Сташ. Его звали Подковка, или Магнит, или Лего, или еще как-то, столь же солидно, – усмехается Тим. – Не помню.

– Тимоти, о чем ты? – устало спрашивает Эвелин. – Я тебя даже не слушаю. – Она протирает ваткой лоб.

– Нет, мы же были тогда в «Одеоне». – С некоторым усилием Прайс принимает сидячее положение. – Не спрашивай почему, но я отчетливо помню, как он заказал тунца капучино.

– Карпаччо, – поправляет Эвелин.

– Нет, Эвелин, любовь моя. Я отчетливо помню, как он заказал тунца капучино, – говорит Прайс, разглядывая потолок.

– Он заказывал карпаччо, – не сдается она, протирая ваткой веки.

– Капучино, – настаивает Прайс. – Пока ты его не поправила.

– Сегодня ты его даже не узнал, – говорит она.

– Да, но я его помню. – Прайс оборачивается ко мне. – Эвелин назвала его «добродушным культуристом». Так она мне его и представила. Клянусь.

– Заткнись, – с раздражением говорит Эвелин, но все же кокетливо улыбается, глядя на Тимоти в зеркало.

– Что-то я сомневаюсь, что Сташ появляется в светской хронике в журнале «W», а я-то всегда думал, что ты этим руководствуешься, выбирая друзей, – говорит Прайс, бросив на нее ответный похотливо-волчий взгляд.

Я сосредоточен на своем «Абсолюте» с клюквенным соком, который похож на жидкую, водянистую кровь со льдом и лимоном.

– А что там у Кортни с Луисом? – говорю я, в надежде прервать их обмен взглядами.

– Господи, – стонет Эвелин, вновь повернувшись к зеркалу. – Самое ужасное даже не то, что Кортни больше не нравится Луис. Самое ужасное…

– Ей закрыли кредит в Bergdorf’s? – предполагает Прайс.

Я смеюсь. Мы хлопаем друг друга по рукам.

– Нет, – продолжает Эвелин, тоже развеселившись. – Самое страшное то, что на самом деле она влюбилась в какого-то торговца недвижимостью. Чурбан из пригорода.

– У каждого свои трудности, – глубокомысленно замечает Прайс, рассматривая свои ногти. – Но, господи, эта… как ее там… Вэнден?

– Только не начинай, – морщится Эвелин и принимается расчесывать волосы.

– Вэнден – нечто среднее между… The Limited и… ношеным Benetton, – говорит Прайс, закрыв глаза и сжав руки.

– Нет, – улыбаюсь я, пытаясь поучаствовать в разговоре. – Ношеным Fiorucci.

– Да, – говорит Тим, – наверное. – Он открывает глаза и снова таращится на Эвелин.

– Тимоти, отстань, – говорит Эвелин. – Что ты хочешь, она из Кэмдена.

– Господи, – стонет Тимоти. – Меня тошнит от проблем девочек из Кэмдена. Мой любимый, я его так люблю, а он любит другую, я так тоскую, а он меня не замечает, бла-бла-бла, ля-ля-ля. Господи, как это скучно. Студенты. И они этим живут. Печально это, да, Бэйтмен?

– Да, – говорю я. – Печально.

– Видишь, Бэйтмен со мной согласен, – самодовольно ухмыляется Прайс.

– Он не согласен. – Бумажной салфеткой Kleenex Эвелин вытирает то, что она только что намазала. – Тимоти, Патрик не циник. Он соседский мальчик, правда, милый?

– Неправда, – шепчу я себе под нос, – я злоебучий психопат.

– Но даже если и так, то что? – вздыхает Эвелин. – Она не самая умная девушка в мире.

– Ха, не самая умная! Тоже мне открытие века! – кричит Прайс. – Сташ тоже не самый смышленый парень. Отличная пара. Они где познакомились, на «Любви с первого взгляда»?

– Оставь их в покое, – говорит Эвелин. – У Сташа есть талант, и я уверена, что мы недооцениваем Вэнден.

– Эта девушка… – Прайс поворачивается ко мне. – Слушай, Бэйтмен, эта девушка… мне Эвелин рассказывала… она взяла в прокате «Апогей», потому что думала, что это фильм про… – он глотает слюну, – про гомиков.

– Я тут подумал, – говорю я. – Мы ведь так и не выяснили, чем занимается Сташ… как я понимаю, у него есть фамилия, но не говори мне, Эвелин, я не хочу ее знать… так вот, мы так и не выяснили, чем он зарабатывает на жизнь?

– Во-первых, он – человек хороший и очень порядочный, – бросается Эвелин на его защиту.

– И он попросил шербет с шоколадными чипсами! – насмешливо подвывает Прайс. – О чем тут вообще говорить?!

Не обращая внимания на его слова, Эвелин снимает сережки Tina Chow.

– Он скульптор, – говорит она сухо.

– Чушь собачья, – отвечает Тимоти. – Я помню наш разговор в «Одеоне». – Он опять поворачивается ко мне. – Как раз тогда, когда он заказал тунца капучино, и я уверен, что, если бы его не поправили, он заказал бы еще и лосося au lait^[3], — так вот, он сказал мне тогда, что устраивает вечеринки, стало быть он… не знаю, поправь меня, Эвелин, если я ошибаюсь… обслуга. Он – обслуга! – Прайс буквально кричит. – А не ебаный скульптор!

– Да успокойся ты, наконец, – говорит Эвелин, снова намазывая лицо кремом.

– Все равно что сказать, что ты – поэтесса. – Тимоти пьян, и я уже жду не дождусь, когда он освободит помещение.

– Знаешь, – начинает Эвелин, – я, вообще-то, когда-то…

– Ты, блядь, у нас текстовый процессор! – Тима и вправду уже заносит. Он подходит к Эвелин и склоняется над ней, глядя на свое отражение в зеркале.

– Ты, кажется, потолстел, Тим? – задумчиво спрашивает Эвелин. Изучив отражение Тима в зеркале, она заключает: – Как-то лицо у тебя… округлилось.

Тимоти, в отместку, нюхает шею Эвелин и спрашивает:

– Что это за восхитительное… благоухание?

– Obsession. – Кокетливо улыбаясь, Эвелин мягко отталкивает Тимоти. – Obsession. Патрик, убери от меня своего приятеля.

– Нет-нет, подожди. – Тимоти громко втягивает носом воздух. – Это не Obsession. Это… это… – Его лицо искажается в притворном ужасе. – Боже мой… это крем для искусственного загара Q.T.Instatan!

Эвелин медлит, пытаясь придумать достойный ответ. Она снова внимательно смотрит на Тима:

– Ты не лысеешь?

– Эвелин, – отвечает Тим, – не уходи от темы, хотя… – Он уже искренне встревожен. – Раз ты сказала… что, много геля? – Он озабоченно проводит рукой по волосам.

– Может быть, – говорит Эвелин. – Теперь, будь любезен, сядь.

– По крайней мере, волосы у меня не зеленые, и я не пытался подстричься масляным ножом, – говорит Тим, намекая на цвет волос Вэнден и плохую, дешевую стрижку Сташа. Стрижка плохая именно потому, что дешевая.

– Так ты потолстел? – На этот раз голос Эвелин звучит серьезно.

– Господи, – Тим, похоже, обиделся, – нет, Эвелин.

– Лицо у тебя определенно округлилось, – говорит Эвелин, – уже не такое… точеное.

– Не верю, – говорит Тим.

Он еще пристальнее всматривается в зеркало. Эвелин продолжает расчесывать волосы, но уже не так энергично, потому что теперь она смотрит на Тима. Заметив это, он нюхает ее шею и ухмыляется. Мне показалось, что он успел ее лизнуть.

– Ну что, Q.T.? – говорит он. – Ладно, мне-то можешь признаться. Я чувствую, что это оно.

– Нет, – отвечает Эвелин без улыбки. – Это ты им пользуешься.

– Нет. Я-то как раз не пользуюсь. Я хожу в солярий. И не стыжусь в этом признаться, – говорит он. – А вот ты пользуешься Q.T.

– По-моему, ты бредишь, – неубедительно защищается Эвелин.

– Я тебе говорю, я хожу в солярий. Конечно, я знаю, как это дорого, но… – Прайс бледнеет. – И все-таки это Q.T.?

– Какое нужно иметь мужество, чтобы признаться, что ходишь в солярий, – язвит Эвелин.

– Q.T. – Тимоти хихикает.

– Не знаю, о чем ты, – говорит Эвелин и вновь принимается расчесывать волосы. – Патрик, пожалуйста, проводи своего друга к выходу.

Прайс встает на колени. Он втягивает носом воздух, нюхает голые ноги Эвелин, она смеется. Я внутренне напрягаюсь.

– Господи, – громко стонет она. – Да убирайся ты отсюда.

– Ты – апельсинчик, – смеется он, уткнувшись головой ей в колени. – Потому что ты вся оранжевая.

– Я не оранжевая, – возражает она, и ее голос – как низкий протяжный стон наслаждения и боли. – Придурок.

Я лежу на кровати и наблюдаю за ними. Тимоти пытается пропихнуть голову под халатик от Ralph Lauren. Эвелин от удовольствия запрокинула голову, она пытается отпихнуть Прайса, но не всерьез. Она легонько бьет его по спине щеткой для волос Jan Hove. Я почти не сомневаюсь, что у Тимоти роман с