45. Отважное сердце, острый и изобретательный ум

Девять лет назад

Все твердили Эшонай, что мир, запечатленный на картах, утрачивает таинственность. Некоторые слушатели настаивали, что дикую местность следует оставить неизведанной – как и положено владениям спренов и большепанцирников – и что, пытаясь отобразить эти края на бумаге, она рискует украсть их секреты.

Эшонай находила подобные заявления откровенно нелепыми. Она настроилась на ритм благоговения, когда вошла в лес, где над деревьями – ярко-зелеными шарами с торчащими во все стороны белыми шипами – роились спрены жизни. Ближе к Расколотым равнинам почти все было плоским, и лишь местами росли скопления камнепочек. Но здесь, не так уж далеко, процветала изобильная растительность.

Ее люди часто ходили в лес за дровами и грибами. Однако они всегда следовали одним и тем же маршрутом. Вверх по реке, день пути вглубь, собрать необходимое и вернуться. На этот раз она настояла на том, чтобы покинуть отряд, что вызвало большое беспокойство. Она пообещала встретиться с ними в главном лагере, после того как разведает внешний периметр леса.

Несколько дней она шла сквозь заросли, а потом наткнулась на реку. Теперь можно было срезать путь через сердце леса и добраться до лагеря своей семьи другим маршрутом. При ней будет новая карта, которая точно покажет, насколько велик лес – по крайней мере, некоторая его часть.

Эшонай пустилась в путь вдоль русла, настроенная на ритм радости, и рядом плыли речные спрены. Все так переживали, что она окажется в одиночестве во время бури. А ведь за свою жизнь Эшонай раз десять пережидала разгул стихии вне убежища и выжила без особых проблем. К тому же среди деревьев всегда найдется приют.

Тем не менее ее семья и друзья волновались. Они занимали очень незначительный регион, мечтая о том дне, когда смогут отвоевать какой-нибудь из десяти древних городов по периметру Расколотых равнин. Эшонай считала подобную цель не стоящей внимания. Не лучше ли отправиться странствовать, посмотреть, какие еще чудеса скрывает мир!

Но нет. Существовала единственная возможная цель: завоевать один из городов. Найти укрытие за обваливающимися стенами, игнорируя природную крепость леса. Природа сильнее, чем творения слушателей, – у Эшонай не было в этом сомнений. Лес, вероятно, существовал, когда древние города только построили. Теперь они превратились в руины, а он знай себе рос, как и прежде.

Невозможно украсть секреты у чего-то настолько мощного, просто исследуя его. Можно только чему-нибудь научиться.

Она устроилась возле камня и развернула карту, нарисованную на драгоценной бумаге. Ее мать была одной из немногих во всех семьях, кто знал Песню Изготовления Бумаги, и с ее помощью Эшонай усовершенствовала процесс. Она пером зарисовала путь реки вдоль опушки леса, затем промокнула чернила насухо и снова свернула карту.

Эшонай была уверена в себе, настроена на ритм решимости, и все же нытье соплеменников в последнее время сильно раздражало.

«Мы знаем, где находится лес и как до него добраться. Зачем наносить его на карту целиком? Что это даст?»

«Река течет в известном направлении. Все знают, где ее найти. К чему столько возни, чтобы отобразить русло на бумаге?»

Слишком многие из ее семьи хотели притвориться, что мир меньше, чем на самом деле. Эшонай была убеждена, что именно поэтому они продолжали ссориться с другими семьями слушателей. Если пространство вокруг десяти городов и составляло весь мир, то борьба за него имела смысл.

Но их предки не сражались друг с другом. Их предки обратились лицом навстречу буре и ушли, бросив своих богов ради свободы. Эшонай воспользуется этой свободой. Вместо того чтобы сидеть у огня и жаловаться, она познает красоту, сотворенную Культивацией. И она задаст самый лучший вопрос из всех:

«Что я обнаружу дальше?»

Эшонай продолжала идти, оценивая течение реки. Она использовала свои собственные методы подсчета расстояния, а затем перепроверяла результаты, осматривая одно и то же пространство под разными углами. Река продолжала течь еще несколько дней после Великой бури. А почему? Прочая вода утекала или впитывалась в землю. Каким образом эта река не исчезала? И где ее исток?

Реки и обитающие в них покрытые панцирями спрены будоражили ее воображение. Реки были ориентирами, указателями, дорогами. Если знаешь, где находится река, никогда не заблудишься. Эшонай устроила привал возле одного изгиба русла и обнаружила новую разновидность кремлецов – зеленую, как листва. Она никогда раньше не видела кремлецов такого цвета. Надо будет рассказать Венли.

– Красть секреты природы… – проворчала Эшонай в ритме раздражения. – Что такое секрет, как не ожидающий тебя сюрприз?

Покончив с вареными скрепунами, она потушила костер и разогнала спренов пламени, чтобы продолжить путь. По всем предположениям выходило, что через полтора дня она доберется домой. Затем, если она снова покинет семью и обогнет лес с другой стороны, сможет отобразить его на карте целиком.

Так много нужно было увидеть, узнать и сделать. Она намеревалась совершить множество открытий. Она хотела…

Это еще что?

Эшонай нахмурилась и замерла на месте. Течение реки ослабевало; к завтрашнему дню, вероятно, от нее останется тонкая струйка. Сквозь журчание воды путешественница услышала на другом берегу голоса. Неужели ее разыскивают? Она поспешила вперед, настроившись на ритм волнения. Быть может, в соплеменниках наконец-то проснулся исследовательский дух.

Почти добравшись до источника звуков, она ощутила их неправильность. Они были какими-то… плоскими, лишенными ритма. Как будто разговаривали мертвецы.

Мгновение спустя Эшонай миновала поворот реки и оказалась лицом к лицу с явлением столь удивительным и ужасным, что ей даже в голову не приходило думать о чем-то подобном.

Эшонай увидела человеков.

– Тупоформа страшит, ибо все отнимает, – процитировала Венли. – Превращая любого в глупца из глупцов, и жестокую, страшную плату взимает, без остатка твой разум перемолов.

Она перевела дух и гордо расправила плечи. Девяносто одна строфа, безупречное прочтение.

Ее мать, Джакслим, кивнула, не отвлекаясь от работы за ткацким станком.

– Одна из твоих лучших декламаций, – сказала она в ритме похвалы. – Еще немного попрактикуешься, и перейдем к следующей песне.

– Но… я же все прочитала правильно.

– Ты перепутала седьмую строфу и пятнадцатую.

– Порядок не имеет значения.

– А еще пропустила девятнадцатую.

– Ничего я не пропустила! – огрызнулась Венли и начала мысленно перебирать строфы. Там было что-то про трудоформу вроде бы? – Или… неужели пропустила?

– Да-да, – сказала мать. – Но не расстраивайся. У тебя хорошо получается.

«Хорошо?..»

Венли потратила годы на запоминание песен, в то время как Эшонай почти ничего полезного не делала. Венли была не просто «хороша». Она была великолепна!

Вот только… она забыла целую строфу? Венли посмотрела на мать, которая тихо напевала, не переставая трудиться.

– Девятнадцатая строфа не так уж важна, – заявила Венли. – Никто не забудет, как превращаться в рабочего. И тут еще тупоформа. Почему у нас есть строфа про нее? Никто по доброй воле ее не выберет.

– Нужно помнить прошлое, – возразила ей мать в ритме утраты. – Помнить, через что мы прошли, чтобы попасть сюда. Мы должны позаботиться о том, чтобы не забыть самих себя.

Венли настроилась на ритм раздражения, но тут Джакслим начала петь. У нее был красивый, поразительный голос. Не звучный и не дерзкий, но пронзающий до самых глубин души, словно нож, и текучий, как вода. Венли сама не заметила, как перешла к ритму благоговения.

Нет, ей еще далеко до совершенства. В отличие от матери.

Джакслим продолжала петь, а завороженная Венли слушала, стыдясь своей раздражительности. Просто иногда ей приходилось нелегко. Сидеть дома день за днем, учить песни, пока Эшонай развлекалась… Они обе были почти взрослыми, Эшонай до совершеннолетия остался год, а Венли – чуть больше двух. Пришла пора нести ответственность за свои поступки.

Пропев десять строф, мать умолкла.

– Спасибо, – сказала Венли.

– За то, что я спела то, что ты слышала тысячу раз?

– За то, что напомнила мне, – ответила Венли в ритме похвалы, – на кого я учусь.

Мать настроилась на ритм радости и продолжила работать за станком. Венли подошла к выходу из шатра и выглянула наружу. Члены семьи занимались различными делами – в основном рубили дрова и валили деревья. Ее народ, семья Первого Ритма, имел благородное происхождение. Их насчитывались многие тысячи, но прошло уже немало лет с тех пор, как семья Первого Ритма контролировала какой-нибудь город.

Соплеменники все время твердили, что скоро что-нибудь отвоюют. Вот выйдут из леса перед бурей и нападут, вернут свое законное обиталище. Это была превосходная и достойная цель, но Венли испытывала раздражение, наблюдая, как воины мастерят стрелы и точат древние металлические копья. Неужели к этому и сводится их жизнь? К вечной войне за одни и те же десять городов?

Наверняка им уготовано что-то еще. Уж для нее точно. Она не просто полюбила эти песни, она хотела их применять. Отыскать обещанные ими тайны. Неужели Рошар сотворил кого-то вроде Венли только для того, чтобы она сидела в палатке из свиной кожи и заучивала слова, намереваясь передать их своей преемнице, – и так до самой смерти?

Нет, ей точно уготована какая-то другая, грандиозная судьба.

– Эшонай считает, что мы должны зарисовать песни в виде картинок, – сообщила Венли матери. – По ее словам, если сделать стопки бумаг с рисунками, мы ничего не забудем.

– Иногда твоя сестра говорит мудрые вещи.

Венли настроилась на ритм предательства.

– Она не должна так много времени проводить вдали от семьи, думая только о собственных удовольствиях. Она должна учить песни, как я. Это и ее долг тоже – она ведь твоя дочь!

– Ты права, – согласилась Джакслим. – Но у Эшонай отважное сердце. Ей просто нужно понять, что семья важнее, чем подсчет холмов за пределами лагеря.

– У меня тоже отважное сердце!

– У тебя острый и изобретательный ум, – уточнила мать. – Как и у меня. Не пренебрегай своими талантами только потому, что завидуешь талантам других.

– Завидую? Ей?

Мать Венли продолжала ткать. От нее не требовалось такой работы – ее положение хранительницы песен было высоким, возможно самым важным в семье. И все же Джакслим всегда старалась чем-то занять себя. Она говорила, что ручной труд поддерживает ее тело, а повторение песен – разум.

Венли настроилась на ритм тревоги, потом – уверенности и снова тревоги. Подошла к матери и села рядом на табурет. Джакслим излучала уверенность, даже когда занималась чем-то столь простым, как ткачество. Сложный рисунок ее кожи, состоящий из волнистых красных и черных линий, был одним из самых красивых в лагере – как настоящий мрамор. Эшонай унаследовала окраску матери.

А вот Венли пошла в отца – у нее была бело-красная кожа, с узором в виде завитков. На самом деле в ее узоре присутствовали не два, но три цвета, пусть многие слушатели и утверждали, будто не могут различить черных пятнышек на шее. Она-то могла! Обладание всеми тремя цветами было необычайно редкой особенностью.

– Мама, – сказала она в ритме волнения, – мне кажется, я кое-что обнаружила.

– И что же это?

– Я снова экспериментировала с разными спренами. Выносила их в бурю.

– Я тебя об этом предупреждала.

– Но не запретила, и я продолжила. Разве мы должны делать только то, что нам велят?

– Многие считают, что нам не нужно ничего, кроме трудоформы и бракоформы, – произнесла Джакслим в ритме задумчивости. – По их словам, искать чего-то еще – все равно что двигаться по направлению к формам власти.

– А каково твое мнение?

– Венли, ты всегда так беспокоишься о моем мнении. Большинство детей в твоем возрасте бросают вызов родителям и игнорируют их.

– У большинства детей нет такой матери, как ты.

– Льстишь? – спросила Джакслим в ритме веселья.

– Не совсем… – проговорила Венли и настроилась на смирение. – Мама, я хочу использовать то, чему научилась. У меня голова забита песнями о формах. Как я могу не стремиться обнаружить новые формы? Ради блага нашего народа.

Джакслим наконец перестала ткать. Она повернулась на табурете и, придвинувшись ближе к Венли, взяла ее за руки. Потом тихонько запела в ритме хвалы – это была просто мелодия, без слов. Венли закрыла глаза и позволила себе слиться с песней. Ей даже показалось, что она чувствует вибрацию сквозь кожу матери – чувствует душу Джакслим.

Венли поступала так – полагалась на мать и ее песни – с тех самых пор, как себя помнила.

С тех самых пор, как ее отец ушел искать восточное море.

– Я горжусь тобой, Венли, – проговорила Джакслим. – Ты хорошо училась последние несколько лет – продолжала зубрить песни даже после того, как Эшонай сдалась. Я призываю тебя стремиться к самосовершенствованию, но помни, что ты не должна слишком сильно отвлекаться. Ты нужна мне. Ты нужна всем нам.

Венли кивнула, потом запела в унисон с матерью. Она чувствовала любовь, тепло, принятие от родных рук. И знала: что бы ни случилось, ее мать будет рядом, будет направлять и успокаивать. Ее песне не страшны даже бури.

Мать снова повернулась к ткацкому станку, а Венли продолжила декламировать. Она прочитала песнь целиком и на этот раз не пропустила ни одной строфы.

Закончив, она глотнула воды и стала ждать, что мама ее похвалит. Но Джакслим вознаградила дочь куда серьезнее.

– Расскажи-ка об этих твоих экспериментах со спренами.

– Я пытаюсь обнаружить боеформу! – провозгласила Венли в ритме предвкушения. – Я держалась у выхода из убежища во время бурь и пыталась привлечь правильного спрена. Это трудно, потому что большинство из них убегают, как только поднимается ветер… Но в прошлый раз я почувствовала, что близка. Спрен боли – вот ключ. Во время бурь они всегда поблизости. Если я сумею удержать одного рядом, думаю, у меня получится принять форму.

Если и впрямь получится, она станет первой слушательницей за многие поколения, кому удалось овладеть боеформой, с той самой поры, как человеки и певцы древности уничтожили друг друга в последней битве. Она могла принести своему народу такой дар, и они бы ее запомнили!

– Пойдем поговорим с Пятеркой. – Джакслим встала из-за станка.

– Подожди. – Венли схватила ее за руку, настраиваясь на ритм напряженности. – Ты собираешься передать им то, что я сказала? О боеформе?

– Естественно. Если ты намерена следовать этим путем, нам потребуется их благословение.

– Может, мне стоит еще попрактиковаться, прежде чем мы кому-нибудь расскажем.

Джакслим запела в ритме упрека:

– Венли, это как с твоим отказом исполнять песни на публике. Ты боишься снова потерпеть неудачу.

– Нет, – поспешила заверить она. – Нет, конечно. Мама, я просто думаю, надо убедиться, что все сработает. Иначе я могу вызвать неприятности.

В самом деле – лучше же убедиться, а тем самым избежать неудачи и насмешек! Это желание не делало Венли трусихой. Она примет новую форму, первой из всего народа. Это проявление отваги! Она просто хотела держать все под контролем.

– Пойдем со мной, – попросила Джакслим в ритме умиротворения. – Остальные это уже обсуждали – я была у них после того, как ты в первый раз мне все рассказала. Я намекнула старейшинам, что новые формы возможны, и верю, что они готовы попробовать.

– Неужели? – удивилась Венли.

– Да. Пойдем. Они отнесутся к твоей идее с радостью, которая редка для нашей нынешней формы. Она влияет на наш разум, пусть и не так, как тупоформа. Нам нужны новые формы, что бы ни твердили остальные.

Выйдя из шатра вслед за матерью, Венли невольно настроилась на ритм волнения. Если она обретет боеформу, откроет ли это ее разум? Придаст смелости? Успокоит страхи и тревоги, которые она часто испытывала? Она жаждала свершений. Жаждала изменить мир к лучшему – сделать его менее скучным, более ярким. Она хотела привести свой народ к величию. Из крема, из грязи – прямиком в небеса.

Пятерка собралась вокруг костра среди деревьев, обсуждая наступательную тактику предстоящего сражения. В основном она сводилась к тому, чем похваляться и каким воинам позволить бросить копья первыми.

Джакслим подошла к старейшинам и спела им песню в ритме волнения, от начала до конца. Хранительница песен редко кого-то удостаивала такой чести, и с каждой строфой Венли хотелось воспарить от гордости.

Когда песня завершилась, Джакслим поведала, что́ ей рассказала дочь. Старейшины и впрямь заинтересовались. Они поняли, что ради новых форм стоит рискнуть. Уверенная, что ее не отвергнут, Венли шагнула вперед и настроилась на ритм победы.

Но не успела она начать, как за пределами селения раздался какой-то звук. Предупреждающие барабаны? Пятерка поспешно схватилась за оружие – древние топоры, копья и мечи, каждый из которых был драгоценен и передавался из поколения в поколение, поскольку у слушателей не было средств для создания нового металлического оружия.

Что произошло? Ни одна другая семья не напала бы на них здесь, в глуши. Такого не случалось уже несколько поколений, с тех пор как семья Чистых Песен совершила набег на семью Четвертого Движения в попытке украсть их оружие. Слушатели из Чистых Песен из-за этого проступка стали изгоями.

Старейшины поспешили прочь, и Венли осталась одна. Она не хотела оказаться вовлеченной в стычку, если таковая действительно случится. Ученица хранительницы песен была слишком ценной персоной, чтобы рисковать жизнью в сражении. Оставалось надеяться, что внезапная помеха, чем бы она ни была, вскоре исчезнет и Венли сможет по-настоящему насладиться вниманием Пятерки.

Так и получилось, что о невероятном открытии Эшонай и о том, что мир слушателей навсегда изменился, она узнала одной из последних. А еще до Венли с большим опозданием дошло, что действия безрассудной сестры полностью затмили ее собственное грандиозное заявление.